– Очень интересно. И где же случилось это самое происшествие?
– Некоторым образом, в Мангазее.
– Что вы говорите! И как давно?
– Прошедшим летом, государь.
– И вы уже получили известия об этом деле? Может быть, оно не такое уж и незначительное, как вы говорите!
– Ну что Вы, Ваше Величество! Называя этот инцидент маленьким, я, прежде всего, имел в виду Вас. Понятно, что для такого великого монарха, славящегося на всю Европу своими свершениями, все это сущие пустяки. Но для нас – бедных негоциантов, это практически катастрофа!
– Переходите к делу, сэр Джордж, а то я, чего доброго, заплачу, – усмехнулся я на эти словесные эскапады, и англичанин, сообразив что перегнул палку, принялся излагать суть дела. – Дело в том, государь, что Ваш мангазейский воевода – князь Буйносов незаконно арестовал и ограбил честного негоцианта Роберта Барлоу. Список украденного у меня с собой.
– Какой ужас!
– Именно так, Ваше Величество, но я смею надеяться, что вы примете необходимые меры и примерно накажете наглеца, поставившего под угрозу добрососедские отношения между нашими странами!
– Это всё?
– Также, – безапелляционным тоном добавил Кингсли, – мы смеем надеяться на возмещение ущерба.
– Даже так?
– Разумеется! В просвещённой Европе это обычная практика…
– Господин посол, – прервала его излияния Катарина.
– Да, Ваше Величество.
– Ваш красочный рассказ так взволновал Нас, что Мы намерены учинить самое строгое дознание по этому делу, дабы выяснить виновных и отнюдь не допускать подобного впредь.
– О, Ваше Царственное благоволение просто бальзам для моего израненного сердца!
– Кроме того, – продолжила царица, не обращая внимания на славословия коммерсанта, – мы желали бы лично выслушать беднягу Барлоу и выразить ему Наше сочувствие.
– Вы, Ваше Величество, не представляете как мне приятно слышать эти милостивые слова. Однако должен заметить, что господин Бароу не может сейчас прибыть к Вашему двору, поскольку находится в море…
– Вы же сказали, что он арестован?
– Э… да, он был арестован, но его уже отпустили…
– Кто отпустил?
– Воевода Дмитрий Погожин.
– Этого не может быть, – усмехнулся я. – Стольник Погожин уличен в государственной измене и издан указ о его поимке.
– Я не знал об этом, – смешался посол.
– А как вы вообще узнали о злоключениях вашего соотечественника? Мангазея далеко, а ваш друг, как вы говорите, в море. Кстати, не родственник ли этот самый Барлоу бывшему главе местного отделения компании?
– Племянник, Ваше Величество. А позволено ли мне будет спросить, в чем вина воеводы Погожина?
– Ну какие между нами секреты, дорогой сэр, – подарил я англичанину самую любезную из своих улыбок. – Сей изменник, уличен в продаже огнестрельного оружия немирным самоедам, за что у нас полагается смертная казнь. Кстати, есть сведения, что ему в этом помогали некие иноземцы. Если эти сведения подтвердятся, то сиих воров ожидает пытка, а затем кол.
– Я совершенно уверен, – с каменным лицом отозвался Кингсли, – что никто из подданных короля Иакова не замешан в столь беззаконном деле!
– Мы тоже в этом уверены, – царственно наклонила голову царица. Я тоже кивнул, давая понять, что аудиенция закончена, после чего англичанин с поклоном положил челобитную с перечислением потерь господина Барлоу, и, изящно помахав шляпой, попятился к выходу. Как только за ним закрылась дверь, Катарина нахмурилась и вопросительно посмотрела на меня.
– Что в этом списке?
– Известно что, – пожал я плечами. – Всё что нажито непосильным трудом, три замшевых куртки, три…
– Какие куртки?
– Да так, не обращайте внимания, – чертыхнулся я про себя и, чтобы скрыть оплошность, взялся за документ.
Список и впрямь поражал размерами и скрупулезностью. В нем наличествовали даже нижние рубахи с голландскими кружевами, и, конечно же, «индийские самоцветы», привезенные из жарких стран!
– Индийские? – округлила глаза царица.
– Ну не писать же им, что камни нелегально добыты в наших землях?
– Кстати, о камнях, Ваше Величество, – пытливо взглянула на меня Катарина. – Могу я рассчитывать на Вашу откровенность?
– Конечно, моя госпожа! Смею уверить, что даже со своим духовником я не столь откровенен как с Вами.
– Приятно слышать.
– Спрашивайте.
– Возможно мне показалось, но вы совсем не удивились тому, что Буйносов принес вам драгоценные камни. То есть, вы конечно удивились, но не самому факту, а скорее количеству оных, не так ли?
– Э… – смешался я, – боюсь, вы ошибаетесь. До сей поры я не имел никаких сведений о подобных находках. То есть, я нисколько не сомневаюсь, в том что недра нашего царства чрезвычайно богаты. В частности, на том же Урале определенно есть медь, железо и много чего ещё, но вот самоцветов я никак не ожидал увидеть. А равно золота, серебра или чего-либо эдакого.
– Жаль, – пожала плечами царица. – Золото или серебро нам бы не помешало. Впрочем, медь и железо так же подойдут. Что вы намерены делать?
– Пока ничего. Как только наступит лето, отправлю в Мангазею большой отряд с опытными воеводами и дьяками. Пусть разберутся на месте, а до той поры буду сочувственно внимать жалобам англичан.
– Вы не склонны преувеличивать значение Барлоу?
– Дело не в этом. Просто стабильный путь по Волге в Персию сейчас для Московской компании куда важнее, чем рискованная навигация в Обской губе.
– Вы уверены?
– Вполне.
– Что же, Вам виднее, – не стала спорить Катарина. – Если никаких дел больше нет, то я с Вашего позволения удалюсь.
Тати нагрянули в Щербатовку рано утром. Уже несколько недель молодожены тихо и спокойно жили вдали от всех в родовой вотчине жениха. Быт их постепенно наладился. Князь Дмитрий был ласков и даже немного робок со своей женой, да и Алёна постепенно привыкала к своему новому положению. Поплакала, конечно, в подушку, не без этого, но такое уж у невест дело, плакать, провожая свое девичество.
Терем их был стар, но ещё крепок, вот только тын вокруг него покосился. Через него-то и проникли во двор несколько злодеев с замотанными тряпьем лицами. Вооружены разбойники были дубьем, да топорами и лишь у одного из них была сабля и пара пистолей за поясом. Первой жертвой их нападения стал старый привратник дед Ероха, пошедший глянуть на кого брешет собака и тут же сраженный ударом дубины.
Почуяв запах крови, тати кинулись вперед и принялись крушить все на своем пути. Сразу же раздался шум ударов, яростная ругань, жалобные стоны раненых, заголосили бабы. Часть нападавших, впрочем, не стали связываться с дворней, а полезли сразу на господскую половину. К счастью двери оказались закрыты, и пока налетчики выбили их, князь Дмитрий и его ближние слуги успели взяться за оружие.
Едва тяжелая дверь слетела с петель, холоп Митрошка, прошедший с хозяином не одну сечу, подскочил к образовавшемуся проему и ловко ткнул, здорового мужика с топором кончиком сабли. Тот, заревев в ответ, медведем попер вперед и, получив еще несколько ранений, грохнулся-таки на тесаный пол, обильно оросив его своей кровью. Однако с шедшим за ним главарем так просто сладить не получилось. Ловко увернувшись от клинка Митрофана, он с размаху полоснул его по горлу своей саблей и тут же вьюном отскочил в сторону и рубанул замешкавшегося старика, когда-то служившего дядькой юному княжичу.
– Бей! – весело заорал он, подбадривая своих спутников.
Приободрившись, те бросились вперед, и наткнулись на самого Щербатова. Первого татя, князь застрелил из пистолета, а вздумавшему махать своей дубиной второму, без затей отсек руку, и пока тот катался по полу, крича от боли, схватился с главарем. Некоторое время они дрались почти на равных, обмениваясь яростными ударами, но скоро выяснилось, что у разбойника под крестьянским армяком надета кольчуга, помогавшая своему хозяину защищаться от порезов, а вот Дмитрию в одной рубашке пришлось тяжко. Сабля противника уже несколько раз чиркнула по сильному телу Щербатова, всякий раз оставляя кровавые следы. Чувствуя что теряет силы, он бросился в отчаянную атаку и почти было достал своего врага, но тот в последний момент выхватил из-за пояса пистолет и разрядил его в Дмитрия. Тяжелая свинцовая пуля разворотила князю грудь и отбросила на середину горницы, ставшей ареной схватки не на жизнь, а на смерть. Увидев, что его соперник умирает, Грицко стащил со своего лица маску и злобно прошипел, наклонившись к князю:
– Ну что, москаль, вот и посчитались!
– Будь ты проклят, – слабо прошептал тот и откинул голову.
Оставив свою жертву умирать, казак насторожено огляделся, а затем двинулся в сторону хозяйской спальни. Гибель сообщников нимало его не опечалила. Ему же больше добычи достанется, до и уходить проще. А подручные ещё будут. Запорожцам не впервой сманивать с собой глупых селюков, разжигая в них честолюбие и алчность рассказами о славных битвах и богатой добыче. Выживут – станут казаками, а нет, так не обессудьте. Сильным ударом распахнув дверь, ворвался он внутрь, держа перед собой клинок, и тут же встал как вкопанный. Рядом с ложницей немного боком к нему стояла простоволосая Алёна, не успевшая ещё накинуть на себя даже шаль. Широко распахнутые глаза Грицко жадно заскользили по роскошному женскому телу, едва прикрытому тонкой тканью сорочки. Стройный стан, высокая грудь, молочно-белая шея, правильные черты лица, чувственные губы и густые волосы заставили запорожца на секунду замереть в восхищении, и лишь полный презрения взгляд молодой боярыни вернул его к реальности.
– Слыхал я, что князь Митька большую награду себе попросил, за то, что меня одолел, – облизнув губы, прохрипел Грицко. – Но вот что такую…
– Жаль, что он тебя не убил, – спокойно ответила Алёна, не выказав и капли страха.
– На все воля божья, – осклабился казак. – И сегодня меня Господь вознаградил за страдания!
– Не богохульствуй! Такие как-ты сатане служат.
– Может и так, – не стал спорить запорожец. – Однако, пусть и с помощью нечистого, но я сегодня славно помстился. А теперь ещё и тобой потешусь, прекрасная панна!
Едва договорив, Грицко отбросил в сторону саблю и рванулся к княгине, но та неожиданно вскинула спрятанную до сих пор от него руку с пистолетом и решительно спустила курок. Колесцовый механизм исправно высек искру из кусочка пирита и воспламенившийся порох с грохотом вытолкнул из ствола свинцовую пулю. Даже будь на казаке не простая кольчуга, а гусарские латы, с такого расстояния они не смогли спасти его. Смертельно раненый разбойник еще бессильно скреб по дощатому полу руками, когда Алёна присела рядом с ним на корточки и почти ласково попросила:
– Не умирай. Тебе ещё на колу сидеть!
Затем она оставила его и, аккуратно переступая босыми ногами, вышла из спальни. Взгляд Алены беспокойно скользнул по телам татей и холопов, пока не наткнулся на окровавленном теле супруга. Став перед ним на колени, она приложила ухо к груди и, не услышав биения сердца, горестно вздохнула:
– Ах, Митя-Митя, удалая головушка… как же тебя, ясна сокола, угораздило…
Нужно было заплакать, но глаза оставались сухими и молодая женщина, только что ставшая вдовой, испустила крик больше похожий на вой раненой волчицы.
Глава 9
Вроде бы ещё совсем недавно Тихий Дон был скован ледяным панцирем, а берега его покрыты белым покрывалом снега, но пригрело солнышко, и по могучей реке прошел ледоход, а следом растаяла и степь, обнажив первые ещё робкие ростки зелени. Пройдет совсем немного времени, и она подсохнет, но пока копыта коней немногочисленных путешественников по самые бабки вязнут в грязи дорог. На главном минарете Азова протяжно заголосил муэдзин, призывая правоверных на молитву. Те, оставив свои дела, дружно направились в мечети, снимают на входе обувь, делают омовение. За всем этим хмуро наблюдают немногочисленные рабы. Азак [57] – совсем не богатый город, и мало кто из местных жителей может похвастаться большим количеством невольников. Разве что турецкий паша – Селим-ага, имеет их более десятка, да еще татарские и ногайские мурзы приводят сюда полон захваченный в набегах. Но большинство этих бедолаг быстро переправляют в Кафу [58] на невольничий рынок, откуда перепродают в блистательный Стамбул или ещё куда. Особенно ценятся молодые красивые женщины, которым предстоит украсить собой гаремы многочисленной османской знати, а может быть и самого «повелителя вселенной» – всемилостивейшего падишаха Османа II. Хорошо платят и за искусных ремесленников, способных приносить своим трудом прибыль хозяину, а вот попавших в плен воинов, скорее всего, ждут галеры.
– Молиться пошли, – не отрывая глаза от подзорной трубы, сказал своим спутникам царский стольник Федор Панин.
– Это завсегда так, – беззаботно ответил ему лежащий рядом молодой казак Мишка Татаринов.
– Хочешь-не хочешь, а пять разов в день намаз соверши!
– Воинских людей мало видно.
– Как на приступ пойдем, все за сабли возьмутся. Азовцы – вояки справные, даром что басурмане.
– Татары?
– Всякие. Есть и татары с ногаями, а есть и черкассы вроде наших.
– Православные что ли?
– Говорю же, всякие.
Панин прибыл на Дон еще зимой вместе с санным обозом, привезшим казакам царское жалованье, а вместе с ним сотня драгун, вроде как для охраны. Встретили их радостно, особенно Епифан Родилов, которого казаки недавно вновь выбрали войсковым атаманом. Хлеб, пороховое зелье, а самое главное деньги, значительно укрепили его положение, заставив недоброжелателей на время умолкнуть. Но что более важно, Панин и его люди олицетворяли царскую поддержку его честолюбивым замыслам, главным из которых было взятие Азова.
Казаки уже не раз пытались подступиться к турецкой твердыне, вставшей им как кость в горле и не дававшей свободно ходить в набеги на Туретчину. Но всякий раз были с уроном отбиты, после чего азовцы устраивали ответный набег на донские станицы, предавая их огню и мечу. Но в этот раз, в дело решила вмешаться Москва. И помимо Панина и его драгун, в отряде был еще француз подрывник – Жак Безе, и приданный ему в помощь молодой офицер из Мекленбурга – Курт Минлих. Их задачей была установка мины, на воротах османской крепости, с помощью которой донцы должны были ворваться внутрь.
– Что от атамана слышно? – поинтересовался Федор у казака.
– Как уговорено, ночью приведет казаков к крепости.
– Хорошо, – задумчиво покивал головой стольник, и протянул трубу Татаринову.
– Ох, и хитрая же штуковина! – восхитился тот, хорошенько приглядевшись. – Мутновато чуть, но все одно, как на ладони.
– Да, вещь справная, – не стал спорить Панин.
– Купил где, или в бою добыл? – чуть завистливо спросил второй казак по прозвищу Гуня.
– Государь пожаловал, – усмехнулся дворянин, вспомнив обстоятельства вручения награды.
Царь как-то накрутил им с Мишкой Романовым уши, за то что они, вместо наблюдения за противником, разглядывали купающихся в реке девок [59], а после похода подарил каждому по трубе, не забыв всем рассказать за что жалует. Ох и смеху тогда было!
– Ладно, поехали назад, а то греха не оберемся.
– И то верно.
Спустившись с пригорка в балку к своим лошадям и караулившему их коноводу, они вскочили в седла и поскакали к ближайшему ерику. В крепости если и обратили внимание на нескольких удаляющихся всадников, то никак не проявили к этому своего интереса.
В одной из многочисленных проток Дона от чужих глаз прятались струги полные казаков. Часть из них были одеты и вооружены вполне добротно. Можно сказать, не хуже служилых дворян на смотре. Другие выглядели сущими голодранцами, и только оружие указывало, что они не бродяги, а воины. Как бы то ни было, сабли были практически у всех. Тот не казак, у кого нет сабли! Всевозможного фасона, от тяжелых палашей до легких черкесских клинков, изукрашенные серебряной или золотой насечкой и совсем простые, почти прямые и сильно изогнутые. По ним можно было изучать боевой путь владельца оружия. Вот эта, к примеру, корабела [60] была снята с убитого польского гусара, а вот с этим ятаганом [61] когда-то шел в бой османский янычар.