— Так, минуточку, — Брэйн кидает на меня мимолётный взгляд, и я сквозь радужную пелену, что внезапно застлала мир, замечаю тревогу, плещущуюся в ореховых глазах, — я не понимаю, что здесь происходит, да только не кажется ли вам, уважаемый, что у всего должны быть какие-то границы, за которые ну вот никак нельзя переходить?
— Слушай сюда, щенок, — отец понижает голос до опасного шёпота. Ох, как я в детстве боялась этого тона… — слейся отсюда, пока по шее не огрёб.
Ой, только этого не хватает.
— Папа, прекрати! — Поднимаюсь на ноги, а стул падает за спиной с оглушительным стуком. Звук отдаётся в сознании похоронным набатом, и я сама не замечаю, как начинаю рыдать. Слёзы катятся по щекам, смахиваю их одним размашистым нервным движением, наплевав на макияж, который перед выходом из дома за каким-то чёртом решила нанести. — Зачем ты так делаешь, а?
— Я всё правильно делаю, только ты не хочешь этого понять. — Отец, кажется вовсе не реагирует на мои слёзы и на то, что вот в этот самый момент может потерять меня навсегда.
— Однако, методы воспитания у вас, смотрю, отменные. В какой книжке прочли, не подскажите? Пойду весь тираж выкуплю и на городской площади сожгу. — Брэйн поднимается следом за мной и прижимает к себе. Снова его объятия спасают меня за шаг до пропасти, помогают устоять на ногах и не рухнуть вниз. — Вы точно хорошо подумали?
— Нет, нет, что вы? — Мама, моя милая, добрая мама, смотрит на отца, пытается понять, что делать дальше, да только всё вышло из-под контроля и ничего здесь уже не поделаешь. — Поля, Павел, присядьте, это просто какое-то недоразумение. Папа сейчас выпьет кофе, остынет и возьмёт свои слова обратно.
Отец откидывается на спинку стула и сжимает двумя пальцами переносицу. Сейчас он кажется гораздо старше своих лет, будто в один момент на него накинули лет десять сверху.
— Анжела, я тебя прошу, ничего я брать назад не собираешь, и ты прекрасно об этом знаешь. Если Полина сейчас выберет эту татуированную обезьяну без должного воспитания и образования, не знакомого с элементарными правилами приличия, то мне не о чем с ней разговаривать.
— Юра, но она же твоя дочь! — Мама близка к истерике, только отцу плевать.
— Значит, я плохо воспитал свою дочь, раз она до сих пор его не прогнала, а стоит тискается у всех на глазах. Позорище, — выплёвывает, точно жабу.
И это оказывается последней каплей.
— Паша, увези меня отсюда, — заявляю громко, потому что мне надоело всё это выслушивать. Брэйн кивает и отодвигает свой стул.
— Знаете что, малоуважаемый Юрий? Вы зря на себя наговариваете: вы воспитали отличную дочь, которая способна за внешностью увидеть душу. Но человек вы, конечно, дерьмовый. Пошли, Поля. Моё почтение, Анжела.
Отец замирает, словно его наотмашь ударили, а мама громко всхлипывает. Шепчу ей одними губами «позвоню» и делаю шаг в другую жизнь.
26. Брэйн
— Ой, что-то мне нехорошо. — Полина стремительно бледнеет, точно в обморок готова свалиться в любой момент. — Сейчас, секундочку, в глазах что-то потемнело.
— Может, вернёшься? — спрашиваю, прижимая хрупкое тело к себе. Вокруг шумит город, но мы будто зажаты в тисках вневременья, просто стоим посреди улицы в нескольких шагах от чёртового "Французского завтрака", и многочисленные прохожие обходят нас стороной. Я подспудно ожидаю, что вот сейчас откроется дверь кафе, и на пороге возникнет Юрик, позовёт дочь обратно, поговорит, вину свою признает, но нет — чудеса, наверное, случаются с другими.
В глубине души я понимаю Полиного отца — я на самом деле не предел мечтаний заботливого родителя: пью, дерусь, да и баб у меня в жизни было столько, что не сосчитать, но и в пропащие меня рано записывать. Внутри закипает здоровая злость, когда хочется доказать себе, Полине, всему грёбаному миру, что всё это не зря. Всё сделаю для того, чтобы моя девочка не пожалела, что со мной связалась.
— Вернуться? Ага, конечно, — фыркает и высвобождается из объятий. На лице читается суровая решимость, а в глазах горит опасный огонёк. — Видеть его больше не хочу, и так всю жизнь правила свои диктовал. Хватит, надоело.
— И то верно, — замечаю и беру её руку в свою. — Пошли, изгнанная принцесса, в магазин. Я вообще-то за молоком из дома вышел.
— А потом куда? — Вижу, что расслабляется, хоть глубокая складка меж бровей ещё не до конца исчезла, а рука в моей чуть подрагивает.
— Потом в студию поедем, пару дел нужно сделать. Пусть я в отпуске, но работу всегда найти можно.
Знаю, что ей нужно отвлечься, а ничего так не приводит в норму, как скучная повседневная рутина.
— Да, хорошо, — кивает и делает шаг, но вдруг останавливается, точно вспомнила что-то. — Слушай, а отвезёшь меня потом в одно место?
— Если к любовнику, то сама добирайся, — улыбаюсь и целую Полину в макушку.
— Сумасшедший, да? — бьёт меня своим почти детским кулачком в плечо, и слабая улыбка трогает её карамельные губы.
Не могу устоять, рывком отрываю Полю от земли и, удерживая, целую в губы. Плевать, что люди кругом, что увидеть могут, а её странные во всех отношениях родители всё ещё где-то рядом. Постепенно напряжение отпускает, Полина расслабляется, крепче обнимает за шею и яростно обхватывает ногами за талию.
— Может, ну его к чёрту эту молоко? — хрипло спрашивает, когда прерываю поцелуй.
Понимаю, что в ней говорит стресс и отголоски той боли, что причинил отец жестокими словами. Мне плевать, что движет ею, когда так откровенно хочет меня, но в глубине души знаю: секс хоть и отличное лекарство, но нужны комплексные меры.
— Нет, детка, молоко — это святое.
Поля нервно хихикает, когда подмигиваю ей, и идёт следом к ближайшему супермаркету. Мне интересно, о чём думает, но предпочитаю развлекать по дороге разными историями из прошлого, много рассказываю о чудачествах своих клиентов, чтобы не циклилась на произошедших в кафе событиях. Её отец — редкостное чмо и урод, но характеристики эти держу при себе, потому что не намерен сыпать соль на раны.
Когда оказываемся на покрытом светлой тротуарной плиткой порожке супермаркета, Полина уже не так напряжена и даже находит в себе силы смеяться. Это хорошо, отлично даже, потому что невыносимо знать, что ей больно. От этого чёрная пелена перед глазами уплотняется, а кулаки сами собой сжимаются. Но правильно ли будет избить её отца, каким бы дерьмом он ни был? Сможет ли Поля простить мне это? Наверное, именно в этот момент до конца осознаю, насколько дорога она мне и как боюсь потерять.
— Паша? Ты чего замер? — Сам не заметил, что задумался. — Нам же туда, да?
Указывает подбородком на белую пластиковую дверь магазина, но мне уже ничего не хочется. К чёрту молоко, жратву, магазины, придурка Юру и моё благородство. Пошло оно всё к чертям, в самом деле.
— Да ну на хрен. — Не узнаю своего голоса, настолько он низкий, больше на звериный рык похожий. — Домой пошли.
Это "домой" вырывается так легко и естественно, будто так и должно быть, что даже Полина не удивляется, только сдавленно охает, когда хватаю её и перекидываю через плечо. Похоже, такой способ перемещения становится традиционным. Сейчас мне нужна она, как, надеюсь, нуждается во мне. Несусь почти на предельной скорости в сторону своего жилища, будто первобытный человек — к пещере. Да я и ощущаю себя чёртовым неандертальцем, когда Поля рядом. Так было с первой встречи, так будет и впредь.
* * *
— Ты один живёшь? — Полина уютно устраивается рядом, а её обнажённая кожа такая нежная, что ловлю чистый кайф от того, как близко наши тела к друг другу.
— Если тебя волнует нет ли у меня двух жён и троих карапузов, то можешь дышать ровно и спокойно, я один здесь живу.
— Вообще я не это имела ввиду, — смеётся и прижимается ближе, закинув на меня ногу. — Родители, может, братья-сёстры?
— Мама давно умерла, а отец в другом городе обосновался, там у него бизнес и вообще… Мы с ним мало общаемся, ну то неважно. Я уже давно очень взрослый и самостоятельный мальчик.
Поля молчит, за что благодарен ей, и целует в ключицу, словно показывая: я понимаю тебя без слов. Одним ловким движением она перекатывается и оказывается сверху. Руками сжимаю упругие ягодицы, от чего она чуть слышно вздыхает и улыбается.
— Ты совершенна, я уже говорил тебе об этом?
— Не против услышать ещё раз, — улыбается почти невинно, и от этого снова чувствую полную боевую готовность. Рядом с этой девушкой моя мужская природа покоя не знает, особенно, когда сидит голая сверху и смотрит прямо в глаза.
Сжимаю её ягодицы сильнее, словно следы пальцев, что обязательно останутся позже смогут напомнить, чья она. Изнутри разрывает от нежности и страсти, что волнами толкает кровь по венам, мутит сознание. Поля наклоняется, целует в губы — легко и трепетно, будто бабочка касается крылом, — а потом берёт двумя руками за щёки и заглядывает в глаза.
— Я сейчас скажу кое-что, — выдыхает, поглаживая тонкими пальцами небритую кожу, — только ты не пугайся, хорошо?
— Постараюсь. — Есть в её взгляде что-то, что волнует и тревожит, но я чётко понимаю: что бы ни сказала, не испугаюсь. — Но только сразу предупреждаю: если решила меня бросить, хрен у тебя выйдет.
— Дурак, что ли? — смеётся и целует в подбородок, поднимаясь выше, прикусывает мочу уха. — Я люблю тебя, милый Павел. Но ты не бойся, я не приставучая. И ничего не требую от тебя, просто сказать захотелось.
Чего-чего? Сердце, кажется, пропускает несколько ударов, а кровь приливает к вискам, пульсирует и клокочет. Наверное, подключить меня сейчас к аппарату, линия жизни будет упорно стремиться к горизонтальному положению.
— Ты вот это вот серьёзно сейчас говоришь? — Беру её за плечи, отстраняю от себя, чтобы глаза видеть, чтобы иметь возможность прочесть, что на дне их спрятано. — У меня не очень хорошее чувство юмора, предупреждаю. Если эти признания — последствия шока, понимаю, ты расстроена сейчас, то слова не скажу, но…
— Нет, нет, — улыбается и дёргается, пытаясь вырваться, но держу крепко, внимательно вглядываясь в синие озёра. — Я это давно поняла, может быть, даже тогда, у дерева, когда поехал за нами, через забор лез. Но Ася помогла это понять, я ж рыдала у неё на кухне, тебя проклинала, что с другой ходишь, а она заставила признаться в том, что влюбилась, самой себе признаться.
Прижимаю её к себе — резко сильно, чтобы никуда не делась, никуда не ушла. В голове носятся мысли, а сердце стучит, точно африканский барабан.
— Знаешь, Поля, я не очень романтичен, но я одно тебе скажу: я люблю тебя, я хочу тебя, ты нужна мне. Прости, не умею говорить красивых слов, писать картины умею, татуировки бить получается, а говорить не очень. Да и не привык в слова чувства облекать, наверное, потому, что и не было никогда сильных чувств. Но появилась ты, и всё так резко изменилось.
Полина молчит, лишь льнёт ко мне, точно кошка, проводит пальцами по коже, поглаживает, заводит.
— Я не знаю, как у тебя будет дальше с родителями, вернёшься домой или нет, но знай, что мой дом для тебя всегда открыт. Хочешь, оставайся?
Никогда и никому не предлагал раньше жить вместе, не стремился в домашнему быту и уюту, словно подсознательно не хотел пускать в квартиру кого-то, кроме мамы. Призраки — они всегда рядом, и сколько бы лет ни прошло, всегда будут являться, точно никуда и не уходили. Я цеплялся за память о маме, но впервые мне хочется, чтобы в этом доме зародилась жизнь.
И когда оказываюсь внутри жаркого тела, а кровь шумит в ушах, и Полина всхлипывает, наращивая темп, окончательно понимаю: ради неё готов на многое, если не на всё.
27. Полина
— Так куда тебе ехать нужно было? — слышу шёпот возле уха.
— М-м? — Так глубоко задумалась, что, наверное, забыла, где нахожусь, но Брэйн прикосновениями и лёгкими поцелуями возвращает к реальности.
— Ты просила тебя отвезти куда-то, помнишь? Нет, я понимаю, что потрясающий мужчина, но не до такой же степени, чтобы всё на свете забыть.
Точно! Я же всё забыла! Брэйн наговаривает на себя, раз и правда с ним забываю, кто я и где нахожусь. Но мысль, внезапно вернувшаяся, теперь покоя не даёт. Я должна, просто обязана посмотреть этой сволочи в глаза и выяснить, какого чёртового хрена он вздумал лезть в жизнь других людей, которые ему, по сути, ничего плохого не сделали. Не засовывай Санёк длинный нос, куда не просят, ничего не было бы. А теперь я поругалась с отцом, ушла по факту из дома, да и работать теперь вряд ли смогу. Столько проблем навалилось разом, в один момент разрушив мою устоявшуюся жизнь… и всё из-за мужа лучшей подруги. Однако, неожиданный поворот. Не зря я его всю жизнь терпеть не могу — гад он и сволочь.
— Да, мне нужно к Асе домой. Подвезёшь?
Брэйн молчит, лишь дышит прерывисто совсем близко, опаляя кожу. Так, стоп, я хоть и влюблена до звёздочек перед глазами, но всё-таки мы не кролики, чтобы сношаться при каждом удобном случае. Хоть, чего скромничать, секс с Брэйном — лучшее, что случалось со мной в последнее время.
— К Асе? Или к мужу её — козлёнышу? — Вопрос полон сарказма, и я понимаю Брэйна. Вовсе не ради встречи с закадычной подругой хочу поехать туда, совсем нет. Хочу глянуть в глаза этому придурку и понять, что плохого ему сделала, что язык свой длинный распустить не побоялся. — Но я в любом случае одну тебя не отпущу.
— Боишься, что меня переубедят и брошу тебя?
— Вот это наименьший из моих страхов, поверь.
— Самоуверенный…
— … говнюк и набитый тестостероном индюк, — смеётся Брэйн и перекатывается на спину. — Я помню, Поля.
Поднимаюсь, хоть все мышцы ноют, словно к соревнованию готовилась, но лежать дальше — значит терять по капле решимость расставить все точки над I. Да и рядом с Брэйном в любой момент могу снова потерять голову. Особенно, когда он лежит на кровати, растянувшись в полный рост, закинув руки за голову, а простыня сбилась на сторону, ничего не прикрывая.
Натягиваю нижнее бельё, футболку и тянусь за брюками, но Брэйн одним рывком забирает их, откидывая в дальний угол.
— Нечего в моём доме красоту прятать. — Голос низкий, вибрирующий, а в глазах вызов, которому не умею противостоять. Да и учиться не хочется.
— Как прикажете. — Поднимаю руки вверх, сдаваясь на его милость и, глупо хихиктув, выбегаю из комнаты.
По всей видимости Брэйн намерен меня догнать, потому что слышу топот ста пятидесяти килограмм за спиной. Ещё совсем не освоилась в этой квартире — особенно не было на это времени, — но площадь небольшая, потому путей оступления всего-ничего: запареться в ванной или сбежать на кухню. Но не успеваю выбрать направление, как сильные руки подхватываю сзади, отрывают от пола и прижимают к мощному телу.
— Куда это ты? — Шёпот обжигающей волной проходит по позвоночнику, отдаёт сладкой болью внизу живота. Брэйн залезает рукой под футболку, накрывает пальцами грудь, от чего всхлипываю. — От меня не убежишь.
— Паша, послушай, — я ещё пытаюсь сопротивляться, потому что нельзя же так. Нужно научиться держать себя в руках, но как же это сложно, когда его горячая кожа обжигает мою даже сквозь ткань футболки, — поедем, а? Надо же хоть иногда тормозить.
— Надо, согласен. — Оставляет влажный поцелуй на шее и, тяжело вздохнув, опускает меня на пол. — Поехали, перекусим, а потом к придурку этому наведаемся. Ты говорила, что у него режим, значит вечерами дома. Вот и побеседуем.
* * *
Мы сидим в ресторане "Корсар", где всё подчинено морской тематике. Деревянный пол, словно на палубе корабля, мелодично поскрипывает, стоит сделать хоть шаг, а стены украшены искусной мозаикой, изображающей прекрасные фрегаты и сценки из морских баталий.