— Каталась, — слегка киваю, понимая, что тело перестало совсем слушаться, — правда, лет десять назад в последний раз. Потому, наверное, не считается.
Брэйн наклоняется ко мне, нависая сверху, и делает сильный вдох, от чего его широкая грудь чуть вздымается. Отчаянно борюсь с желанием прикоснуться и сжимаю ладони в кулаки до хруста и слабой боли в суставах. Зато помогает прийти в себя, успокоиться.
— Ну, опыт не пропьёшь, потому залезай.
Проходит к своему агрету — гигантскому, как и он сам — и снимает с ручки шлем. Большой и чёрный, в глянцевой поверхности которого отражаются звёзды. Окидываю Брэйна взглядом и замечаю какую-то странность, связанную с его одеждой. Сначала не могу понять, что привлекло моё внимание, а когда доходит принимаюсь безудержно смеяться.
— Что? — округляет глаза и следит за моим взглядом. Когда понимает, что я смотрю на его разорванную штанину, тоже начинает хохотать. — Это всё твоя Ася виновата. Надо было её заставить зашивать.
Я представила Аську с иголкой и катушкой ниток и принялась смеяться ещё сильнее, потому что большую нерукодельницу ещё поискать нужно.
— Ага, она бы зашила, держи карман шире, — говорю отсмеявшись.
Порыв холодного ветра пронизывает до костей, потому что, выходя из дома, даже не предполагала, что так долго буду отсутствовать. Знала бы, оделась потеплее, но уже слишком поздно о чём-то переживать. Мышцы сводит от усталости и ледяных порывов. Хочется закутаться в тёплый плед, налить себе какао и долго-долго сидеть у камина, пытаясь разобраться в своих чувствах и мыслях, но вместо этого торчу на улице глубокой ночью наедине с плохо знакомым мужчиной, от одного вида которого закипает кровь. М-да уж, неожиданный вираж судьбы, ничего не скажешь.
— Замёрзла? — Брэйн за секунду, словно дикий зверь — сильный и грациозный — бесшумно преодолевает разделяющее нас расстояние и становится настолько близко, что почти соприкасаемся телами. Незаметно втягиваю живот и грудь, чтобы хоть так отвоевать себе несколько сантиметров драгоценной свободы. — У меня в багажнике курта есть. Дать?
— Твоя? Или какой-нибудь забывчивой девушки? — спрашиваю поднимая глаза, потому пялиться ему почти в пупок не очень интересно.
— Моя, конечно, — усмехается, глядя на меня сверху вниз своими ореховыми глазами. — Не имею привычки хранить чьи-то вещи в своём багажнике.
— То есть ты их, обычно, выбрасываешь?
Вопрос неожиданно получился с двойным подтекстом. Почему-то я уверена, что Брэйн не из тех, кто долго может быть с одной женщиной. Но мне нет до этого никакого дела. Не должно быть, но есть.
— Нет, бельё бабское коллекционирую. Трусы там, лифчики. Хобби у меня такое, страсть потаённая.
Он кажется абсолютно серьёзным, но на дне глаз притаилась улыбка, а уголок губ чуть дёргается вверх. Вдруг протягивает руку и берёт меня пальцами за подбородок, приподнимая и удерживая. Наклоняет голову и, нахмурившись, смотрит в глаза. Не знаю, что он там пытается высмотреть, но становится неловко от всей этой ситуации. Поцеловать хочет? Или у меня просто лицо испачкалось?
— Отпусти, что уцепился? — выдавливаю из себя, не отводя взгляд.
Это всё нервы, на самом деле я очень милая особа, просто устала как собака.
— А если нет?
— Кричать буду, всех собак на уши поставлю, — отвечаю, но активных действий, чтобы вырваться не предпринимаю. Мне интересно, что он будет делать дальше.
— Но рискну всё-таки, я очень непослушный.
Не отрывая руки от подбородка, второй берёт под задницу и легко приподнимает в воздух, словно я совершенно ничего не вешу. Инстинктивно расставляю ноги и обхватываю его за талию. Наши лица оказываются практически на одном уровне и от этого мурашки тысячными отрядами маршируют по коже.
— Кричи, чего молчишь? Ты обещала, — говорит, понизив голос практически до шёпота, а я, зажатая его хваткой, чувствую как быстро бьётся большое сердце рядом с моим.
— Я не могу.
— Почему это? — слегка наклоняет голову в сторону, прищурившись.
— У меня голос пропал. От испуга.
— Ты меня боишься? — удивлённо приподнимает бровь, но спускать на землю не торопится. — Не надо. Я большой мальчик, но маленьких девочек не обижаю.
— Отпусти меня, Брэйн! Это уже не смешно, — лягаю его коленями в бока, но ему, что слону — палка. Зато мои кости чуть не треснули, а этому бугаю — хоть бы хны.
— А кто говорил, что я шучу? У меня вообще туго с чувством юмора.
А у самого глаза весёлые. И вообще, они так близко, что становится неуютно — кажется, ещё немного, и провалюсь в них, да так там и останусь.
— Отпусти! — шиплю, собрав остатки воли в кулак. — Немедленно! Придурок!
Брэйн смеётся, запрокинув голову, но всё-таки делает то, что прошу.
— Мне нравится, что ты такая, — произносит и отходит в сторону, о чём начинаю жалеть почти сразу. Секунда и он стоит у мотоцикла, словно и не было ничего минуту назад, будто ни на что не провоцировал, не соблазнял. А может, и правда, лишь показалось?
— Какая?
— Вот такая, — смеётся, открывая бардачок. Оттуда на свободу появляется огромная кожаная куртка, в которой утону, без вариантов. Она гигантская! — Держи, а то совсем продрогла.
— Я уже согрелась, — быстро говорю, а потом соображаю, как двусмысленно это звучит. Чёрт, почему у меня вместо языка — помело?!
Брэйн поворачивается ко мне всем корпусом и так и стоит с зажатой в руке курткой. Его лицо на миг становится серьёзным, а взгляд пронизывающим. Не пойму, что он задумал, но мне становится неловко. И ещё жарко, словно головой в печку залезла. И не только головой.
Делает шаг в мою сторону и снова оказывается в опасной близости. Чувствую его тяжёлое дыхание, вижу как вздымается и опадает широкая грудная клетка, в которую я упёрлась чуть ли не носом. Ощущаю аромат, — терпкий, пьянящий, мужской — исходящий от его кожи, одежды, кружащий голову.
— Я сейчас кое-что сделаю, — произносит, наклонившись к моему уху. Тёплое дыхание обжигает кожу, и я на секунду зажмуриваюсь. — Потом можешь меня ударить, кстати, мне пофиг.
Куртка с шумом падает на землю у моих ног, а я не успеваю ничего ответить, как Брэйн снова хватает меня под задницу и поднимает над землёй. Голова кружится от рывка, а ещё от его близости. На секунду наши взгляды встречаются, и я замечаю что-то опасное и дикое, что скрыто за радужкой орехового цвета. В голове вакуум, а в груди растекается тепло. Тем временем Брэйн прижимает меня к себе, что чуть рёбра не ломает и куда-то тащит. В кусты, что ли? Надо вырваться, закричать, он же маньяк! Мамочки, куда я попала?! Вдруг ощущаю спиной шероховатую твердь коры дерева, что до боли впивается в кожу. Тонкая майка не спасает от неприятных ощущений, но когда сильные руки Брэйна удерживают от падения в пропасть, наплевать на все неудобства мира.
— Не бойся, — выдыхает, приблизив губы, и касается ими моих. — Я не причиню тебе зла.
Нежно, едва ощутимо от пробует мои губы на вкус, играет со мной, разрушая преграды и ломая барьеры. Закрываю глаза и чуть приоткрываю рот. Делаю это инстинктивно, просто потому, что мне отчаянно не хватает воздуха, а в груди что-то сжимается до боли. Делаю вдох, больше похожий на всхлип, а Брэйн буквально впечатывает меня в дерево, но уже не ощущаю дискомфорта. Чувствую, как напряглось его огромное тело, и сильнее обхватываю мужскую талию ногами. Отчаянно хочется, чтобы он был ближе, ещё ближе…
Никогда такого не ощущала, когда внутри всё вибрирует и горит одновременно. Я взрослая девочка, почему Брэйн так влияет на меня? Должны же у меня быть хоть какие-то остатки мозга в черепе? Нельзя же так, с первым встречным…
Но все сомнения тонут в непроглядной тьме, когда его губы, жёсткие, ищущие, настойчивые клеймят меня болезненно, сильно. Пытаясь будто выпить досуха, целует с каждым мгновением всё яростнее, отчаяннее, словно нет ничего вокруг, а только этот момент — самый важный в жизни. Отвечаю на поцелуй, потому что хочется этого, как никогда ранее. И ни с кем до этого.
Обхватываю мощную шею ладонями, впиваюсь ногтями в золотистую кожу, наверняка делая больно, но это лишь заставляет Брэйна дышать тяжелее, а целовать — яростнее, исступлённее. Его широкие ладони уже путешествуют под моей майкой — нагло, собственнически, с такой страстью, о существовании которой даже мечтать не смела.
Неожиданно он отрывается от моих губ и прислоняется лбом к моему. Его глаза закрыты, а из груди вырываются хрипы, словно у него одно лёгкое разорвалось на части. Мы стоим в полной тишине, где-то вдалеке розовеет предрассветное небо, а в моего голове творится полный хаос.
Что это только что было?
И почему он остановился?
И хорошо, что остановился.
8. Брэйн
Она такая сладкая, что можно, наверное, умереть от диабета, целуя её постоянно. На самом деле терпеть не могу всё, в чём содержится сахара чуть больше чем ничего, но от Полины не мог оторваться, настолько она хороша.
Я остановился, потому что почувствовал: не сделаю этого сейчас, после уже не смогу. Слечу с катушек, и ничего не смогу с этим поделать, но для приличия и разнообразия иногда можно побыть и грёбаным джентльменом. Хотя, видит бог, мне стоило это всех сил, которых и так почти нет, когда Полина рядом. Твою мать, я знаю её, по сути, всего несколько часов, а мой организм настойчиво требует содрать одной рукой с неё эти чёртовы шортики, которые с ума сводят, и взять её прямо у этого дерева. Быстро, жёстко и без излишних нежностей. А потом посадить, голую, на мотоцикл и отвезти к себе домой, где смогу полностью реабилитироваться, показав, что способен быть не только диким зверем, потерявшим остатки рассудка. Хочется доказать, что я вообще-то на многое способен, но в глубине души понимаю, что так нельзя. Поля… она другая. Да, она не зажатая пуританка, но точно не похожа ни на одну из тех, с кем доводилось в этой жизни спать.
И хоть внутренние демоны настойчиво уговаривали заняться сексом прямо здесь и сейчас, я остановился, хоть жалею об этом каждую секунду, пока едем по направлению к её дому. Полина осторожно держит меня за бока, а я усмехаюсь, потому что там, на улице, она не была столь аккуратной и зажатой. В ней почувствовал настоящую страсть взрослой умной женщины, которая знает, чего она хочет и умеет этого добиваться. Пусть сама не осознаёт, как сильно хотела меня, но я настойчивый — от меня так просто не отделаться.
Дорога оказалась слишком короткой, что почти бесит. Я даже окольными путями пару раз проехал, но всё-таки слишком затягиваться не стал — и пьяному ослу ясно, что Полина слишком устала, чтобы долго играть в мои игры. Ещё, чего доброго, вырубится за моей вырубится к чертям и свалится в придорожную канаву. Подъехав к большому дому по нужному адресу, глушу мотор, но слезать с мотоцикла не тороплюсь. Мне интересно, что будет дальше, выжидаю. Полина убирает руки, слишком поспешно на мой вкус, и спрыгивает на землю, словно за шиворот кипяток налили. Мелкая снова решила включить режим недотроги, только она ещё не знает, что я люблю трудности. Просто обожаю, и такой ерундой, как неприступность, меня вряд ли возможно остановить. Распалить ещё больше? Да, но не остановить.
Никогда не стать было тем, кто есть сейчас, имей я привычку пасовать перед трудностями. А их в моей жизни случалось слишком много, только всегда плевал на них с высоты собственных без малого двух метров. Зато так жить интереснее.
— Значит, здесь ты живёшь, — задумчиво протягиваю, рассматривая двухэтажный дом, окружённый могучими деревьями, за высоким каменным забором. — Неплохо.
— Спасибо, что подвёз, — говорит, поглубже закутываясь в мою куртку. Поля всё-таки согласилась её надеть, хоть и сопротивлялась знатно. — Сколько я тебе должна?
— В смысле? — приподнимаю бровь и скрещиваю руки на груди. В рассветных лучах замечаю тёмные тени, залегшие под синими глазами и бледность кожи. Она похожа на Белоснежку, только ленточки красной не хватает.
В голове проносятся картинки весьма, кхм, непристойного характера. Я согласен быть для неё прекрасным принцем. Или злым колдуном — по желанию и на выбор. Но могу быть и тем и другим, если она будет лежать голая в моей постели.
Мать моя, точно содержимое черепа расплавилось. О чём я думаю? А о чём должен, если она стоит совсем рядом?
— В том смысле, что у меня есть деньги, а ты меня подвёз, поэтому давай я оплачу твои услуги. Шофёра.
Она такая смешная в куртке, которая на меня давно мала, а Полине достаёт почти до колена. И пусть плотная чёрная кожа, унизанная заклёпками и цепями, скрывает её тело от моих глаз, от этого, что удивительно, ещё больше возбуждаюсь. Хотя, кажется, куда ещё, если и так почти на пределе.
Нет, надо уезжать отсюда, пока не натворил глупостей. Возьму выходной, запрусь в квартире и проведу день, отсыпаясь и нажирая бока вредной жратвой, сидя перед теликом. И ещё напьюсь, потому что по-другому, боюсь, не расслабиться.
— Ну? Чего ты молчишь? — возвращает меня на землю. — Сколько я тебе должна?
— То есть хочешь заплатить? — спрашиваю, слезая на землю. Чем ближе подхожу, тем сильнее она напрягается. Боится, что ли? — Но деньги и у меня есть, зачем они мне? Лишнее брать не обучен.
— Тогда чего ты хочешь?
Ха, начни я сейчас в красках перечислять, чего именно от неё хочу, боюсь, всё это закончится сексом под окнами её дома, и пусть хоть пожар вокруг. Сглатываю и произношу единственное, на что способен:
— Тебя, — касаюсь губами её виска, легко, почти нежно, хотя внутри бушует желание сжать Полю в объятиях до костного хруста. Полина вздрагивает и чуть отстраняется, вскидывая на меня взгляд, в котором ожидаю увидеть испуг, но в нём лишь вызов.
Кажется, с этой девочкой будет интересно.
— А не многовато хочешь за пятнадцатиминутную поездку на мотоцикле? — спрашивает, пытаясь сдержать улыбку, но краешки губ предательски подрагивают.
— Тебя заклинило на оплате, что ли? — отхожу от неё и замечаю, как она расслабляется. — Я с девушек оплату не беру, так что прекращай. Не беси меня этой ересью, хорошо?
— Ладно, — кивает и снимает с плеч куртку, когда я завожу мотор.
— Оставь себе, — говорю перед тем, как мотоцикл трогается с места. — Будешь спать с ней в обнимку и меня представлять. Увидимся.
Она хочет что-то сказать, уже открывает рот, но я уезжаю, рассекая прохладный воздух, словно ножом масло. Понимаю, что снова не спросил её номера, но улыбка сама собой расцветает на лице, когда представляю её озадаченное лицо. Наверняка, снова будет злиться, но нечего было заводить разговор о деньгах, я ей не долбаный таксист.
* * *
Зайдя в квартиру, переступаю через сваленные в кучу у порога ботинки — вчера хотел разобрать обувь, да так и не нашёл время — и бросаю ключи на столик у входа. Только, попав домой, ощущаю в полной мере, насколько вымотан всеми событиями прошедших суток. Сначала вал клиентов, у каждого из которых свой взгляд на мою работу, а у некоторых ещё и масса указаний, что черпали, пока решались делать татуировку, в многочисленных интернетовских пабликах. Иногда выть хочется или стукнуть очередного мегаобразованного вчерашнего подростка головой о дверной косяк, когда мне раз за разом заливают, как нужно делать то, чем занимаюсь чёртову уйму лет.
Терпеть не могу, когда мне указывают, особенно, если сами ни в чём не разбираются. Такие умные? Хренчьте бить татухи в заблёваных подъездах, на хатах у малолетних приятелей или ещё где-то, но ко мне в студию чего переться?! Чтобы выпендриться? Перед кем, скажите пожалуйста? Мне-то их цирк ни во что не упёрся, честно признаюсь.
Так, нужно успокоиться, а то вздумал заводиться из-за всякой ерунды. Скидываю сапоги, снимаю майку, джинсы и в одних трусах иду на кухню. В окно приникает ветерок из открытого настежь кухонного окна — вчера утром забыл закрыть, когда собирался, ну да и хрен с ним, воров не боюсь. Открываю холодильник, смотрю на одинокую упаковку сосисок, что завалялся на нижней полке. Хоть бы не сдохнуть, их поедая, а то чёрт его знает, сколько они уже здесь лежат. Вот молоко в белой пластиковой бутылке на стенке — свежее, точно помню, недавно покупал.