Лодки у берега, увешанные гирляндам лампочек, были похожи на плавающие по воде новогодние елки.
Когда Лера попыталась расплатиться за ужин с помощью пластиковой карточки, их ожидал сюрприз. Хозяин таверны только развел руками, давая понять, что он принимает только кэш, наличные.
Оставив друзей допивать кофе, Лера вышла на улицу в поисках ближайшего банкомата. Но на все вопросы о банках и банкоматах, ей отвечали, что они здесь работают только до обеда.
В общем, до этого маленького островка, судя по всему, ни туристы, ни законы цивилизации еще не добрались.
Пока Лера, подзарядив свой мобильный, звонила Кириллу, Гуруджи попытался поговорить с хозяином таверны насчет кредита для них.
А Валентин, философски оценивая ситуацию, склонялся к мысли, что кредит им не светит по ряду причин. Во-первых, только что в зеркале в туалете он увидал свое отражение. Обветренное красное лицо, синяк под глазом, да огромная заметная ссадина на лбу, спутанные волосы, — зря он стал отращивать их накануне поездки. Одежда — лучше о ней не думать, она наводила на мысль о кораблекрушении и судьбе Робинзона Крузо на необитаемом острове. Валдис со своей могучей, выдающейся вперед челюстью, тот хоть мог просто сойти за обветренного морского волка, недавно списанного на берег, но уже промотавшего все свое имущество. Лера — единственная из них, кто внушал доверие, но сейчас она разговаривала по телефону с Кириллом.
В общем, хозяин таверны, грек средних лет, очень дружелюбный, как и все греки, постоянно улыбался, но, даже разговаривая с Валдисом, нет-нет, да и поглядывал с опаской на Валентина.
Лера вернулась, но вид у нее был довольно растерянный.
— Кирилл, конечно, очень обрадовался, что мы уже здесь. Но сегодня вряд ли сможет приехать за нами, вечером парома нет, будет только утром. В общем… нам придется как-то устраиваться на ночлег самим.
Тут к столику с очень важным видом подбежал Гуруджи. Одной рукой отодвинул в сторонку посуду и ловко выдернул из-под нее клеенку, накрывавшую столик, затем куда-то умчался, держа ее на вытянутых руках.
— Но я узнала и кое-что интересное, — продолжала Лера, не обращая внимания на странное поведение Валдиса, — Мне сказала жена хозяина таверны, — Лера кивнула в сторону приятной молодой гречанки, убиравшей со столиков в дальнем углу таверны, — что при здешнем монастыре есть приют христианской миссии. У них обычно останавливаются паломники. Мы тоже можем там остановиться на эту ночь. Думаю, они согласятся нас принять, особенно когда мы расскажем им нашу историю… ну, или хотя бы часть ее. А завтра мы по моей кредитке сможем снять деньги в банкомате.
Вскоре вернулся Гуруджи, весь измазанный краской, но вид у него был ужасно гордый. Следом за ним к столику подошла женщина и принесла на подносе три рюмки узо.
— Мы это не заказывали, — быстро проговорил Валентин, думая о том, как им расплатиться за уже съеденный ужин.
— Нет проблем, — произнес Гуруджи, словно все они сделали одолжение этой таверне, отобедав в ней. — Мне тут причитается гонорар за работу, так что… не стесняйтесь.
Как выяснилось, Гуруджи смог каким-то образом завоевать доверие хозяина таверны, предложив ему свои услуги в качестве художника-оформителя. Гуруджи начал с того, что раскритиковал оформление его заведения, пояснив, что без приличной вывески тому нечего рассчитывать на серьезный коммерческий успех. И поскольку Валдис в последнее время дома поднаторел, оформляя подобные заведения, то ему удалось убедить грека согласиться посмотреть его эскизы.
Валдису в каком-то озарении вспомнил жизнь и творчество грузинского художника Пиросмани, рисовавшего на клеенках в тавернах, и жившего за этот счет. Поэтому-то он и схватил тогда клеенку со стола, и в качестве весомого аргумента набросал на ее обратной стороне для хозяина эскиз вывески. …А еще он обещал сделать греку несколько полотен для зала. Таким образом, этот ужин может быть зачтен как аванс за будущую работу.
— Отлично. В конце тоннеля, похоже, брезжит какой-то свет, а? — Валентин одобрительно похлопал его по плечу, хотя, честно говоря, не ожидал от Валдиса такой прыти. Кажется, Создатель не совсем отвернулся от них. Ведь вот и Гуруджи на что-то сгодился.
— А где ты краски-то раздобыл с такой скоростью? Как настоящий фокусник, у которого всегда в кустах рояль?
— Знаем, где они водятся, — Гуруджи был страшно доволен, что спас ситуацию. — А краски нашлись у хозяина, у Евтихи, — это его имя, клянусь! У него уже до меня в прошлом году работал один художник. Так вот, краски остались от того парня. Я ими и воспользовался.
— Художник, говоришь? — машинально переспросил Валентин. — Да, в этом краю — поэтов, драматургов, философов и художников, что грибов в наших краях… А ты, прежде чем наниматься к хозяину на работу, хоть поинтересовался, почему это он отказался от услуг предыдущего художника. А вдруг хозяин не платил человеку, и тот вынужден был от него уйти?
— Разве у нас есть варианты? — спросила Лера, роясь в сумочке в поисках помады.
— Нет, с тем художником была целая история… Евтиха, то есть, хозяин, однажды нашел его на берегу моря. Тот плохо помнил, кто он и что. Но хозяин таверны — добрый мужик, он приютил его, а тот человек в благодарность стал рисовать ему картины. А недавно тот художник перебрался жить в миссию при монастыре. Он, во-первых, немой и, потом, у него проблемы с головой…
— Послушайте, — вид у Леры был очень озадаченный. — Что же такое получается? Мы сюда приезжаем специально для того, чтобы разыскать художника Николая Мая, который пропал где-то в этих краях. И вдруг выясняется, что здесь эти художники, как по заказу, просто пачками валяются по берегам? Постойте… «Выход не всегда там, где вход…» Какая-то интересная карусель получается.
Валентин подумал о том, что Лера «словно с языка сняла» его мысль об этом странном совпадении.
— А что сам Соломон хотел этим сказать?
— Мне кажется, он имел в виду, что существуют какие-то иные законы нашей, или иной, параллельной реальности, не только те, которые диктует нам логика, рациональность, — вдруг вполне внятно произнес Гуруджи, словно цитируя кого-то. Валентин, честно говоря, даже не ожидал услышать от него столь связную сентенцию. Похоже, ночной поход вглубь пещеры магов не самым худшим образом сказался на Гуруджи. Что-то в нем явно изменилось.
— Именно! — с энтузиазмом воскликнула Лера. — Мне почему-то кажется, что завтрашний день принесет нам известие и от Иванки, — последние слова Лера произнесла тихо, словно боясь спугнуть удачу.
— Мы же планируем поехать в миссию на ночлег? Так? — спросил Валентин у друзей. — Вот и узнаем там об этом, художнике? При каких обстоятельствах он оказался на этом берегу? А вдруг ему что-то известно и о Николае Мае?
— Если учесть, что и вы сами были сегодня утром обнаружены на берегу Эгейского моря, — улыбнулась Лера, — то эта тенденция обнадеживает. И завтра на свежую голову мы сможем начать поиск и Иванки, которая, кстати, тоже художник, — я имею в виду, художник слова, — и также не должна быть потеряна ни нами, ни человечеством.
Похоже, к друзьям снова возвращалось чувство юмора, а вместе с ним и надежда. Действительно, эти надежда и вера очень были нужны им сейчас, ведь они даже не представляли, с какого конца надо браться за поиски Иванки.
Валентин, Лера и Валдис опрокинули по стаканчику узо, честно заработанному Валдисом, за здоровье Иванки и успех их миссии. И покинули эту таверну с ощущением, что жизнь, кажется, налаживается.
Чудесный концерт в монастыре
Деревенские жители подсказали друзьям, что в монастырский приют можно добраться с подводами, которые как раз сегодня везут туда провизию.
…Они ехали на телеге, запряженной осликом, по крутой горной тропинке, освещаемой лишь лунным светом. Грек-погонщик напевал какую-то песенку. Было на удивление светло, а, может, просто глаза уже привыкли к ночному свету, «забыв» о таких чудесах цивилизации, как свет фонарей, фар машин, окон домов…
Ничего этого не было в помине. Но светилось море в лучах луны и звезд, светились светлячки в придорожных кустах. Казалось, слабый свет испускали даже деревья и травы, четко выделяясь на фоне камней.
Наша троица, восседая на простой крестьянской телеге, напоминала вполне узнаваемые литературные персонажи.
Валентин, высокий, изрядно похудевший, с волосами, небрежно перехваченными простой веревкой, подобранной им на улице, с бородкой, некогда имевшей идеальную форму, а ныне восставшей против всех этих условностей цивилизации, — Валентин, конечно же, был похож на Дон Кихота.
Валдис, крепкий, кряжистый, с сильным подбородком и загорелым до черноты невозмутимым во всех случаях жизни лицом, отдаленно напоминал Санчо Пансу.
И великолепная, всегда телом и душой напоминающая Юнону, в шелковой, яркой, развевающейся, как флаг на ветру, блузке, верхом на тюках (там было помягче), располагалась Валерия, оливковой веточкой отгоняя от себя комаров. Сегодня она была их Дульсинеей.
В монастырском приюте для паломников Лера долго беседовала с администратором приюта, красочно описывая их недавние приключения на острове, пропуская, впрочем, некоторые детали, которые могли бы прозвучать уж очень странно в этой обители ортодоксального христианства. Короче, ни о какой магии или странных ирреальных событиях, она, разумеется, и не заикалась. Лишь живописала ужасный ураган, разметавший их скудные туристические пожитки, и оставивший без вещей и средств к существованию.
— А как вы попали на этот остров? Он ведь вдали от туристических трасс.
— Знаете, эта чудесная византийская традиция… жить в пещерах, вдали от людей, наслаждаться природой, обращаясь мыслями к создателю и пытаясь понять смысл нашего существования на земле… Насколько я знаю, многие святые в древности предпочитали именно пещеры для таких размышлений.
На Леру, как накануне и на Валдиса в таверне, напало вдохновение. Она говорила весьма убедительно, стараясь произвести хорошее впечатление на хмурого служителя.
— Эти края, колыбель философов, религии, кажется, сами располагают к духовной жизни, буквально на глазах меняя наши мысли и ощущения.
(Здесь, пожалуй, она не так уж и фантазировала).
Валентин старался держаться в тени, чтобы своей обтрепанной одеждой и разбитым лицом не давать пищи для лишних размышлений. Правда, когда Лера рассказывала об их бедствиях во время урагана, он немного выступил из тени, всем своим видом выражая, как хороший актер в пантомиме, страдания Робинзона Крузо.
А Валдису и не нужно было стараться. Всем своим видом, практически всегда, без дополнительных усилий он внушал окружающим мысли о бедствиях, страданиях, невзгодах и неудачах. Которые, впрочем, не могли сломить его пуленепробиваемый характер.
Гуруджи в процессе этой беседы даже пробовал вставить в разговор свои три гроша, но Валентин вовремя пресек эти попытки: один раз наступив ему на ногу, второй — дав ему, как это любила делать Иванка, подзатыльник. Он вполне резонно предполагал, что Лера справится со своей задачей гораздо лучше, чем они.
— Помните, когда знаменитая американская музыкальная группа «Линкин-Парк» побывала в монастырях Метеоры, то выпустила потом целый альбом, посвященный духовному просветлению, — вещала Лера. «Breaking the Habit» — коронная песня их альбома. Помните?
Она стала напевать какую-то мелодию.
— Эта музыка говорит о том, что встреча с духовным просто преобразила музыкантов.
— Вы музыкант? — спросил служитель.
— Да, — Лера скромно опустила взгляд. — Кстати, что касается целебной силы музыки… Мне известна легенда о Пифагоре, о том самом, знаменитом… Он, и особенно его последователи создали особое учение, согласно которому музыка может управлять душой человека, пробуждая в ней добро или зло. С ее помощью они исцеляли людей.
Валентин, слушая Леру, чувствовал, что от ее мягкого, убаюкивающего голоса у него слипаются глаза. Подумал: Валерия ведет свой род от знаменитых сирен Средиземного моря, которые могли до бессознательности очаровывать своим пением даже легендарного Одиссея и его друзей.
Валентин слишком устал от событий и впечатлений последних дней, и поэтому, сидя на деревянной лавке, просто-напросто заснул, привалившись к стене.
Проснулся оттого, что его тормошил Валдис.
— Пошли, Лера договорилась, что нас сегодня пустят на ночлег бесплатно.
И вскоре бог сна Морфей принял их в свои объятья.
Утро в монастырском приюте встретило их перезвоном колоколов. Когда он затих, воцарилась полная тишина. Здесь было даже тише, чем на острове Василикос, где шум прибоя, шорох гальки на берегу под волнами прилива, крики птиц, шум ветра, стук капель дождя о листву и о землю наполняли все пространство особым звучанием.
Сквозь окно-бойницу в маленькую келью, где размещались всего два ложа, просачивался розоватый утренний солнечный свет.
Валдис уже встал и, судя по всему, уже успел куда-то сбегать умыться. Он осторожно вошел в келью, таща с собой какой-то тюк, и, увидев, что Валентин проснулся, — шумно приветствовал его:
— Ну, слава Богу, проснулся. Ты, брат, спишь, как… — он запнулся, ища соответствующее сравнение, — как…
— Похоже, ты уже успел сходить в разведку. Что слышно в этом мире? — перебил его Валентин.
Валдис бросил тюк на свою кровать.
— Вот, мне тут дали… нам, — быстро поправился он, — в порядке, так сказать, благотворительной помощи. Как лишившимся всего своего имущества и пострадавшим от стихийного бедствия, нам досталась кое-какая одежонка…
Конечно, не хотелось бы нагружать пластиковую карточку Леры своими проблемами, поэтому Валентин, стал рыться в вещах, чтобы выбрать себе что-нибудь. Он критически оглядел коротковатые брюки, которые могли сгодиться ему разве что в виде бриджей.
— Дожили, — мрачно заметил он, — отбираем у бедняков их часть подаяний.
— Это то, что осталось от подаяний, — деловито отозвался Валдис, напяливая на себя белый полотняный пиджак, который явно жал ему подмышками. Но такая мелочь его ничуть не смущала.
— Ясно, — сказал Валентин. — Что делает Лера?
— Договаривается насчет сегодняшнего концерта. Так что мы здесь — не даром, не нахлебники, — с удовлетворением заметил Валдис. — Отработаем и ночлег, и одежду. Ведь здесь нет банкоматов, пластиковая карточка тут не выручит.
— Ничего себе! — удивился Валентин новости, натягивая на себя вылинявшую, огромного размера футболку, которая одна из этой кучи тряпья была хоть как-то ему впору. — И что, ты будешь стэп для монахов отбивать?
— Если надо… — невозмутимо парировал Валдис. — Мы никакой работой не гнушаемся.
А вскоре к ним постучалась и Лера.
Она действительно вчера договорилась насчет благотворительного концерта для обитателей приюта, монастырской больницы и жителей ближайших деревень. И этот концертдолжен был послужить платой за их пребывание. При этом она выложила перед Валентином нунчаку. Он с изумление посмотрел на них, не понимая, зачем они ему тут, в монастыре. Но тут сообразил, что эти трубочки, соединенные веревкой, вовсе не нунчаку, скорее, похожи на какой-то духовой инструмент.
— Посмотри, какая прелесть! Я давно мечтала подержать ее в руках и даже попробовать поиграть на ней. Это — тростниковая свирель, двойная флейта. Греки называют ее «авлос», или «гобой эллина», — пояснила Лера, улыбаясь. Затем осторожно поинтересовалась у мужчин:
— Я, к сожалению, не смогу играть на всех инструментах одновременно. Придется вам кое-где меня поддерживать. Самую малость. Вы ведь у меня все такие музыкальные…
— Конечно, конечно, — горячо заверил ее Валдис, схватив флейту и вертя ее в руках. — Когда-то в детстве у меня была такая вот флейта. Ну, правда, не совсем, а почти такая. Это даже интересно.
— А что, других инструментов не нашлось? — жалобно спросил Валентин, предвидя, что ему тоже достанется подобный экзотический древний инструмент. — Может, есть какие-нибудь струнные, щипковые?.. Или хотя бы барабан?