– Отчего так?
– Поезд царицы ехал, да всю дорогу перегородил. Уж я и так, и сяк, а немцы, что её охраняли не пустили меня.
– А царица, что же, не молится?
– Да как же ей молиться, милый?! Она же веры не нашей!
– Иноземная царица тебя молиться не пропустила?
– Выходит так, – задумалась купчиха.
Этот разговор уже давно привлек внимание окружающих, а потому упоминание об иноверке, не пустившей православную в храм, вызвало всеобщий интерес.
– Что же это делается, православные? – вскричал в сердцах какой-то лохматый мужик, в драном тулупчике. – Совсем немцы над нами власть взяли! Уж и помолиться не дают… скоро совсем нас в латинство обратят.
– Ты, что мелешь, дурак? – попытался усовестить его румяный купец в нарядной шубе. – Государыня наша вовсе не Римской веры, а лютеранка!
– Один хрен! – не унимался лохматый, из-за чего все тот купец, недолго думая, дал ему в ухо.
– А-а-а!!! – заорал пострадавший, – немцы православных убивают, хотят всех в католиков обратить!
– Где католики? – заволновалась и качнулась толпа. – Бей их!
С разных сторон стали раздаваться крики, ругань, гвалт. Кто-то стал призывать к погрому, другие попытались их образумить, третьи поспешили вернуться домой, пока не случилось ничего ужасного.
– Идёмте к государю! – призывали одни.
– Нет, – отвечали им другие, – бросимся в ноги к патриарху, пусть он защитит нас!
Наконец, взбудораженные люди двинулись в сторону Кремля, а на паперти перед церковью остался один Фролка. Ему было любопытно, куда же направились все остальные, но уходить со своего места он не пожелал и продолжал стоять на снегу, время от времени переступая с ноги на ногу.
А Катарина действительно в это время каталась по Москве в своей карете, поставленной на полозья. Просто я решил немного развлечь её и детей и показать им столицу. Судя по всему, размеры города произвели впечатление на шведскую принцессу, впрочем, как и его неустроенность. Все же большинство домов были деревянными, а улицы кривыми и узкими. Слава Богу, накануне выпал снег, отчего всё вокруг казалось чистым и праздничным. Разумеется, со всех сторон царский выезд окружала свита и охрана, так что наша поездка причинила немало неудобств местным жителям. Но тут уж ничего не поделаешь, нельзя иначе. Век не тот. Хотя я сам частенько мотаюсь по Москве и её окрестностям верхом всего с несколькими ближниками, переодевшись в рейтарский камзол. Но это, согласитесь, не тот случай.
Через некоторое время, когда мои домашние получают достаточно впечатлений, царский поезд заезжает в Стрелецкую слободу и останавливается перед большим теремом, богато изукрашенным затейливой резьбой. Не ожидавшие ничего подобного холопы испуганно распахивают ворота, и перед нами открывается вид на двор, сплошняком вымощенный деревянными плахами.
– Куда вы меня привезли? – недоуменно спросила Катарина. – Чей это дом?
– Никиты Вельяминова. Я давно хотел зайти к нему в гости и теперь как раз подходящий случай.
– Вы хотите, чтобы я с детьми пошла вместе с вами?
– Более того, я на этом настаиваю!
На лице жены отражается сложная гамма чувств, но шведская принцесса умеет держать удар. Подав мне руку, она с непроницаемым лицом заходит во двор. Принцессу Евгению несет на руках нянька, а Карл Густав с Петером идут сами, с интересом осматривая окрестности. Навстречу нам медведем вываливается Никита и, бегом спустившись по лестнице, кланяется нам «большим обычаем». [16]
– Проходите, гости дорогие! – басит он.
Я в ответ милостиво наклоняю голову, после чего мы дружною толпой поднимаемся в терем. Там нас встречает Алена, рядом с которой стоит служанка, держащая в руках поднос с серебряными стопками. На сей раз, боярышня одета в соответствии с русскими обычаями в летник и душегрею, а голову её покрывает кокошник.
– Выкушайте с мороза, Ваши Величества, – звонким голосом предлагает она и поясно кланяется нам с Катариной.
– Это мы с удовольствием! – отзываюсь я и, взяв одну чарку себе, протягиваю вторую супруге.
Вообще, по обычаю, гостям надо подавать «зелена вина», то есть злющего самогона двойной или тройной выгонки. Однако Вельяминовым хорошо известны вкусы их будущей царицы, так что потчуют нас «романеей» – самым настоящим бургундским вином.
– Благодарю, – кивает в ответ на очередной поклон супруга и, отведав угощения, отдает прислуге стопку. Затем, обернувшись назад, велит сопровождающим: – Разденьте же, наконец, детей.
В горнице и впрямь жарко натоплено, так что указание дано очень вовремя. Некоторое время царит суета, слуги и холопы принимают одежду, затем, пока мы рассаживаемся по лавкам, быстро накрывают на стол разными вкусностями. На последние сразу же обращают внимание проголодавшиеся за время прогулки дети.
– Я хочу кушать! – заявляет принцесса Евгения и вопросительно смотрит на мать.
Карл Густав с Петером, строя из себя воспитанных и благонравных мальчиков, помалкивают, но явно тоже не прочь чего-нибудь отведать.
– Господи, конечно, – срывается с места Алёна и начинает хлопотать возле малышки.
– А вы что молчите? – подмигиваю я сорванцам.
– Сказать по правде, Ваше Величество, – начинает правильно меня понявший Петька, – завтрак был довольно давно, а к обеду мы вряд ли успеем вернуться…
– Тогда чего ждете? – ухмыляюсь я и показываю друзьям на стол.
Буквально через минуту вся троица оказывается за столом, уплетая за обе щеки пироги и запивая их сбитнем и киселем, а сестра хозяина дома, потчует их, подкладывая лучшие куски.
– Из госпожи Вельяминовой может получиться хорошая жена, – с непроницаемым видом говорит мне по-шведски Катарина. – Если уж вы так озабочены устройством семейной жизни своих подданных, так может, и ей найдете супруга?
– Непременно воспользуюсь вашим советом, моя дорогая, – усмехаюсь я в ответ, стараясь придать при этом своей физиономии как можно более двусмысленное выражение лица.
Уловившая мою иронию герцогиня обижено замолкает, но тут на сцене появляются новые действующие лица. Одетая в красивый сарафан девушка, в которой все тут же узнают Машу Пушкареву, заводит в горницу маленькую девочку – почти ровесницу принцессы Евгении.
– Фройляйн Мария, – удивляется Катарина. – Что вы здесь делаете, и кто это прелестное дитя?
– Рада приветствовать Ваше Величество, – делает книксен хитро улыбающаяся оторва. – Я привела к вам Марту.
– Кого?
– Это я – Марта, – охотно поясняет девочка и доверчиво смотрит на даму в богатом платье.
– Вот как? – только и может ответить та, начиная, кажется, что-то понимать.
– Иди ко мне, малышка, – зову я, и дочка с визгом бросается мне на руки, после чего, подхватив её, оборачиваюсь к жене: – Вы хотели знать, сударыня, отчего я посещаю Вельяминовых? Извольте. Вот вам причина. Эту девочку зовут Марта Лямке и этот дом единственное место, где я могу её видеть. Насколько я понял, вы хорошо осведомлены о моей жизни в разлуке с вами и нет надобности пояснять, кем она мне приходится и какова судьба её родителей.
– Вы в очередной раз сумели меня удивить, Ваше Величество, – задумчиво кусает губу Катарина.
– Такой уж я человек.
– Ты будешь со мной играть? – шепнула мне на ухо Марта.
– Конечно.
– А эта девочка?
– Я думаю – да.
– А как её зовут?
– Евгения. А мальчиков Карл и Петер.
Насытившиеся дети с интересом наблюдают за нами, и когда я представляю их – кивают с самым серьезным видом. Мальчишек, конечно, новое знакомство занимает не так сильно, но вот юной принцессе явно не хватает общения со сверстниками. Через несколько минут они совсем осваиваются и Марта уводит своих новых друзей, чтобы показать им игрушки. Я почему-то увязываюсь с ними, а вот Машка, которая по идее должна присматривать за девочкой, остается и беззастенчиво греет уши.
– Государь очень любит детей, – немного запинаясь, говорит Катарине Алёна, стараясь прервать неудобное молчание.
– Да уж, отец из него куда лучше, чем муж, – немедленно соглашается будущая царица. – Имейте это в виду, милочка!
– Простите?! – широко распахнула глаза девушка, но шведка уже повернулась к Пушкаревой:
– Мария, дитя моё, подойдите.
– Да, Ваше Величество!
– Я так поняла, что ваш дом совсем рядом?
– Именно так.
– А где сейчас ваш благородный отец?
– Насколько я знаю, он сейчас командует стрельцами, охраняющими покой Ваших Величеств.
– Мы желаем его видеть.
– Я немедленно передам ему Ваш приказ.
– Прекрасно.
Когда мы с детьми вернулись к Катарине, она с непроницаемым лицом сидела за столом и вела какую-то беседу с братом и сестрой Вельяминовыми. Мне показалось, что они обсуждают предстоящий брак Никиты и княжны Марьи Долгорукой, впрочем, увидев нас, они замолчали.
– Надеюсь, вы не скучали? – скользнул я глазами по странной троице.
– Ну что вы, Ваше Величество. Мы прекрасно провели время! А вы?
– О да! Мы читали большую книгу, и рассматривали в ней картинки.
– Вам так понравилось?
– Более чем. Вам нужно было присоединиться к нашему сообществу.
– Может быть, в другой раз?
– Решено! Ну что же, нам очевидно, пора. Если у вас нет возражений, то мы, наверное, отправимся домой?
– Хорошо, я, правда, хотела прежде встретиться с одним человеком…
– И с кем же?
– С полковником Пушкаревым. Я уже послала за ним. Кстати, вот и…
Стремительно вошедший в горницу Анисим, поклонился нам большим обычаем, но как только он распрямился, я сразу понял, что случилась какая-то неприятность.
– Говори! – коротко велел я.
– Беда, государь. Народ сюда идет большой толпой и со всех сторон к ним люди присоединяются. Скоро не одна тысяча будет!
– С дрекольем идут?
– Да нет, с иконами.
– А в чем беда-то?
– Долго колья из тына повынимать?
– Думаешь, взбунтуются?
– А хрен его знает, надежа! – честно признался стрелецкий голова. – Но лучше бы вам в Кремль вернуться, от греха подальше!
Я на секунду застываю, пытаясь понять что происходит, затем, решительно стряхиваю с себя оцепенение и начинаю отдавать приказы:
– Все быстро собираемся! Детям с бабами одеваться и в кареты! К каждому возку приставить по паре стрельцов на запятки и на облучок! Нам с Никитой коней….
– Вздень кольчугу, государь, – пробасил Вельяминов.
– К черту!
Дом быстро наполнился суетой и криками, но через несколько минут всё было исполнено. Катарина и Машка с детьми и няньками сидели в карете, мне подвели коня, а успевший нацепить на себя бахтерец и мисюрку [17] Никита, ругаясь во всё горло, командовал охраной и попавшимися под руку стрельцами. Свистнули кнуты кучеров, и поезд медленно двинулся в сторону выезда из слободы.
– Иоганн, а вы куда? – крикнула мне Катарина, приоткрыв занавеску.
– Я здесь. Просто с седла мне лучше видно обстановку!
– Но я надеялась, что вы останетесь с нами, – нервно воскликнула она.
– Не бойтесь, я буду рядом. Кстати, а что вы хотели сказать Анисиму?
– Да так, ничего. Это терпит.
– Как знать, моя дорогая, как знать!
– Все настолько серьезно?
– Это Россия, сударыня. Здесь всё серьезно!
– Ну ладно. Я просто хотела ему сказать, что приятель нашего сына Петер – сын той самой Гертруды. Ну вы помните, служанку вашей безвременно скончавшейся кузины?
– Да, а в чем дело?
– Мне хотелось увидеть его реакцию, и заодно и вашу!
– О чём вы, моя госпожа? – недоуменно восклицаю я, но тут пазл складывается у меня в голове, и я с изумлением смотрю на жену. – Да неужели?
– Неужели, что?! Или точнее, кто?
Я никак не могу решить, что мне хочется больше всего. Толи разозлиться, толи рассмеяться от услышанного. Покойная кузина – герцогиня Елизавета тогда обратилась ко мне с жалобой на Анисима, якобы обесчестившего её служанку. Поскольку Пушкарев был женат, то прикрыть этот грех не мог, и мне пришлось дать девушке приданное, чтобы выдать её замуж за конюха Гюнтера. Уж не знаю, как там сложилась их дальнейшая жизнь, но судя по всему, Петька вполне мог быть сыном ушлого стрельца. Или даже…
– Государь, где Алёна? – невежливо высовывается из-за спины Катарины встревоженная физиономия Машки.
– А разве не с вами?
– Нет!
– Вот, блин! Да где же она?
– Здесь я, – раздается сзади звонкий голос и я, обернувшись, вижу Вельяминову.
Но, Боже мой, в каком виде! Девушка переоделась в мужской кафтан с нашитыми на груди шнурами и шаровары. На голове – лисий малахай, на поясе лёгкая сабля. Всё это, подбоченившись, восседает на крепком коньке ногайской породы, а из ольстров [18] торчат рукояти пистолетов.
– Ты с ума сошла?
– Будешь гнать – не уйду!
– Боже ж мой, говорила мне мама, что девки до добра не доведут… Держись рядом, горе моё, и смотри, чтобы с седла не стащили!
Перепуганные дети мало что поняли из разговора взрослых и только Петер сунул руку под шапку и задумчиво почесал затылок.
– Мой принц, вы не знаете, о чём толковали ваши благородные родители? – тихонько спросил он у приятеля.
– Нет, – пожал плечами Карл Густав.
– Не бери в голову… братец, – загадочно улыбнувшись, ответила Машка. – Я тебе потом расскажу.
Как не торопились возницы, а прорваться на дорогу в Кремль царский поезд не успел, и пришлось встать перед волнующейся толпой народа. Цепь стрельцов пока что кое-как удерживала её напор, но подходили все новые москвичи, и скоро стало ясно, что пройти не удастся. В первых рядах местных жителей и впрямь было немало людей с иконами в руках, но у тех, что дальше, определенно случались дубины.
– Может плетями? – неуверенно спросил Никита и оглянулся на свою не слишком многочисленную челядь верхами. – Ежели вместях с рейтарами ударим, то…
– То вас сомнут, и начнется настоящий бунт, – хмуро отозвался Михальский.
Его хоругвь почти вся была с нами, но он довольно трезво оценивал её шансы в столкновении с москвичами.
– А сейчас какой? – огрызнулся Вельяминов.
– Пока не дошло дело до сабель – всё ещё можно поправить. Но если станем прорываться, то неизбежно прольется кровь.
– Да вы охренели! – не выдерживаю я. – Чай не на войне. Какая ещё кровь? Мне только этого недоставало!
– А что делать?
– Надо попробовать поговорить. Чего они хотят-то?
– Просят защитить веру православную…
– А кто её угнетает?
– Да про царицу Катарину они! – с досадой пытается объяснить Корнилий, но я его прерываю.
– Знаю я, про что они! Но не сейчас же её в купель окунать! Ладно, сейчас я сам поговорю…
– Да ты что, надежа! – всполошился Пушкарев и схватил моего коня за поводья. – Сейчас какой-нибудь аспид из пистоли стрельнет, и поминай, как звали! Не пущай его…
– Но-но-но! – изумляюсь я от такой наглости. – Сейчас у меня кто-то другой, а не бунтовщики плетей попробует!
Пока мы препираемся, происходит новое событие, которое нам пока не видно. С другой стороны в толпу народа запрудившую улицы на скаку почти что влетают несколько всадников. На всех монашеские одеяния и черные клобуки и только один выделяется белым клобуком иерарха Восточной церкви. Москвичи в недоумении начинают оборачиваться, а некоторые с руганью браться за дреколье, но поняв, кто перед ними, опускаются на колени.
– Опомнитесь, православные! – мощным басом кричит Филарет и, вздев вверх длань с двумя перстами, размашисто благословляет свою буйную паству.
– Оборони нас, Владыка! – начинают плакать, только что рвавшиеся в драку люди, протягивая руки к своему патриарху. – Не дай ввести в геенну огненную!
– Что вы удумали, детушки! – продолжает Романов, и, почти распихивая своих сторонников, упорно движется вперед. – Сказано, всякая власть от Бога, а вы что же бунтовать?! Всех прокляну до десятого колена! И храмы закрою! И не велю попам причащать, ежели сей же час не покаетесь и не разойдетесь!