«Не буду спускаться», — решила я и с головой накрылась одеялом.
Сразу стало спокойнее. Жаль, что нельзя пролежать так вечность: понимаю, зачем отец утаил смерть Гайди, но ему больше нельзя было доверять. Придется мне самой выбираться из этой ямы, еще и Осберта выручать.
Проклятье, брат! А если он уже сбежал? Я откинула одеяло и резко села, в глаза ударил яркий свет, и это несколько отрезвило: если бы он хотел уйти сейчас, то не признался бы в этом накануне, да и сборы я бы услышала — стены тонкие. Возможно, наша семья и впрямь никого не интересовала, но риск был велик. Меня Осберт не послушает, а отец его только выпорет, что утвердит брата в своем решении.
Я ощутила себя маленькой и жалкой, а мебель вокруг будто выросла за ночь, деревянные сундуки стали темнее, а ковер выглядел рыхлым и готовым затянуть в себя. Боги, даже собственная комната наводила страх. Если я не могла добиться доверия отца, как же мне спасти свою семью, которую проклял самый влиятельный человек в государстве — король? Немыслимо.
Вдруг захотелось плюнуть на все. Мне не под силу что-либо изменить, да и с чего начать? Кинуться в ноги какому-нибудь чиновнику или бывшему другу семьи, надеясь разжалобить его и заставить устроить встречу с королем?
Я подтянула колени к груди и закрыла глаза, сдерживая слезы. В обреченном равнодушии была своя прелесть — не нужно мучиться, пытаясь что-то придумать, но все мое естество требовало действия. Годы прозябания навалились, как душное одеяло, хотелось сбросить их и вздохнуть полной грудью. Нет, необходимо бороться. Не хочу видеть отчаяние родителей, не хочу смотреть, как жизнь проходит мимо.
Осберт был прав, и стоило поговорить с братом, но мне потребовались целые сутки, чтобы решиться на это. Я не боялась, скорее, благоговела перед лордом, ведь он принадлежал к миру, где люди всегда были нарядными, красиво говорили, решали судьбоносные вопросы и свысока смотрели на таких, как наша семья. Не уверена, что он примет меня, однако делать было нечего, и на следующее утро я перевернула все свои сундуки в поисках наряда. Хотелось бы надеть оранжево-желтый котарди — он красиво сочетался с белой нижней рубашкой, но выглядел слишком броско. Нет, здесь подойдет что-то умеренное.
Все было старым или чересчур простым, я со злостью отбрасывала ткань и бубнила ругательства. Пришлось достать из-под кровати ротанговый сундук, где хранилось мое богатство: вещи, которые удалось забрать из старого замка. Я помедлила, прежде чем поднять крышку, ведь воспоминания душили, как удавка. Меня и без того не назвать спокойным человеком, не хватало только сорваться перед братом.
Стараясь не рассматривать содержимое сундука, я быстро вытащила из него темно-фиолетовый сверток. Когда-то он был матушкиным уппеландом*, но с помощью Кэйи, ниток и иголок стал моей туникой. Сидя на коленях перед кроватью, я невольно забылась и стала гладить ладонями мягкий бархат. Ткань приятно ласкала кожу и поблескивала, отражая величие прошлого. В сердце, как в почву, просочилась тоска, она сделала все вокруг серым, даже ненавистным.
Я прижала тунику к лицу и ощутила запах дома. Не этого скорбного здания, а замка, где выросла, в котором играла с братом и была счастлива. Его трудно описать, что-то насыщенное, застревающее в горле и отдающее сосной, потому что замок окружал лес. Когда я надела тунику, она стала выглядеть нелепо рядом с голыми стенами и старым ковром. Особенно выделялась широкая тесьма, украшенная цветами из зеленой шелковой нити; она обрамляла подол и края прямых рукавов. К такому наряду подошла бы красивая прическа, но волосы неизбежно испортит ветер, поэтому пришлось надеть белый капор.
Не знаю, разрешалось ли покидать дом — отец выходил только в столовую и ни с кем не разговаривал. Озираясь по сторонам, я выскользнула на улицу и торопливо направилась к Западным воротам. Как обычно, снаружи кипела жизнь, цокали подковами лошади, а женщины шли со стороны рыночной площади и несли корзины с покупками. Те, что были в аккуратных фартуках и накрахмаленных чепчиках, явно торопились в дома хозяев.
Изредка мимо пробегали юноши или мужчины в беретах с небольшими полями, украшенных вороньими перьями — неподалеку находилось здание суда, и такие носили все служащие. При встрече с ними обычно я опускала голову, стыдясь своей внешности, а сейчас гордо вышагивала и даже улыбнулась нескольким. Это вульгарно, знаю, но мне требовалось хоть немного радости. Всего лишь улыбки — здесь нет дурного.
Западные ворота охраняли двое воинов в кольчугах и оранжевых сюрко**. Они опирались на копья и лениво глянули на меня из-под надвинутых на глаза шлемов. Думаю, они бы не шелохнулись и при виде банды разбойников — до того безмятежно выглядели эти двое. Но у нас тут все стражники были медлительными, пузатыми и неуклюжими, а при виде хозяев или лорда мгновенно преображались, становясь юркими и грозными.
За воротами было поле, где гулял скот. Коровы, овцы и козы неторопливо переставляли ноги, уткнувшись мордами в густую траву, доносилось тявканье собак и выкрики пастухов. Все это так отличалось от каменных улиц города, что я остановилась и посмотрела вокруг, вдыхая запах скошенной травы. Красиво, хоть меня и не влекла сельская жизнь, а любоваться ее отголосками было приятно.
Но сочная зелень меркла на фоне замка брата. Раньше лорды собирали личные армии и воевали друг с другом, поэтому строили темные и грубые крепости, с толстыми стенами и низкими башнями, чтобы их не достали катапульты. Это остановил король Каллист Свободолюбивый: несколько поколений назад он упразднил личные армии, разрешив лордам иметь только домашнюю стражу, и их жилища изменились.
Замок Тарваль был построен уже после моего рождения и напоминал рисунок из книги сказок, во многом благодаря крепостной стене из белого камня. Шлифованная, не испорченная временем и битвами, она зачаровывала, как и длинные тонкие башни с бойницами и разноцветными стеклами. Замок стоял на насыпи, в окружении голубого неба и пышных облаков, мимо пролетали птицы, а флаги мягко развевались.
Любоваться этой красотой было куда приятнее, чем добираться до нее: наверху дул сильный ветер, он колотил меня в грудь и будто не пускал. Пыль закручивалась в маленькие ураганы и забивалась в глаза, пачкала одежду, я только и успевала отряхиваться. Обычно подъем не казался крутым, но сейчас тело стало тяжелым, и ноги едва двигались. Думаю, я бы не расстроилась, если бы скатилась с насыпи — пошла бы домой и закрылась у себя. Идти в замок совсем не хотелось. Не знаю, что сказать брату, да и туника стала пыльной — вдруг он разозлится, решив, что наша семья позорит его? Вдруг просто выгонит меня, ведь уже говорил с отцом?
Внутри все сжималось при мысли об этом. Хотелось сорваться на бег, чтобы быстрее придти и со всем покончить. В руках появилось странное напряжение, заставляющее теребить одежду, поправлять капор, рукава, пояс… меня всю трясло! Нужно было взять с собой бубенчики, у меня где-то был тканевый браслет, усеянный маленькими звенящими шариками — считалось, что они приносят удачу. Богиню Исанну часто изображали с ними, она любила веселье и помогала в авантюрных затеях. Это суеверие, но сейчас мне пригодилась бы любая поддержка.
На вершине стояли двое воинов с пиками и выглядели куда строже городских. Они охраняли главные ворота, от которых тянулся длинный коридор прямиком до замка. Его белые стены скрывали от гостей конюшни, помещения для слуг и прочие бытовые постройки, оставив только небо над головой. Оказавшись в холле замка, я вытянулась и застыла, боясь испачкать что-нибудь пыльными башмаками: все белоснежное, красивое и дорогое. Стены украшали изящные щиты и перекрещенные мечи, покрытые темным узором и начищенные до блеска. Они выглядели тонкими — вряд ли ими можно было сражаться, но это придавало вещам призрачное очарование.
На потолке висели круглые люстры из дерева, украшенные резьбой и лаком, которые ослепительно сияли по вечерам. Напротив входа была массивная лестница, а бронзовая балюстрада представляла собой сплошной плотный узор. Не верится, что когда-то я жила в подобной роскоши, трогала ее и ломала ненароком. Сейчас все это давило, заставляло чувствовать себя нескладной и неряшливой.
Хвала богам, гнетущую тишину прервал голос:
— Маленькая леди, тебя еще издалека завидели.
Словно из неоткуда появился Тон-Тон — слуга брата. Сомневаюсь, что это было настоящее имя, но другого никто не знал. Он быстро шагал через холл, неуклюже переставляя длинные тонкие ноги. Оранжевый дублет и черные шоссы только подчеркивали худой силуэт, но нескладность меркла перед обаянием.
Приблизившись ко мне, Тон-Тон демонстративно выставил вперед ногу и поклонился так низко, что почти коснулся лбом колена.
— Ваша сестра будет рада видеть вас, — сказал он и взглянул на меня снизу вверх.
В детстве казалось, что это издевка, но позже стало ясно, что мужчина хотел меня развеселить; без улыбки не получалось смотреть в его узкое лицо с огромными серыми глазами и острым подбородком. Тон-Тон двигался шустро и выглядел молодым, но когда улыбался, кожа собиралась во множество складок, прибавляя ему десяток лет.
— Спасибо, но мне нужно поговорить с братом, — улыбнулась я, и брови слуги поползли вверх, — то есть с лордом Тарваль.
Тон-Тон удивленно моргнул и выпрямился, а меня будто раздели — так неуютно стало от его взгляда, от этого замка, от мыслей о предстоящем разговоре. Боги, я была готова рассмеяться и сказать, что пошутила, но слуга быстро опомнился и театральным жестом указал на лестницу:
— Прошу вас, маленькая леди, — сказал он.
____________
*длинное широкое одеяние, доходящем до пола с широкими треугольными рукавами, имеющими немногим меньшую длину
**длинный и просторный плащ-нарамник, похожий по покрою на пончо и часто украшавшийся гербом владельца
Глава 5. Шанс
Мы с Тон-Тоном поднялись на второй этаж и прошли по коридору мимо дверей из светлого дерева. Словно наугад он выбрал одну из них и постучал. Раздался неразборчивый ответ, и слуга юркнул в комнату раньше, чем я успела что-то понять. Сердце тяжело бухнуло в груди: сейчас решится судьба всей семьи, если брат не поможет, тогда… Нет, лучше не представлять.
Было страшно надеяться на чудо, ведь его могло не произойти, но в душу просочилось радостное предвкушение. Я снова отряхнула тунику и схватилась за капор — снять или оставить?
Внезапно дверь открылась, и показался Тон-Тон. Это произошло так резко, что меня будто тряхнуло изнутри, а руки опустились сами собой. Слуга замер и прищурился: боги, что он подумает? Явилась нарядной, впервые за столько лет захотела увидеть брата и жутко нервничала. От стыда горели щеки, не помогла даже улыбка Тон-Тона:
— Прошу, маленькая леди, проходите.
— Спасибо.
Я опустила голову и шагнула вперед, с силой налетев на слугу, который не успел отойти. От неожиданности он задел спиной дверь, и та с грохотом ударилась о стену.
— Прости! — Собственный голос показался мне старческим: звонкий и хриплый.
Теперь горели не только щеки, но и все тело. До чего я неуклюжая, что подумает брат?
— Все хорошо, не переживайте, — Тон-Тон приветливо улыбался, а мне хотелось провалиться сквозь пол. Руки тряслись и не слушались, нужно было как-то загладить вину, но слуга выскочил в коридор, а за спиной послышался тревожный голос:
— Елена, что случилось? Что-то с родителями?
Раздались торопливые шаги. Они приближались и колотили по голове, напоминая злую магию. Я чувствовала себя полной дурой и бестолково рассматривала уже закрытую дверь, на которой лежали солнечные лучи. Они проникали сквозь огромное окно во всю стену, за ним виднелось поле и часть городской стены. Мирный пейзаж успокаивал, и я заставила себя повернуться.
Сердце быстро билось, но движения получились плавными, что дарило уверенность. Брат стоял рядом и внимательно смотрел на меня, сдвинув густые брови. Его карие глаза блестели, как доспехи внизу; удивительно, до чего похожи были замок и лорд — оба притягивали взгляды и будоражили мысли. Тарваль был выше меня на полголовы и всегда казался аккуратным. Разделенные на пробор каштановые волосы закрывали виски и постепенно удлинялись, а фигура напоминала рисунок талантливого художника. Точеные плечи и мягкие изгибы торса подчеркивало светло-голубое котарди, кружево по краям рукавов красиво обрамляло длинные пальцы.
Я бы влюбилась в брата, но сознание то и дело напоминало, что он принадлежал сестре.
— Елена, все хорошо? — Лорд заговорил громче, заставляя очнуться.
— Да, прошу прощения. — Я сделала реверанс и затараторила: — Дома все хорошо, мне… просто необходимо поговорить с вами.
Казалось, что известие рассердит Тарваля — о чем ему говорить со мной? Захотелось отстраниться, но брат лишь поднял брови и неуверенно произнес:
— Хорошо, проходи, пожалуйста.
Он изящно взмахнул рукой и направился к дальней стене, у которой стоял письменный стол с резными ножками. Они были покрыты лаком и блестели на солнце, как и длинные подсвечники, расставленные на полу. Других украшений не было, хватало и ослепительной белизны каменной кладки.
Брат двигался на удивление грациозно, словно в танце. Он сел за стол в кресло, обитое малиновым бархатом, а я устроилась напротив и сцепила руки в замок.
— Итак, я слушаю, — сказал Тарваль, убирая в сторону шуршащие бумаги.
Звук казался оглушительным. Лорд был удивлен визитом, а своим молчанием предоставлял мне право вести беседу, кажется. Не знаю, что сказать, чтобы не выглядеть непослушной дочерью, чтобы достучаться до него и убедить помочь. В голове роились мысли, я раскрывала губы, но не решалась заговорить, а спустя несколько минут просто выпалила все, что мучило: о своем будущем и родителях, которых считала не способными его устроить, об их отчаянии и желании Осберта уйти в армию.
— …мне страшно говорить об этом отцу — он лишь рассердится, но не остановит его, и… — Я осеклась, раскаиваясь в откровенности. Что, если Тарваль все расскажет родителям, и брат перестанет мне доверять?
— Осберт… — Он покачал головой и слабо улыбнулся. Глаза по-прежнему сияли, но теперь напоминая тусклое зимнее солнце. — Он замечательный юноша, но страдает от безделья. Я предлагал вашему отцу отправить его в одно из моих владений, подальше от столицы и шумных городов. Там бы его научили, как управлять землями и людьми, но ваш отец рассердился и сказал, что его сын не будет прислуживать на чужой земле.
Улыбка превратилась в кривую усмешку, и лорд посмотрел на свои руки. Я затаила дыхание
— он тоже считал, что не стоило цепляться за величие прошлого. Выходит, я не была глупой, неблагодарной дочерью, которая усомнилась в опыте родителей. Боги, как приятно было это осознавать, даже дышать стало легче.
— Вот что, пришли Осберта сюда. Мы поговорим, я постараюсь разубедить его, — сказал брат и убрал с лица волосы.
Он радушно улыбнулся, а твердость в голосе показалась такой же сладкой, как глоток воды в знойную погоду. Оказывается, я так нуждалась в помощи кого-то сильного и не похожего на горделивого отца. Тарваль расслабленно откинулся на спинку кресла — думаю, он тоже был приятно удивлен моим поведением, ведь боялся встречи с зазнавшейся дочкой опального лорда. Неловкость исчезла, однако оставался еще один вопрос:
— Что же будет со мной? — спросила я.
Брат перестал улыбаться и приоткрыл губы — чувствовалось, как старательно он подбирал слова, а я впилась ногтями в свои руки. Больно, но остановиться не получалось, тело будто одеревенело и сжималось от страха. Почему он молчал, что хотел сказать?!
— После смерти Гайди мы говорили об этом с твоим отцом. Я предлагал отправить тебя к моей тетке, она стара и нуждается в компаньонке, к тому же, живет в глуши. Там бы ты смогла найти себе мужа, не лорда, конечно, но обеспеченного… по местным меркам. Но твой отец и слушать не стал, все надеется, что старые друзья помогут ему обрести былое положение.
Лорд виновато опустил глаза. Надо же, я дичилась его все эти годы, а брат оказался таким добрым. Он старался помочь нам, по-настоящему, а не лелеял глупые мечты, как отец. Боги, как вообще родители могли быть столь наивными? Они закрылись от мира и жили в фантазиях, пытаясь затащить туда нас с Осбертом. Что, если отец и был тем духом из сна? Это он нависал надо мной, запугивал и источал холодное равнодушие, заставляя собственную дочь сгорать живьем.