— Это он поступил нехорошо.
— К себе в огород он поросенка не загонит, значит, он не любит своих ближних. Зачем же я буду любить его? Дьячиха прямо говорит, что ненавидит нас, и смеется, что мама ходит к больным.
Дьячиха и за нею дьячок, в самом деле, ненавидели Шибановых и дьячок, подозревая, что почему-нибудь такие, сравнительно, богатые люди живут в глуши, и хотя работают, но все-таки не живут как простые мужики, непременно хотел узнать, в чем тут тайна.
Разговор Насти с отцом Даниилом не прошел даром и дьячку была сильно намылена голова за пущенного в огород поросенка.
Дьячок выскочил от священника, как из бани, и, кипя злобою, побежал на реку, где видел Ваню с удочкою.
— Ах, вы бродяги! — не помня себя, закричал он на мальчика, — пришли тут в чужое место, да вздумали смущать отца Даниила!
— Что ты! Что ты! Что с тобой? — проговорил мальчик, подняв голову с белокурыми вьющимися волосами и с большими, кроткими, голубыми глазами.
— Ничего «что ты»!.. Верно отцу-то твоему на мое место хочется, что вздумали выживать меня! Ах, вы бродяги! беглые вы, без роду, без племени…
Мальчик вскочил.
— Нет, мы не бродяги!..
— Что тут говорить!.. Воры вы!.. Сколько раз я видал, как отец твой менял деньги… настоящие, необрезанные, ворованные… Бродяги, без роду, без племени… и звать-то вас не знаешь как.
— Не бродяги мы… а мы Шибановы! — вне себя закричал Ваня и заплакал, хотя заплакал он вовсе не оттого, что выдал отцовскую тайну, а от обиды.
— Так вы Шибановы? — прошипел дьячок.
Арест
Ирина Ивановна, верная своему прозвищу Сердобольной, справив домашнюю работу, отправлялась обыкновенно по своим больным. Попадью она считала своею первою больною, потому что, хотя она и не лежала, но постоянно прихварывала, и ей надо было, то там, то тут потереть, и больная нередко говорила мужу своему:
— Пропали бы мы без Ириши!
— Уж подлинно, что Сам Бог послал нам этих людей, — отвечал отец Даниил.
Проходить ей всегда приходилось мимо избы дьячка; и в этот день она шла обычным путем и, завидев дьячиху, низко ей поклонилась.
— Не долго уж вам тут шляться да батюшкины пороги обивать! — проворчала дьячиха.
Ириша остановилась и с изумлением посмотрела на нее.
— Теперь ведь мы уж знаем, кто вы такие! Шила в мешке не утаишь…
— Что мы тебе сделали? — проговорила Ирина.
— Что же Сердобольная может сделать кроме добра? — насмешливо проговорила дьячиха и, хлопнув калиткою, ушла к себе во двор.
У Ирины Ивановны ноги подкосились, а сердце заныло совершенно так, как оно ныло четырнадцать лет тому назад в Москве, перед их бегством. Она увидала перед собою еще более ужасный кровавый призрак. Странник Ерема ежегодно ходил к ним и рассказывал такие ужасы!..
Прежде бояр казнили за крамолу, а теперь опричники, под видом охранения спокойствия царя, хватали направо и налево и людей казнили зря.
Придя домой, Ирина тяжело опустилась на лавку подле Насти, что-то вышивавшей у небольшого окна.
— Что с тобой, мама? На тебе лица нет, — сказала Настя.
— Боюсь, Настя!
— Да чего же нам-то бояться, мама? Живем мы далеко, живем смирно, никого не обижаем…
— А все-таки я боюсь… Дьячиха что-то странное говорила мне…
— Дьячок уж с неделю, как в Москве.
Всю эту ночь Ирина глаз не могла сомкнуть и страх свой передала своему добродушному мужу.
— Ничего мы не сделали, — говорил он, — чего же нам бояться?
— Разве берут только виновных? — продолжала Ирина. — Ты вот что подумай: если бы опричники никого не хватали, так ведь им могли бы сказать: зачем вас содержат из царской казны? Вот они и хватают направо и налево, и все больше людей, ни в чем неповинных.
— Ну, будь, что будет? — отвечал Петр, — не уезжать же нам отсюда? Здесь нам было хорошо, здесь мы были счастливы и покойны и теперь постараемся быть покойны.
— Не могу!.. — отвечала только Ириша.
Вот этот день прошел спокойно, а на следующий батюшка начинал сенокос и, лишь стало светать, он взял с собою работника, Андрюшу да Ваню с Настей и отправился с ними версты за три. Ирина ушла в ближайшее село, откуда за нею приходили и позвали ее к умирающей, а Петр остался один и готовился к сенокосу.
Он сидел на лавочке у ворот и чинил грабли. Нельзя сказать, чтобы на душе у него было покойно, хотя по привычке он мурлыкал песенку. День был такой хороший, что и матушка вышла на улицу и, издали кивнув ему, тоже села у ворот.
Вдруг вдали, со стороны большой дороги, послышался топот. Такое непривычное явление не удивило, а сразу испугало Петра. Отряд человек в десять с криком и побрякиваньем прямо подъехал к матушке.
— Где тут живет Петр Шибанов? — спросил у нее один из опричников.
— Я такого не знаю, — ответила перепуганная попадья.
— Да вон он сидит у ворот, — сказала, как из земли выросшая, дьячиха, — вон, что чинит грабли-то!
Грозный отряд вскачь пустился к ошеломленному Петру.
— Ты Петр Шибанов? — крикнули ему опричники.
— Нет! — твердо отвечал Шибанов.
— Вяжи его! — приказал старший, — там разберут, кто он такой!
— О, Господи! Узнал тебя?
— Постой, не перебивай. Сидит на полу, а ноги в деревянных колодках…
Как он взглянул на меня, так весь затрясся и позеленел. А священник — добрая душа! — и говорит: «Дай ему попить водицы». Я взял кувшин и наклонился к нему. — Ирина прислала меня к тебе, — сказал я ему. — «А она еще цела? Так вот, что ты ей скажи: не сегодня, завтра и ее схватят, и чтобы она не мешкая уходила бы в монастырь. Буду ли я жив или нет, все равно, — пусть идет в монастырь… Ваню пусть она отдаст отцу Даниилу, а Настю может взять с собой. Только в монастыре она и будет цела… Из монастыря не возьмут». — Все скажу, — отвечал я, и после этого мы вышли.
— И все? — прошептала Ирина.
— Нет, не все. После этого я видел Федора и он мне сказал, что опричники непременно приедут сюда, потому что теперь уж известно, что у Петра была лавка с красным товаром и что лавка эта была продана и что значит деньги у Шибановых есть и их будут искать…
— Не найдут! — проговорила Ирина.
— Ну, найдут, либо нет, а мужнин приказ надо выполнить! Иди в монастырь, а за домом и двором мы с отцом Даниилом присмотрим.
Ирина тотчас же порешила исполнить желание мужа и, не теряя времени, пошла к священнику и обо всем с ним условилась.
На следующий день было воскресенье и она решилась в воскресенье и уйти.
Смерть опричника
Монастырь, в который хотела уйти Ирина, находился всего в двадцати верстах от Берегового, а так как отвезти ее туда хотел сам отец Даниил, то она и порешила отправиться часа в два-три.
Дети после ранней обедни пошли посидеть на бережок, а Ирина ходила по двору и запирала пустые амбары и клети. В эту ночь все добро, до последней ложки и чашки, было увезено к батюшке. Ирина и Ерема все это делали ночью, чтобы не видал дьячок, которого стал побаиваться и отец Даниил.
Вдруг в ворота вбежала Настя. По ее лицу видно было, что случилось нечто ужасное.
— Едут опричники! Мама, скорее спрячемся!
Сначала это известие Ирину ошеломило, но затем она перекрестилась и, взяв Настю за руку, побежала с нею под навес. Весь угол под навесом был занят сеном.
— Полезай, Настя, в самый угол, в сено, — проговорила она, и Настя, не дожидаясь вторичного приглашения, юркнула в сено, а вслед за нею влезла и мать. Кажется, они еще не успели хорошенько запрятаться, как ворота распахнулись и во двор въехала страшная ватага. Прежде всего все бросились в избу, ломали, что попадалось под руку, и с каждым шагом убеждались, что хозяева выехали. Выбежав на двор, они рассыпались по всем клетям и амбарам и всюду находили полнейшую пустоту.
Ирина крепко держала Настю и слышала, как злодеи подошли к сену.
— Давай разрывать! — крикнул один.
— Была бы охота… Вот, если бы не храм Божий, так поджечь бы можно, — отвечал другой.
— Как можно! А храм-то? Мы и так обойдемся.
Первый опричник обнажил кривую саблю и стал втыкать в сено. Другой последовал его примеру.
Ирина слышала, как около нее и Насти шуршало сено и как иногда острие почти касалось их лица и тела.
— Подайте, Христа ради, странничку! — проговорил дрожащий голос Еремы.
— А, Божий человек! — сказали злодеи, — ты здешний?
— Здешний, батюшки!
— Не знаешь ли, где хозяйка этого дома?
— Как не знать! Она в монастырь ушла.
— Когда?
— Сегодня!
Опричники отошли от сена и с проклятиями и ругательствами стали садиться на лошадей.
— А добро-то все куда же девалось? — спросили они.
— Видно, с собой взяла. Нешто в монастырь с голыми руками примут? — небрежно отвечал старичок.
Ерема вышел за ворота и проводил опричников, затем вернулся во двор и еще некоторое время постоял, потому что к отряду примыкали другие опричники, разгуливавшие где-то. Когда топот лошадей затих, он затворил ворота и калитку на запор и стал звать.
— Ирина, выходи!.. Уехали…
Ирина вылезла и помогла вылезти Насте.
— И ты мне будешь говорить, что надо любить таких злодеев? — в негодовании говорила Настя, — да я бы их на медленном огне сожгла!..
В это время с улицы послышался крик и не то плач, не то стон…
— Отворите! Отворите!
— Это Андрюша! — проговорила Настя и бросилась отворять калитку.
Андрюша, уже подросток, вбежал, как безумный.
— Матушка Ирина! Убили! Убили!
— Кого? Кто? — крикнули все присутствующие.
— Ваню на реке убили и бросили в воду.
Ирина, вместе с другими, бросилась к реке, где батюшка и дьячок вынули из воды тело убитого Вани.
Батюшка, стоя над покойником, с упреком смотрел на дьячка.
— Это все твое дело? — только сказал он ему.
— Да, да! — вскричал Ерема, — все это твое дело! Не люди тебе отплатят, а Бог тебя покарает… Сам Господь, Который видит все! Он на этом еще свете тебя накажет. Смотри хорошенько на этого мальчика, смотри!.. Отныне ты этого кроткого лица никогда не забудешь… Никогда!.. Никогда!..