Взбаламутил всех, в отчаяние вверг, с прокурором и воеводой связался — только без толку все, как в воду канула. И то — по воде круги то расходятся, а тут все бестолку.
К обеду того дня Маг уже готов был выть, что недобитое животное.
И на Совет, что у Верховной решили созвать, пошел, что пьяный — пошатывался от выброшенной на поиски магии, от переживаний, выворачивающих его наизнанку.
На сборе все кто и прежде присутствовали, еще Милатор с Кириллом, да Правитель Темный и алхимик главный. Все лицом мрачные, непонимающие. Всем уже не до судеб мира было — понять бы, что с Русланой произошло и как это со злодеем главным связано.
— Одно могу сказать… жива она, — начал дед, постаревший за эти пару часов, что за десяток лет — Родную кровь я чувствую. Направление так и не смог понять — гонял порошки да заклинания, что лошадей сивых, но никак не смог. В Светлом Королевстве она, но больше… Ничего не скажу, не вижу.
— Жива — так это хорошо… — воевода начал, но все так на него посмотрели, что тут же и закончил. — В общем… кх-м…В Сорном то смысла сидеть не вижу более. Что бы ни произошло с Русланой — с проклятущим это связано. А значит, то ли разгадал он наши уловки, то ли на пороге разгадывания. Неважным план становится! И потому открыто предлагаю искать девицу то в городах и весях…
— Я против, — Главный Прокурор нахмурился, — забьется еще сильнее в нору он. А если Руслана у него…
— А я согласен, — смурной Правитель Темный выступил — Гони своих воинов по всем дорогам; а я двуликих — по всем граням. Рыть носом землю, нюхать воздух, из рек всех пить — малейший след искать. Уже забился злыдень то; ежели с Русланой — пусть хоть напугается. А ежели нет, то девочке мы так поможем, его в ограничениях придерживая.
— Делайте, как Темный сказал, — кивнул Радомир Премудрый воеводе и прокурору — А мы круг на рассвете создадим.
Маг с надеждой голову поднял. Круг древних, пусть даже всего трое их было, много чего мог. И найти песчинку в океане; и оживить; и убить кого угодно. Силы мир создавшие в тот момент призывались. Вот только долго до рассвета то! Бесконечно времени…
— И мы на рассвете выйдем, — кивнула заплаканная Верховная — как и планировали, на тонкий месяц. Все сделаю, чтобы девочку почувствовать и к ней привести…
— Ты уже все сделала, чтобы девочку довести! — вдруг разозлился дед и согласился Дамир с ним, с его злостью — Где это видано, чтобы отправлять то туда, то сюда неопытную, юную? Жизнью последнего мне близкого человека рисковать?
— В мире нашем по — другому и не получится, — неожиданно жестко отвечала Верховная, — Мы рождены, чтобы жизни свои в благополучие миллионов вкладывать. И то, что Руслана оказалась тем самым главным кирпичиком в стене, без которого все может рухнуть — не моя и не твоя вина. Так получилось. У меня сердце кровью обливается, когда думаю о ней и о той боли и ужасе, что она может испытывать, но то её и наша судьба. И если мы не будем следовать предназначению нашему, то ничего не будет — ни предназначения, ни нас.
Кивнул угрюмо алхимик темный и отвернулся. И маг отвернулся, не желая боли своей показывать.
Ведь ни наругать, ни злиться на Руслану нельзя. Прав был двуликий — без надобности она не ушла бы. Значит, знала, что делала. Значит была причина, ну, или она думала, что была.
Но отказать ему — им всем — в попытке помочь и найти она не сможет, даже заочно. Потому что в этом было его предназначение, от которого он не собирается отступаться.
Глава 18
Связанная, оглушенная амулетом неведомым — о таких и слышать не слышала, знать не знала, а Проклятый и применять уже научился — грязная, что выводок поросят, я сидела в каменном колодце и кусала губы, чтобы не расплакаться.
Толку то плакать, ежели сама дура?
И не потому, что отправилась навстречу судьбе, ведомая инстинктами и пониманием грядущего. А потому, что инстинкты и веды обманули, голову заморочили, злыдню подвластны оказались.
А может… Может все так и надобно, и судьбой задумано? И приведет вся эта ситуация к добру и благоденствию повсеместному?
Пусть даже через зло, мне причиненное?
Я судорожно вздохнула.
И ведь не сделаешь уже ничего. Амулет все силы мои прикрывает, не хуже леса того волшебного. Веревки, особыми узлами вязаные, двинуться не дают. А тоска сердце разъедает, что кислота алхимика…
Вот уже почти сутки, как я во власти Проклятого Рока. И с каждой секундой надежда во мне тает, как снежинки на горячей поверхности.
Я чувствовала, несмотря на амулет, что рассвет близок. Рассвет нового месяца, дающий многократное увеличение и сил, и возможностей. Тот рассвет, что я женой стану по древнему обычаю.
Зло усмехнулась и снова попыталась запястья вытащить, да только хуже и больнее сделала. Чуть позу поменяла и устало прислонилась к каменной стене. Хорошо хоть, что колодец сухой был. Да солому сюда мужчина кинул в достаточном количестве. Не то чтобы он озаботился моим здоровьем вдруг, но видимо просто не хотел, чтобы я во время ритуала расчихалась.
Прикрыла глаза, вспоминая, как получилось так, что вот здесь я, сейчас, в мешке подземном.
Ведь когда я очнулась прошлой ночью от кошмара в замке родителей Дамира Всеславовича, я думала, что поняла, наконец, задумку его дикую. Последствия увидела. И решилась тогда идти — то ли сдаваться, то ли ценой своей жизни упреждать.
Простоволосые девицы те убитые, в рубашках длинных ведающие были. А местность, ранее в снах мной не узнанная — замком Верховной, задворками да околотками его. И именно во время ритуала, что девушки должны были совершить, дабы сил мне дать, все способности на меня обратить, Проклятый планировал напасть, изничтожить, отомстить и умыть слезами кровавыми моих сестер.
Ведь ведающие в круге и сила великая, и слабость одновременно; открытость, наивность. Напасть на ведающих в такие мгновения — и опасность большая, и возможность.
Я даже не могла позвать ни Мага Светлого, ни двуликих; ибо увидела их всех вместе с девицами, на земле лежащих, кровью обагренных. Четко поняла — не сделаю хоть чего-нибудь сама, умрут все, что близки мне были, что всю жизнь окружали.
А для меня это не лучше, чем гибель всего Королевства.
Нельзя было, нельзя звать мага с собой, и Милатора с Кириллом. Никого нельзя. Сердце шептало — да что уж, вопило прям — что одной надо идти. Только так и можно со злодеем справиться. Идти, прятаться, засаду устраивать, никому не сообщая и никого не привлекая. Собой прикрывать. Один на один с Проклятым встречаться, как и было задумано испокон веков.
Меня так воспитывали — в понимании, что жертвовать собой ради общего блага и есть мой путь. Пусть дед и сопротивлялся этому; пусть правители и Верховная оберегали.
Но что они мне ежели сама я знала об этом, нутром всем своим? И не гордилась я этой своей ролью, не возносила её. Принимать даже не сразу научилась — да и научилась ли… Но поделать ничего не могла.
Потому надела свою старую одежду, умело вычищенную слугами, сумку повесила, оружие проверила и выскользнула под мороком из спальни.
На секунду задержалась, правда, проходя мимо двери Дамира, но потом уже решительно и быстро добралась до конюшни и вывела лошадку.
Чтобы следов никто не почувствовал, решила подальше отойти от поселения и там портальным камнем воспользоваться. Морок погуще сделала — так и не разгадали его секрет двуликие — и безбоязненно за ворота вышла.
Стража и не шевельнулась даже. И те, кто за гранями прятался тоже ничего не поняли.
У морока то и секрета особого не было. Просто в детстве я, возмущенная, что по граням ходить не могу, да на двуликих, что сызмальства со мною были, не похожа, придумала от них прятаться в свете. Грани то тенями не зря считались — черными коридорами вились они между пространством. А я светом научилась пользоваться, даже слабым, от светильников и от звезд. Вытягивала его потихоньку, себя укутывала и проскальзывала между соглядатаями. Навык сил высасывал немерено, да так, что потом долго восстанавливаться надо было. Но ради важного дела готова была я части сил лишиться.
Отошла, портальный камень повернула — хватило его и на лошадку мою — и возле замка Верховной появилась. И тут же рассветным светом укрылась, за деревья спряталась. Чуть дух перевела, травок да мха восстанавливающего пожевала, водой из ручья запила — эх, не догадалась я припасов то взять, а мне весь день здесь сидеть — а потом стала медленно обходить всю округу, в поисках конкретных мест, что мне во снах приходили.
И когда нашла, аж дурноту почувствовала. Потому как живое воображение тут же нарисовало картину страшную, мною уже не раз виденную.
Надо было делать укрытие, ловушки, капканы ставить; за метаниями по этому поводу меня Проклятый и застал.
Вышел он из зарослей не таясь, хотя солнце высоко поднялось уже. Вышел, кнутом магическим обжег, обхватил за талию, и тут же в портал заготовленный прыгнул, меня за собой утаскивая. А я, ошеломленная наглостью и неожиданностью произошедшего, даже пискнуть не успела.
А потом уже и говорить надобности не было — только слушать.
Потому как вместо смертоубийства, что он, как мне казалось, должен был задумать, ждала меня участь не лучшая, если не худшая. Точнее, смертоубийство тоже ждало, но отсроченное.
Гнусно хихикая, умело меня связывая — как выяснилось, пол жизни он на кораблях провел, отсюда и знаний неведомых понабрался в самых разных краях — поведал мне Проклятый, что нашел с старом граде, где давно уже никто не жил и даже с карт уже стерся он, писание древнее; и там про мир до раскола легенды сказываются. Про то, как раньше не делили на светлых и темных, на ведающих, на творцов и правителей — все по силам жили собственным, разнообразным, между собой побоища устраивали и чьи силы больше оказывались, те и владели богатствами и землями.
И были среди тех крепких родов что отличались особливо странными ритуалами. Так, возвеличивания ради, некоторым сыновьям предписывалось брать в жены ту, что по силе не просто равна была, но и противопоставить себя могла. Брать по древнему обычаю, да с сопутствующими ритуалами — то есть красть, как вор крадет драгоценности, удерживать, ненависть впитывать и на камне особом супружеский долг исполнять. А после — силу её выпивать, вместе с кровью девственной и разумом помутненным. По сказаниям, после того супруга становилась тихая, немощная, покорная. Мужчина же вдвойне опаснее.
Вот тут то на меня и напал ступор.
Ибо даже помыслить не могла, что мое приключение вот так обернется.
— Т-ты что же это… Без согласия собрался меня супружницей сделать?
— Сделать и разложить тут же, — Проклятый потер руки. — Ты ведь помешала мне хаос в мир призвать; власть, о которой мне так мечталось, забрала. Обрубила концы, лишила армии, остановила прихоти. Вместе с правителями чего-то удумала. Слишком много потеряно, слишком долго восстанавливать… Сил у меня нет почти; но теперь я не просто силы восстановлю. От смешения наших возможностей я еще много чего совершу великого и взойду на трон над всеми королевствами.
Выглядел он при тех речах безумцем, и мне страшно сделалось. Ведь верит то в сказанное!
И это правдой может ведь стать…
— Да кто даст то расти и властвовать?! — ошеломленно я вскрикнула.
— Так все и дадут. Потому как у меня под боком кто будет? Покорная Русланочка, неизвестно за что всеми любимая. Из страха за тебя, никто ко мне и не подступится. А ты ведь ценой своей жизни защищать будешь, то ритуал обещает. Так что выиграю я вдвойне. А как не понадобишься более — тогда и убью.
Я изумленно на Проклятого смотрела и поверить не могла, что он все это провернуть собирается.
Коварный, жестокий план, не чета магическим воззваниям — в людском духе план, заковыристый и потому вполне осуществимый.
Я застонала от бессилия и только лишь спросила:
— Как же получилось то, что я всего этого не увидела?
— Да просто, — отмахнулся мужчина, но губы изогнул довольно — видно было, что льстит ему, обыграть всех и меня в том числе. — Ты ведь на ловчие качества понадеялась; но когда я о твоем существовании узнал и понял, что сны прикрыть и мысли ну никак не могу, вспомнил, что есть заклинания такие, наведенные, что человеку и сказку могут ночью сделать, и худший кошмар.
— Так на меня ведь не действуют подобные заклинания!
— Зато на меня действуют, — маг гнусно хихикнул — Время то это, конечно, заняло. Но научился я видеть и думать то, что надо, как по заказу. И ты решение правильное приняла, стремясь защитить всех тех, кого увидела во снах мертвыми. Пришла одна, чего я и добивался. И теперь не найдут нас — не так скоро, во всяком случае. Все успею сделать. А далее уже ты все делать будешь. И поверь, как увидят твои верные люди, что передо мной встанешь, защищая от стрел и нападений, так опустят луки и разойдутся.
Со словами этими он погрузил меня на лошадь и помчался подальше от места портального.
Я часа два спустя, где-то среди леса, где на поляне лежали странные камни и располагался тот самый колодец, обвешал меня амулетами, в темницу скинул, крышкой прикрыл и отбыл для подготовки, заставив размышлять мучительно и бессонно о том, как бы так сделать, чтобы умереть раньше, чем свершиться задуманное.
Потому как позволить управлять собою и любимыми, будто марионетками, я позволить не могла.
Глава 19
Небо плакало серыми дождливыми слезами, смешиваясь на щеках со слезами моими собственными.
Тонкий месяц, едва заметный в рассветных сумерках, будто горестно вздыхал на небосклоне и покачивался как устало и печально качает головой наставник, расстроенный нерадивым учеником.
Я лежала на темном камне, испещренном желобами; лежала обнаженная, с косами распущенными. Волосами моими оплели какие-то кубки, куда Проклятый налил разные жидкости.
Прозрачную воду, символизирующую слезы.
Красное вино, обозначающее кровь.
Горький сок подорожника, представляющий утрату.
Браслеты из горного хрусталя рядом лежали. Мужской и женский; не просто символы брачных обетов, но их вершители. Сейчас то редко во время свадеб такие браслеты увидишь, но даже я читала, что раньше они считались чуть ли не самой важной частью обряда, что соединял двух людей перед небом и подземным миром — однажды и на всю жизнь.
Тут же несколько ножей положил.
Одним, самым малым, нужно было отрезать мои волосы, сразу после «свадьбы», лишая связи с женской, непокорной сущностью.
Вторым, средним, надлежало рассечь мне руки и ноги, что были сейчас привязаны к особым выступам каменным. Кровь из ран моих по желобкам должна была стечь и заполнить собой тонкую линию, высеченную по периметру камня. С каждой каплей крови утрачивала бы я волю, желания и чувства, все, кроме одного — желания покориться победителю и выполнить любое его указание.
Третий, самый крупный, предназначался для мужчины. Должен он был надрез сделать у основания того, чем лишил бы меня потом невинности, чтобы кровь наша смешалась, а сила, что во мне содержится, с каждым движением в него перетекла.
Все это он мне объяснял, ритуал подготавливая — степенно, размеренно, будто не волновался и не торопился никуда. Лишь блеск глаз лихорадочный выдавал в нем истерическое волнение.
А я…
Я не могла даже пошевелиться. И не только из-за веревок обездвиживающих. Но еще и из-за зелья неприятного, что делало меня практически полностью беспомощной и парализованной.
Лишь мысли лихорадочно метались в поисках выхода — хоть куда выхода! — но в глубине души я понимала, что сделать ничего не могу.
И на помощь рассчитывать не приходилось.
От этого в животе становилось пусто и неприятно, будто гвоздей туда напихали. А от осознания грядущего — до удушья страшно. И не только ведь за себя страшно, но за всех остальных, с которыми не я, но моя оболочка когда-нибудь да встретится.
Проклятый тем временем закончил подготовку и, обряженный лишь в срамную повязку, встал на колени, поднял к небу руки и начал напевать что-то на незнакомом, древнем наречии.