Как я и предполагала, здесь находились классы для самостоятельной работы: зеленые доски на стенах, полки с немногими книгами. Почти везде заляпанные полы и катающаяся по углам пыль.
Только один класс показался обитаемым. Парты в нем стояли ровно, сломанные стулья унесены назад, На доске какие-то формулы и даже губка для стирания записей — чистая и влажная.
Здесь явно только что занимались! Может быть, даже мои соседи — спецкурсники. Но куда они все подевались?
Я дошла до конца коридора и повернула обратно. И тут дверь того самого класса распахнулась, выпуская Майю. Та вскинулась на мой вскрик:
— А ты что здесь делаешь?
— Гуляю! — сказала единственное, что пришло в голову.
— Что там? — в коридор выглянул Павел Семенович. — Антонина?
— А вы… откуда?
Я ведь видела, что класс пуст! Ходила по нему, трогала вещи, рассматривала гербарий! И вдруг — такое.
— А зачем тебе фонарь?
Появившийся Кирилл машинально протянул руку к налобному фонарю:
— Значит, надо. — И повернулся к куратору: — Может, расскажете ей уже?
— Обязательно, — кивнул Павел Семнович. — Пойдемте отсюда, разговаривать лучше в другом месте.
Но как только мы добрались до лестницы, как в воздух завибрировал, что-то тревожно загудело и все старшекурсники привычно взглянули на свои странные часы.
Циферблаты полыхали алым. Пиликанье на одной ноте резало слух. Не сговариваясь, старшекурсники бросились наверх. В подвале остались я и Павел Семенович.
— Что происходит?
— Извини, — куратор тоже не сводил глаз с циферблата. — Разговор снова откладывается. Я все объясню, как только вернусь, обещаю. Даже если ты в это время будешь на занятиях.
— Может, не стоит откладывать?
Заведующая общежитием подошла незаметно, я даже шагов не услышала. По воздуху она что ли, летает?
— Возьми девочку с собой. Уверена, ее присутствие…
— Она студентка первого курса! — отрезал куратор. — Мало того, в академии всего один день. Зачем она там? Под ногами путаться?
— Зато сразу узнает, почему ее на спецкурс зачислили! И зачем. Вот что, поскольку мое слово здесь решающее: Антонина отправляется с нами! А потом вы, Павел-свет Семенович, ответите ребенку на все вопросы.
Я ничего не понимала. Взрослые сверлили друг друга такими взглядами, что оказаться между ними не хотелось.
Выиграла заведующая. И улыбнулась куда-то в пустоту:
— Халат девочке передай!
Через пару минут на лестнице послышались торопливые шаги. Спецкурс, нагруженный сумками, возвращался в подвал.
— Вот, сказали, тебе понадобиться, — Майя протянула белый халат. Мой собственный! Но я точно помнила, что запирала дверь!
Правильно поняв, Кирилл равнодушно пояснил:
— Прокуда принес. Сказал, ему разрешили. Ну, чего стоишь? Заходи!
Что здесь творится? Почему все такие взволнованные? И куда они собрались? Вернее, куда они меня тащат?
Последней в класс вошла заведующая. Закрыла двери и пояснила:
— У жар-птиц начался брачный период. Особо крупная стая в своих игрищах подожгла часть леса вокруг Солони. Сильно пострадала южная окраина города. Специалисты из ожоговых центров уже там. Вы, как обычно, их усиление.
Пока она говорила свет, и без того неяркий, тускнел. Класс медленно погружался в темноту. В полумраке я видела, как ребята натягивали на головы фонарики. Вскоре помещение освещалось только их лучами.
— Бересклетова! — прикосновение к плечу вывело меня из ступора. — Раз уж ты с нами, уясни себе намертво: куда поставлю, там чтобы и была! Первое: никакой самодеятельности! Твоя задача: наблюдать, запоминать, учиться и делать выводы. Второе: не путайся под ногами, пока ты только помеха. Третье: что бы ни случилось, не пугаться, не удивляться и позаботиться о собственной безопасности. Ну, и четвертое: до возвращения — никаких вопросов. Усекла?
Вот это поворот!
Мне стало страшно. И белеющие в темноте лица спецкурсников оптимизма не внушали. Особенно равнодушно-холодное Кирилла. Даша смотрела чуть выжидательно, а Майя вдруг задорно подмигнула, но тут же отвернулась, старательно выискивая что-то в своей сумке.
— Ну? — поторопил с ответом куратор. — Или тебя приковать к ближайшему дереву, чтобы никуда не вляпалась?
— Согласна!
Ответила и не узнала собственного голоса. Какой-то комариный прерывающийся писк. Но этого оказалось достаточно. Павел Семенович стиснул мою руку:
— Держись рядом. И ничего не бойся — ты под защитой самой Макоши.
Уверенности это не добавило, но колени подкашиваться перестали. До той поры, пока заведующая не распахнула дверь:
— На выход. И да помогут нам Пресветлые Боги!
3.2
Просторную комнату со множеством дверей наполняли люди. Входили и выходили врачи в белых халатах или медицинских костюмах. Подбегали к столам, отмечались в списках, выслушивали задания и убегали снова. На многочисленных полках стояли плошки, крынки и горшочки, плотно завязанные тряпицами. Их забирали и уносили, но на пустое место немедленно ставилась другая посуда.
Суета оглушила, я даже забыла, что нужно выходить. Очнулась от чувствительного толчка в спину. Кирилл недовольно буркнул:
— С дороги, салага! — и рванул в людскую круговерть.
— Степан, я привел своих! — Павел Семенович пробился к столу. Мужчина за ним поднял голову:
— Те же?
— Плюс Бересклетова Антонина. Первый курс.
Мужчина устало кивнул и повернулся к заведующей. Та уже просматривала записи.
Мамочки! Да это же береста!
Небольшие кусочки покрывали стол, на них что-то корябали острой палочкой, а потом написанное отправлялось в корзинку.
К столу скользнула девушка. Тонкая, худенькая, в белой рубахе до пят и венке из листьев в распущенных волосах. Подхватила корзинку и… исчезла.
— Пойдем! — куратор поймал меня за руку и поволок к выходу, а я все оглядывалась. — Что, берегинь никогда не видела?
Ответить не успела: дверь распахнулась и я застыла, не смея даже вздохнуть.
Зарево гигантского пожара достигало затянутого дымом неба. Багровые языки пламени метались в поисках добычи. Деревья, дома, заборы… Пылало все!
В горле запершило — запах гари пропитал даже воздух.
— Скорее! — Павел Семенович потащил меня вперед.
Повсюду на расстеленных покрывалах лежали люди. Кто-то кричал от боли, кто-то выл по-звериному, а кто-то молчал, и это было страшнее всего.
Обгоревшие тела, обуглившаяся одежда… Я выхватывала ее странность, но не обращала внимания: ужас, творившийся вокруг, был важнее. Он казался осязаемым, густым, как черный жирный дым вдалеке.
— Сиди здесь! — Павел Семенович толкнул меня на большой чурбан. — Смотри, запоминай, а главное — никому не мешай! Кирилл, со мной! Остальные — к бригаде!
Ребята рванули к группе одетых в синие комбинезоны врачей. Расхватали сумки и тут же растворились среди людей.
Я осталась одна.
Какое-то время оглядывалась, не понимая, что происходит, потом шум в ушах сложился в слова, а люди перестали беспорядочно мельтешить, оказалось, у всех передвижений есть своя цель.
Прямо на земле расстилали покрывала. Люди в грязных от копоти и крови рубахах подтаскивали раненых и, освободив носилки, снова убегали вдаль.
Между пострадавшими плавно скользили девушки в длинных рубахах и юбках чуть ниже колена. Их измазанные в крови передники давно потеряли белизну.
Было в этих нарядах что-то знакомое, словно я уже видела все это. Осталось вспомнить, где и когда.
Понимание пришло внезапно, стоило кинуть взгляд ноги раненого, которого как раз пронесли мимо. Лапти! Не узнать их — невозможно даже такому профану, как я.
Стоп, это что? Прошлое?
Мамочка-а-а! Как же хочется домой, в свою комнатку, под одеяльце! И чтобы никакого открытого огня в печке!
— Ох, бяда-бяда! — раздался то ли стон, то ли всхлип.
Рядом возник мужичок. Невысокий, мне по плечо. В лохматых волосах запутались листья, а борода отливала болотом. Пронзительные зеленые глаза смотрели на меня не мигая.
— Бяда какая! Огневушки пляски затеяли, расшалились, никого не слушают! Так, глядишь, весь лес мне спалят! Ты, девонька, Бабу Ягу не видела? Если кто и поможет, так только она…
— Не-е-ет…
Мужичок как-то грустно посмотрел и ушел, продолжая причитать об огневушках, погибшем лесе и Бабе Яге.
Понять, что это было, не дали. Сильный толчок в лечо заставил вскочить.
— Ты! — в лоб уперся палец. — Откуда?
— Академия Макоши, — все, что сумела выдавить.
— Спецкурс? — врач сунул мне оранжевый ящик, — Не отставай!
О том, что куратор велел ждать здесь, сказать не успела, пришлось бежать следом.
Я очень старалась не смотреть на раненых. Влажно блестящие ожоги, одежда, спаянная с кожей… Коричневые струпья, а главное — запах. Никогда не забуду вонь паленого мяса!
— Помогай! — рявкнул врач. В руках появились ножницы и коробочка, в которой лежали клубки: черный, красный, желтый и зеленый. — Код — черный!
Я не сразу поняла, чего он хочет. Врач раздраженно выхватил ножницы и отрезал кусок нитки, после чего закрепил его на запястье едва дышащего человека. И кинулся к следующему.
— Желтый! Асептическая повязка и охлаждающая мазь на первую степень. Ну же!
Накатило оцепенение. Я видела бегущих людей, раненых, врачей, старающихся оказать помощь. Смотрела на девушек в рубахах и поневах. Все как в замедленной съемке. И я не понимала ни слова!
Было очень страшно.
С одной стороны — стонущий от боли человек. С другой — желание бежать. Бросить все и бежать прочь. Не видеть. Не слышать. Не обонять!
— Да не стой истуканом!
— Первый день на спецкурсе, — Кирилл забрал ящик и присел на землю перед больным. Миг — и на руке красуется желтая нитка. А потом на кожу наносится спрей и какая-то мазь из глиняной баночки. Я видела такую в том зале, куда мы вышли из учебного класса.
Быстрые, ровные движения спецкурсника завораживали. Он знал, что делать! И делал.
— Что ты здесь забыла, говорю? — до сознания дошел вопль недовольного врача.
— Марш на место, курица. И не путайся под ногами!
Выругавшись, он помчался дальше. Кирилл, чуть пригибаясь под тяжестью двух ящиков, заторопился следом. А я поплелась к своему чурбану.
3.3
Он стоял у большого щита, сколоченного из грубо оструганных досок. На нем трепетали под порывами ветра клочки наскоро прибитые куски бересты. Я вгляделась в едва заметные вмятины, но знакомые буквы отказывались складываться в слова.
Рядом раздался вой. Женщина в сбившемся платке осела на землю. В глазах бушевало безумие.
Ее тут же подхватили под руки и оттащили в сторонку. Там, у стола, заставленного плошками и горшками, хозяйничали те, кого куратор назвал берегинями. Одна из них что-то старательно переписывала с кусочка бересты, шевеля губами.
Вокруг толпились люди:
— Матушка, глянь, может, жив мой Соловушка?
— А про Ждана сына Желаны тоже — ничего? Ты уж погляди, не откажи…
Берегиня только кивала, не прерывая своего занятия.
А я снова всмотрелась в линии на бересте.
Теперь было ясно, почему некоторые символы показались знакомыми. Такие буквы я видела на фотографиях в учебнике по истории. Похоже, на этом щите вывешивали списки пострадавших.
Плачь, стоны, надежда, горящая в глазах обступивших стол людей, выматывали душу. Захотелось помочь. Хоть чем! Но в медицине я полный ноль, как и в старославянском.
К столу подошла еще одна берегиня, поставила корзинку и исчезла.
Стоп! Я это уже видела! В такие же складывал записи тот врач! Он точно писал на русском!
Так и есть! Кривоватые линии складывались в знакомые буквы. А берегиня просто переводила!
— Я могу помочь?
Толпа отшатнулась. Белый халат, что ли, так подействовал? Берегиня подняла усталый взгляд и обвела раненых.
— Я еще не врач. Ну, не целитель, поэтому там бесполезна. Может, здесь на что сгожусь?
— Может, и сгодишься… — улыбнулась берегиня. — Сможешь вслух прочитать? А я записывать буду. Тяжко ваши письмена разбирать.
Захотелось ответить, что не сложнее, чем их, но вместо этого я послушно вытащила берестяную записку.
— Нет, эти потом. Здесь… — в уголках покрасневших от дыма и усталости глаз, показалась слеза. — Сначала выжившие, легкораненые. Бери отсюда.
— Тихомир из Кузнечной слободы, — буквы скакали, сливались, пришлось вглядываться.
За спиной раздался вскрик. Девчушка, подхватив подол, метнулась в сторону, только украшение на конце длинной косы звякнуло.
Никого это не рассмешило. Люди теперь обступили не берегиню, а меня, вслушиваясь в каждое слово.
Это нервировало. Но у них, может, родные сгорели! Так что потерплю!
— Ёрш, Третьяков сын…
Мужик, нервно теребивший шапку, крякнул и. поклонившись, заспешил туда, где собирались легкораненые.
— Беляна…
Я читала, и народу вокруг становилось все больше. Посыпались вопросы с именами. На любопытных шикали, чтобы они не мешали слушать. Наконец, береста в корзинке закончилась, но принесли еще парочку.
— Отдохни покуда, вон, язык заплетается. Кваску попей… — в руках оказалась глиняная кружка, а берегиня пошла к щиту. Люди кинулись следом, нетерпеливо ожидая, когда она повесит такие важные листочки.
В эти несколько минут я могла оглядеться. Квас пощипывал небо, но хлебный дух не перебивал запах гари. Раненых увозили на подводах, но на их место тут же поступали новые. К счастью, уже не такие «тяжелые», в основном — небольшие ожоги рук и лица.
Люди искали своих и или радовались, или заходились в диком вое. К таким тут же подбегали берегини, поили чем-то, пытались успокоить. И шли дальше.
Врачей, тех, к которым я привыкла в своем мире, было немного. Синие комбинезоны белые халаты мелькали тут и там, пару раз я заметила Павла Семеновича. Увидев меня за столом, он одобрительно кивнул и тут же склонился над очередным раненым. Берегиня рядом с ним полезла в укладку, выполняя распоряжения.
Кирилл и Артем работали самостоятельно. Дашу и Майю найти не получилось, да и времени не было — вернулась моя "начальница".
— А почему берегини? И как вас много.
— И все похожи, да? — она чуть улыбнулась, придвигая мне следующую корзинку, и пояснила: — Потому что оберегаем. Богини мы!
Так. Кажется, у меня крыша едет. Наверное, не стоит пока вопросы задавать. Потом, все потом!
И я уткнулась в бересту, заняв мысли работой и очень удивилась, что корзинка пуста.
— Так закончили, — берегиня складывала последнюю партию записей. — Вывели всех, теперь разве что залетный какой обожжется. Устала, милая?
Я потерла глаза и огляделась.
Раненых действительно было меньше. Кого увезли, кто сам ушел. Издалека доносились причитания. Смотреть в ту сторону не хотелось, именно там собирали всех умерших, но от тонкого воя на одной ноте холодела спина.
— Вот проклятая, — не выдержал кто-то, — Накликала! Приманила жар-птиц!
— Говорят как три дня назад птица Гамаюн подала голос, так и не замолкала, — вздохнула берегиня. — Только не кликала она беду, а предупреждала. Не услышали. Ну, ступай, милая отдохни. А за помощь благодарствую.
И отсюда гонят. Спасибо этому дому, пойдем к другому.
Но теперь я уселась на чурбан с чувством выполненного долга: тоже помогала. Но радости не было: слишком много горя.
— Чего нос повесила? — Павел Семнович уселся прямо на землю. — Устала?
Отвечать не хотелось, ограничилась кивком.
— Ну, ничего, потерпи. Сейчас Яга вернется, и домой.
— Так, пожар же… Какая Яга?
Кирилл, застегивающий укладку, фыркнул:
— Заведующая общежитием. Ты что, так ничего и не поняла?
— Так, стоп! — оборвал его куратор. — Вы во все это с открытыми глазами шли, после подготовки, а Тоня… В общем, моя вина, не успел рассказать. Домой вернемся, поговорим.