Поразительно, насколько точно его слова повторяли ее собственные давние мысли.
Давние? Боги! Да с того момента недели не прошло…
— Не знала, что вы поэт, — пробормотала Олира сквозь слезы и только теперь их наконец заметила. Всхлипнула, достала платок — и с тоской взглянула на клочок кружева, который лежал в кармашке.
Тавьер со смешком поднялся с места, чтобы вложить ей в руки свой.
— Не волнуйтесь, он совершенно чистый, — заверил королеву в ответ на ее растерянный взгляд.
— Спасибо, — смущенно пробормотала женщина, пряча пылающее лицо и мокрые глаза за белой тканью.
Платок горько и остро пах табаком, прохладно и свежо — мужским одеколоном и едва уловимо чем-то еще — непонятным, но приятным. Кажется, просто своим хозяином. И Олире от этого запаха вдруг стало гораздо спокойнее, как будто ей передалась часть уверенности мужчины.
— Не расстраивайтесь так, ничего ужасного не случилось, — ободряюще проговорил Ильнар, машинально присаживаясь на широкий подлокотник кресла. — В общем-то я догадываюсь, что именно повергло вас в уныние и поставило перед таким сложным моральным выбором. Как можно обвинять лакката Мисори в мести за дочь, если он в общем-то был прав и ее действительно убили? И чем мы с Ерашием лучше лакката?
— Да. И чем? — Олира даже подняла на него взгляд, забыв о заплаканном лице и некрасиво покрасневшем носе.
— Ничем, — ухмыльнулся Тавьер. — Может, даже хуже, потому что его вели чувства и боль, а нами двигал расчет.
— Но… — потерянно пробормотала королева. — Но как же так? И как можно при этом его наказывать?!
— По закону, — пожал плечами безопасник. — Человек, ваше величество, слишком недалеко ушел от зверя, чтобы управлять им можно было без звериных методов.
— Боги. — Она вздохнула и опять спрятала лицо в платок, но тут же вновь подняла взгляд на Ильнара. — Это уму непостижимо! Мне кажется, я должна после всего этого вас бояться и считать чудовищем. Считать — получается, а бояться — почему-то нет…
— Как сказал бы мой ужасный помощник, это потому, что я обаятельный, — рассмеялся Тавьер. — Не переживайте, ваше величество, такими темпами еще через пару месяцев вы окончательно превратитесь в такое же чудовище, а еще через годик-другой перестанете переживать по этому поводу. Нет, иногда будет накатывать, но я верю, вы достаточно сильная женщина, чтобы не сводить по таким пустякам счеты с жизнью.
— На вас тоже накатывает? — тоскливо уточнила Олира.
— Давно уже нет, — заверил тот. — Но я мужчина и боевой офицер, я изначально спокойнее отношусь к смерти.
— А если я не хочу превращаться в чудовище? — устало спросила королева.
— Поздно, — пожал плечами Тавьер. — Перемена уже случилась, чему я несказанно рад, вам осталось только ее принять.
— Боги! Ильнар, вы… вы отвратительны, — пробормотала она, нервно комкая влажный от слез платок.
— Рад служить Турану в меру своих скромных сил и талантов, — продолжил веселиться безопасник. — Не желаете закурить? — предложил он портсигар.
— Вы издеваетесь? — нахмурилась Олира.
— Честно? — уточнил Тавьер, невозмутимо пряча коробочку обратно. — Да. Немного. Но надо же вас как-то встряхнуть, вам совершенно не идут слезы. Страдания же эти не имеют смысла, зачем им потакать? Мир устроен вот так, в нем очень много жестоких существ, понимающих только язык силы. Если вы не станете разговаривать с ними именно на этом языке, вас с превеликим удовольствием сожрут. И оттого, насколько болезненно несовершенство мира воспринимается вашей нежной душой, ничего не изменится. На этом, думаю, тему стоит закрыть. Мне бы не хотелось, чтобы вы умерли или сломались по собственной глупости, но я давно уже убедился, насколько бесполезно спасать человека против его воли. Увольте. В целители душ не нанимался.
В этот момент он не только заметно посерьезнел и нахмурился, но еще и, опомнившись, слез с подлокотника королевского кресла, чтобы вернуться в свое.
— Я, собственно, зашел порадовать вас парой новостей. Лаккат Мисори арестован, когда его подлатают и почистят целители — допросим. Скорее всего, завтра.
— Почистят? — переспросила Олира, легко принимая переход к другой теме. Почему-то резкая отповедь безопасника ее совсем не задела, даже успокоила. Наверное, дело в том, что Тавьер с присущей ему прямотой и бескомпромиссностью озвучил те мысли, которые боялась сформулировать она сама.
— Тран Мисори мертвецки пьян, — пояснил Тавьер. — А вторая новость состоит в том, что жизнь Даршарай уже вне опасности, скоро очнется.
— А ее магия?
— Пока ясно, что она осталась, — осторожно ответил мужчина. — То есть полного выгорания и угрозы для жизни нет, и в перспективе ей повезло. А точно сказать, насколько, можно будет только после пробуждения.
— Бедная девочка, — вздохнула королева. — Хорошо, что все обошлось. Мне кажется, я бы себе не простила, если бы она…
— Она сознательно шла на риск, у нее такая работа, — отрубил Тавьер. — Никто не заставлял ее выбирать службу в Тайной канцелярии.
— Не рычите на меня, — хмуро проговорила Олира. — И не пытайтесь показать, что вам все равно, не поверю. Было бы все равно, вы бы не посылали постоянно узнавать, как она, и не спрашивали себя, все ли предусмотрели, и нельзя ли было еще как-то обезопасить девочку.
— А почему вы думаете, что я спрашивал? — иронично улыбнулся он.
— Потому что вы битых полчаса объясняли мне, как должны были сработать накопители, почему они не сработали, и почему нельзя было все это предусмотреть, с вариантами и теоретическими выкладками. А я ни щита ломаного не понимаю в магической теории и перестала вас слушать на третьем предложении, — проворчала Олира. Тавьер задумчиво вскинул брови и неопределенно хмыкнул, но комментировать сказанное не стал. — Я понимаю, что при своей службе вы не можете сохранить руки чистыми. Я понимаю, зачем вам репутация безжалостного монстра. Но я совершенно не понимаю, зачем вы пытаетесь казаться хуже, чем есть, в личном общении с теми, кто видит вас насквозь.
— Вы сейчас имеете в виду себя, ваше величество? — с прежней насмешкой спросил безопасник.
— А пусть и себя. — Женщина совершенно не обратила внимания на ироничный тон. Порывисто встала, прошлась к столу, положила платок. Потом опять его подобрала.
— И что же вы видите? — спросил Тавьер невозмутимо, также машинально поднявшись: сидеть при женщине, да еще королеве, этикет не позволял. Выбить же из себя воспитание полностью мужчина так до сих пор и не смог.
— Честно? — вернула королева вопрос. Подошла к безопаснику и продолжила, неотрывно глядя в его лицо. — Ужасно одинокого человека, который до смерти боится привязываться к людям, хотя бы даже просто дружить. И пытается прикрыть свои страхи чужими пороками и разумной осторожностью. Почему вы улыбаетесь? Хотите сказать, это не так?
— В праведном гневе вы гораздо красивее, чем в слезах, — честно ответил Тавьер.
— Пытаетесь перевести тему? Ну-ну, — покивала Олира, даже не вдумываясь в сказанное. — Интересно, вы всегда таким были? Почему-то мне так не кажется. Впрочем, дайте угадаю… Вы ведь были женаты, да? И именно отсюда вот это недоверие к людям? Обижены на нее за то, что умерла и оставила вас?
— При всем моем уважении, ваше величество, это не ваше дело. — Лицо безопасника словно закаменело при этих словах. И женщина посчитала такую реакцию исчерпывающим ответом на все вопросы.
Олира не спрашивала себя и вряд ли сумела бы ответить, зачем она сейчас, найдя у этого мужчины больное место, так настойчиво по нему бьет, зачем вообще полезла в душу к постороннему человеку. Да, отчасти это была месть, ей очень хотелось вернуть те колючие и злые слова, которые говорил ей безопасник. А еще было невероятно важно сорвать эту холодную маску, убедиться, что под толстым слоем цинизма и расчетливости все-таки есть живой человек. Который, Белый его сожри, хоть что-то чувствует и на что-то надеется! Отчасти просто так, а отчасти — чтобы доказать себе, что происходящие с ней перемены не так фатальны и даже в худшем случае она останется самой собой.
— Вот видите, и вы воспринимаете некоторое несовершенство мира весьма болезненно. Как вы говорили? Нет решения хуже, чем трусливое бегство от мира? А чем вы занимаетесь, если не этим? — спросила она. Несколько секунд смотрела на него снизу вверх, но ответа не дождалась и добавила издевательски: — Ну так что, Ильнар? Куда девалось все ваше красноречие?
Еще пару мгновений они стояли, глядя в глаза друг другу, и Олира пыталась прочитать по замершему лицу мужчины хоть какие-нибудь эмоции, мысленно умоляя его отреагировать. Нельзя все время оставаться мертвой статуей на службе короны, это…
Додумать Олира не успела, эмоции безопасника все же нашли выход. Пусть и весьма неожиданный.
Обхватив женщину одной рукой за талию, он рывком подвинул ее ближе, прижал к своему телу. Вторая ладонь накрыла затылок, безнадежно сминая прическу и не позволяя шевельнуться. Поцелуй вышел злой, жалящий. Жадный.
Олира ответила столь же отчаянно. Крепко обняла мужчину за плечи, одной ладонью скользнула по шее вверх, путаясь пальцами в коротких, неожиданно мягких волосах.
Они самозабвенно целовались, наверное, с минуту. Злость как вспыхнула — так и пропала, а вот страсть и не думала исчезать. Ладонь Ильнара соскользнула ниже, шершавые подушечки пальцев погладили нежную, шелковистую кожу за ухом женщины, ключицу. Олира крепче вцепилась в его плечи, ощущая, что от поцелуя и этого прикосновения ноги совершенно ослабели…
А в следующее мгновение Тавьер вдруг схватил ее за плечи, рывком отстранился. Шаг назад, другой, ладонь прошлась по взъерошенным коротким волосам — не то пыталась пригладить их, не то мужчина просто схватился за голову. Но возмутиться или еще как-то отреагировать на этот поступок королева не успела: за ее спиной чуть скрипнула дверь.
— Сар Тавьер, сарта Ла’Таир очнулась, и лаккат Мисори — тоже. Вы просили сообщить, — прозвучал голос бессменного секретаря начальника Тайной канцелярии.
— Да, Тас, спасибо, иду. До свидания, ваше величество, — поклонился Ильнар, старательно не глядя на королеву, и… удрал. Иначе назвать этот поступок не получалось.
Олира, прикрыв глаза, прижала ладони к горящим щекам. Сосредоточилась на дыхании, пытаясь унять колотящееся в горле сердце.
— Боги! — потерянно выдохнула женщина.
Что это было? Зачем он?.. И почему она?.. И, главное, что теперь с этим делать?!
Не с поцелуем, нет, эту случайную вспышку можно выкинуть из головы и сделать вид, что ничего не было. Как быть с восторженно замирающим сердцем, горящими губами и — досадой на секретаря, явившегося в самый неподходящий момент?!
Ей понравился поцелуй. И — да помогут боги! — ей нравился этот мужчина, нужно быть откровенной хотя бы с самой собой. Наверное, именно в этом следовало искать причину всех мучивших ее в последние дни противоречий.
— Да уж, Олли, — пробормотала королева. Так ее в детстве называли дома. — Хотела влюбиться — вот тебе и ответ, как это бывает.
Теперь осталось разобраться, что со всем этим делать…
Тайная канцелярия
— Тебя что, с постели подняли? — растерянно спросил Лавиль, разглядывая явившегося начальника. — Вид такой, как будто сутки не спал, потом прилег на минуту, а потом за тобой явился Тас.
— Ну да, вроде того, — нервно хмыкнул Тавьер. — А почему ты еще здесь?
— Так ты же сам велел подождать тебя, — напомнил воздушник. — Иль, ты точно нормально себя чувствуешь?
— Бывало лучше, — поморщился начальник. — Иди, допрашивай, я в тебя верю. А я отсюда понаблюдаю вместе с почтенным коллегой. — Он кивнул сидящему в углу менталисту, которого в первый момент не заметил.
— Возражаю, — вдруг высказался тот. — Вы будете мешать, если не успокоите собственный эмоциональный фон. И вообще, лучше бы отложить все это на завтра, время к полуночи!
Тавьер окинул его взглядом, потом покосился на сидящего за прозрачной стеной хмурого, нахохлившегося лакката Мисори.
А потом вдруг ругнулся себе под нос, буркнул Лавилю что-то вроде: «Белый с вами, сами справитесь! Закончите — доложишь!» — и ушел, раздраженно хлопнув дверью.
— Что это было? — озадаченно посмотрел Ондар на менталиста.
— Боюсь, если я выскажусь, он снимет не только меня с должности, но и голову — с меня, — отозвался тот, тщетно пытаясь спрятать улыбку. — Предлагаю сделать вид, что ничего не было. Думаю, сар Тавьер имеет право на один внеплановый выходной за пятьдесят лет безупречной службы.
— Ладно, буду мучиться любопытством, — философски заключил Лавиль. — Пойду попытаю счастья. Надеюсь, этот тип все же начнет со мной разговаривать. Терять ему, похоже, нечего. А потом — спать, Тавьер с отчетом подождет до утра.
— Думаю, это будет несложно, — высказался менталист. — Лакката грызет чувство вины, настолько, что никакой самоконтроль не помогает.
— Прекрасно. Только полчаса убили, ожидая начальство, — проворчал Ондар и вышел: допросная и комната для наблюдателей имели разные входы.
Лаккат Мисори, спешно приведенный в чувство целителем, выглядел… удручающе. Хоть и свежая, но как-то небрежно застегнутая рубашка, пиджак нараспашку, лицо — помятое и совсем не такое холеное, как обычно. Разглядывая его, Лавиль думал, что по иронии судьбы все фигуранты в этом деле выглядят один несчастнее другого. Прямо хоть не казнить их всех, а понять, пожалеть и простить…
— Добрый день, сар Мисори, — вежливо поздоровался Ондар, усаживаясь напротив лакката. Тот бросил на безопасника хмурый взгляд и молча отвернулся. Чем в общем-то не удивил. — Собственно, вина ваша доказана, и по поводу мотивов убийства его величества у меня нет никаких вопросов. Ответ, кто собрал для вас бомбу на туранской территории, мы и так найдем в лаккате Мисори, просто на это понадобится пара-тройка дней. Мне даже не интересно, как вы, желая отомстить мужчине, не пожалели женщину и младенца. Наблюдал я таких, для них имеют значение только свои дети. Но как вы, человек, который сражался с Пеналоном и всегда придерживался жесткой политики, могли продать ему свою землю? Не короля, а собственных подданных, за которых несете ответственность? Своими руками подписать смертный приговор всему гарнизону Белой башни и населению нескольких городов — если бы Пеналон сумел реализовать свой план. Они-то перед вами чем провинились?
Лаккат Мисори молча смотрел на свои руки, лежащие на столе. Пальцы мелко, едва заметно, дрожали. Уголки губ порой непроизвольно спазматически подергивались.
Этот человек, в отличие от бастарда, плакать не собирался. Да и чувство вины, о котором говорил менталист, держал в узде.
— Знаете, мне настолько сложно поверить в подобное предательство, что я склонен рассматривать иные варианты, — задумчиво проговорил Лавиль. И судя по тому, как взгляд лакката метнулся к лицу собеседника, путь он выбрал правильный. — Поэтому о деньгах и прочих взаимовыгодных договоренностях мы даже вспоминать не будем. Тут нечто иное. Угроза жизни кому-то из близких? Да нет, насколько известно, из дорогих вам людей остался только сын, а к нему никто особого интереса не проявлял. Тогда, может быть, шантаж?
И опять безо всякого менталиста стало ясно, что воздушник угадал: лаккат дернулся.
Лавиль про себя отметил, что фигурант с перепоя — это отличное условие для следователя, а вслух проговорил:
— Интересно, а на что вы еще рассчитывали, спутавшись с этим пеналонцем Шанталье. Можно подумать, высокопоставленный служащий Министерства государственной безопасности Пеналона мог не сделать правильных выводов из вашего заказа и не воспользоваться им! Вы не знали, что он безопасник?
— Нет, — коротко уронил Мисори, поморщившись.
— Занятно. Как же вы вообще умудрились вляпаться в этого пеналонца при такой осведомленности?
— Так получилось, — огрызнулся лаккат. — Что вам от меня надо? Признание? Да, это я сдал Белую крепость, я спланировал убийство короля и готов понести заслуженное наказание. Моя дочь отомщена, это главное. И я даже рад, что королева с младенцем уцелели: им я зла не желал, дети не в ответе за грехи родителей. Олира была еще слишком слаба и не должна была являться на праздник! Ну да боги уберегли! И это все, что я могу вам сказать!