— Я не хочу туда идти, мама, — сказала Инга строгим голосом маленького мальчика и поняла, что никак не контролировала доставшееся ей тело. Всё, что она могла, это смотреть, слышать, чувствовать, ощущать эмоции и часть мыслей совершенно другого существа, внутри которого довелось оказаться.
— Однажды, когда ты станешь могущественным и великим, то сможешь делать всё, что ты захочешь.
Ребёнок угрюмо и недоверчиво посмотрел на женщину. Слова казались ему ложью.
— Разве тогда передо мной не будет ещё больше ограничений? — всё-таки настороженно спросил он.
Столь рассудительный вопрос мало подходил для уст юного существа, а потому женщина откинула чёрный капюшон и довольно посмотрела серыми, светлыми, почти бесцветными глазами на сына. Она была совсем стара. Иссушенная кожа, синие веки, седые волосы превращали облик в нечто отвратительное…
Но у неё были мягкие ладони! И мальчик любил и её руки, и её саму. Очень. Для него она была невероятно красивой, как и раньше… когда ей не пришлось отдать все свои силы, чтобы он смог стать тем, кем должен.
— Будет. Но ты научишься жить с ними и среди них… Пообещай мне, что научишься. Это сделает меня счастливой.
— Я постараюсь, — ещё печальнее произнёс он, и в уголках глаз что-то едко защипало. Дыхание перехватило. Раздался непроизвольный всхлип.
— Не стоит, — женщина с лаской потрепала его по волосам.
Мальчик вытер набежавшие слёзы. А мост, между тем, окончился просторной площадью, упирающейся в широкую лестницу огромного светлого дворца. Навстречу прибывшим по ступеням спустились серовласые жрецы и все девять черноволосых Владык с нелепыми тяжёлыми цепями из золота и драгоценных камней. А затем появился и старик в простом белом одеянии. Просторная одежда не скрывала его невероятную худобу.
— Пророк, — произнесла женщина и низко поклонилась. Мальчик ненадолго замялся и последовал её примеру. Старичок же тихонечко и мягко рассмеялся, после чего поманил ребёнка кривоватым пальцем.
— Подойди ко мне, — подозвал он.
Мальчику пришлось отпустить руку матери. Ему очень не хотелось этого делать, но так было надо.
— Не бойся, — продолжил Пророк и заговорщицки прошептал ребёнку на ухо: — Так устроено мироздание, что нам достаются роли, которые нам самим кажутся неприглядными, неприятными и противными. И неважно, оказываешься ли ты у вершины или подножия горы. Но судьба значительно мудрее, чем порой кажется. Никому не дано больше, чем он может вынести. И даётся — совсем не зря. Поверь мне… Ты веришь?
— Верю, — не подумал даже сомневаться мальчик. — И ты рад, что я пришёл.
— Невероятно рад, — соглашаясь, устало произнёс старик с удивительными зеленовато-бирюзовыми глазами. Таких ему ещё не доводилось видеть. — Я очень устал и для меня уже почти не слышен голос Судьбы и Времени. Наши пути разошлись. Хорошо, что ты родился сменить меня.
— Значит, ты умрёшь? — удивился ребёнок.
— Нет. Такие как мы с тобой не умирают. Мы становимся свободными и можем уйти за Грань.
— Какую грань?
— Однажды ты поймёшь, а пока… Тебе обязательно стоит отпустить ту, что ты любишь больше всего, — старик холодно посмотрел на женщину. — Поверь мне снова. Так будет лучше.
— Это моя мама! — упрямо возразил мальчик и ухватился за ладонь единственного родного существа.
— Тем хуже, — печаль в голосе Пророка не была притворной, но он не стал ничего больше говорить. — Идём.
Они все вместе начали подниматься по мраморным ступеням, едва уловимо сияющим тёплым светом. Вид вокруг, да и сам белоснежный дворец стоили того, чтобы изумляться, но мальчик не испытывал подобного чувства. У него не было и страха. Лишь отчётливое нежелание и осознание острой необходимости поселились в нём.
Слишком яркие, противоречивые и нетипичные для такого юного создания ощущения!
Роскошные залы оставались без внимания, а Пророк и жрецы спускались всё ниже и ниже. Владыки не последовали за ними, молчаливо останавливаясь на середине долгого пути. Но ребёнок не ощущал усталости или интереса к происходящему. Все его мысли занимало лишь желание и дальше не отпускать ладонь матери.
— Мы пришли, — произнёс старик в какой-то момент. Судя по голосу, тот запыхался, но старался этого не показывать.
Огромное овальное помещение освещалось благодаря желобам, в которых горело ярким красным огнём специальное масло. Оно давало несколько неприятный горелый запах, заглушаемый сладковатыми благовониями.
Мальчику это всё не понравилось. Ему были предпочтительнее другие оттенки и более свежие ароматы.
Ребёнок поморщился, но продолжил осмотр. Несколько простых классических, покрытых мозаикой колонн стояло по периметру, образуя вместе с огненными линиями некий рисунок, в центре которого находился огромный овальный алтарь из алого камня… Жрецы разошлись вдоль стен. Они так и не произнесли ни слова за всю дорогу.
Безмолвные и равнодушные свидетели некоего величайшего таинства.
— Тебе надо будет прилечь, — сказал старик и хотел было взять ребёнка за руку, но мальчик ловко увернулся. Он сам решительно пошёл вперёд, настойчиво утягивая за собой мать.
— Мне не стоит быть там, — робко возразила она, пытаясь остановиться.
— Теперь ты должна. Ты отдала слишком много. И теперь уже невозможно остановиться, — выговорил приказом Пророк и пристально посмотрел женщине прямо в глаза. Та содрогнулась. По её лицу проскользнула некая неприятная тень осознания, но она тотчас постаралась стереть ту, стремительно возвращаясь к прежнему спокойному облику.
— Да. Я понимаю.
— Что-то не так? — заволновался мальчик, всё-таки отпуская родную руку.
Ему крайне не понравилось произошедшее. Сейчас он корил себя, что позволил чувствам взять верх и не прислушался к совету.
— Теперь у тебя всё будет иначе, — ласково прошептала мать и сама подвела сына к алтарю.
Тот был слишком высок. Ей пришлось помогать ребёнку забраться на его поверхность. Камень оказался на удивление горячим и не таким плоским, как ожидалось. У него имелся достаточный наклон, чтобы лёжа на спине прекрасно видеть грустную женщину, чуть отошедшую в сторону.
Только теперь крохотное сердце забилось чаще в волнении и беспокойстве.
— Ну-у! Ни к чему это. Разве что-то происходит иначе, чем ты знал? — постарался утешить его старик.
— Знание — всего лишь предвидение. А теперь начинается свершение. И всё станет совсем по-другому.
— Да. Иначе… Но, когда ты освободишь себя от всех чувств, ты найдёшь в этом и свою непревзойдённую прелесть.
Не было ни пений, ни ритуальных вышагиваний. Ничего. Пророк просто подошёл ближе к мальчику и дотронулся своими сухими холодными (словно мёртвыми!) ладонями, до его висков. Лицо старика недовольно поморщилось.
— Ты ещё слишком живой!
— Мне нравится жить. Я хочу так.
— Разве ты не хочешь исполнить свой долг?
Ребёнок задумался. Глубоко внутри ему стало страшно. Он не желал отпускать знакомое существование. Ту жизнь, которую он знал. Но то, что предлагала судьба, ему хотелось не меньше.
— Поэтому я здесь! — зло выплюнул мальчик ответ.
— Для этого необходимо и принять всё, а не часть! — не менее грозно ответил Пророк. Его усталые глаза даже раздражённо засверкали.
— И приму! — в том же духе упрямо заявил мальчик, мысленно добавляя приятное «когда-нибудь».
«Всё равно. Я хочу прожить и обычную жизнь. Понять, как оно может быть», — чётко подумал он.
Эта последняя нормально осознаваемая мысль словно стала неожиданной опорой в том, что постигло его после. Воспоминания с самого детства проживались и гасли. Истончались, стирались, заменяясь некими иными возможностями. В него словно вливалась часть некоего чужого, пусть и невероятно схожего «Я», вытесняющего всё то, чему было предначертано самой жизнью столь бережно храниться.
Сильнейший агрессивный напор, требующий исчезнуть воспоминаниям о матери, вызвал противостояние. Не осознавая толком, что он делал, мальчик крепко сжал своими ручонками голову старика. Ребёнок не кричал. Ему нужны были силы для другого — открыть глаза и смотреть. Видеть её воочию. Каждую чёрточку, чтобы не позволить забыть! Оставить в памяти навсегда хотя бы лицо и руки.
Мальчик не понимал, скорее чувствовал, что решение принято. Он уже становился совершенно другим. И не мог противопоставить ничего. Всё, что он хотел и старался сделать — это сохранить хоть какую-то частичку, принадлежащую только ему самому. Как то воспоминания о матери и её любви.
Самые сильные чувства давали огромную силу.
Вроде и крайне ничтожную по сравнению с, казалось бы, неиссякаемой мощью Пророка, но это определённо мешало старику.
Между тем фигурка женщины, одетой в чёрное длинное одеяние, оставляющего открытыми только ладони и лицо, сделала уверенный шаг вперёд и с непоколебимой уверенностью достала из складок одежды небольшой серебристый кинжал, больше похожий на коготь.
— Если бы ты делал то, что должен, этого бы не произошло, — гадко и противно осуждающе прохрипел старик.
— Каждый из нас исполняет предначертанное ему. Помни о своём долге. Всегда следуй ему! — сказала на прощание женщина и без тени сомнений глубоко провела острым лезвием по шее.
Вместе с её падающим телом навсегда разрушился и мир мальчика. Волна его свирепого сопротивления под нахлынувшим разочарованием резко спала. С разумом и чувствами творилось что-то невероятное и необъяснимое. Они стирались и менялись на нечто, что просто невозможно объяснить словами. Сознание Инги, вынужденное переживать происходящее, страдало, но всё же имело возможность осознавать себя как самостоятельную личность. Ребёнок же боролся за такое естественное право, пока его глаза не закрылись в бессилии. Слух не доносил до него больше ни звука.
Девушка ощутила, что словно бы осталась в огромной бездне, сотканной из отрешения и чего-то ещё. Наверное, смерти. Это было вечное заключение, в котором нет движения мысли. Погибель в её наивысшем проявлении…
Тьма.
Нет. Даже не тьма.
Пустота.
…А затем мир резко вернулся!
Всё стало иным, но глаза смогли видеть. Вернулся слух и прочее восприятие. Вот только сознания мальчика рядом не было. Принадлежащее уже кому-то иному тело уверенно поднялось с алтаря и ступило на тряпку, коей оказались белые одежды старика. Сам Пророк исчез, но как это произошло нового хозяина тела не волновало. Он воспринимал настоящее, как само собой разумеющееся. И легко предвидел будущее. Согласно всем его ожиданиям, жрецы медленно подошли и склонились перед ним.
— Пророк вознёсся. Пророк пришёл.
Ровные слаженные монотонные голоса эхом отразились от стен зала. Некто, у которого больше не было иного имени, сделал шаг, стараясь совладать с непривычными конечностями. Ещё совсем недавно он представлял себя простым дуновением многочисленных сознаний в этом мире. Невесомым. Бестелесным. Невероятно свободным и могущественным существом. А сейчас оказался заперт внутри плоти и рамок сознания.
Он глубоко втянул в себя воздух, смешанный с гарью и благовониями. И поморщился.
Жрецы, всё ещё склонявшие перед ним головы, этого не видели. И некто почувствовал, что рад этому. И осознал, что познал радость.
Понимание этого, словно сильная струя воды, выбило связующий раствор из тщательно скрываемой дыры. В единый миг нововозведённая кладка обнажила тайный дефект. А затем трещина резко выросла в размерах. Нечто живое возвращалось извне. Рвалось обратно внутрь! Однако стена выстояла, а потому вернувшегося было мало. Очень мало. Но оно сумело вытеснить нечто чужое. Оно осознало себя как «Я», ощущало, чувствовало, дышало жизнью. И это было прекрасно, но…
Вернувшееся дитя не могло позволить остальным знать об этом, потому что обретённая им сила давала предвидение вероятного итога!
В последний раз взгляд мальчика упал на тело мёртвой женщины. Седые волосы, невероятно светлые серые глаза, морщинистые руки, да кровь. А затем одно единственное слово пронеслось у него в голове: «Мама».
Её заветное желание свершилось. И пути судеб молчали, принесло бы то благо или же беды. Но как бы то ни было — мальчик вспомнил, что такое любовь. И пообещал, что больше не позволил бы таких жертв. Никогда. Он пришёл в этот мир выполнить долг. И исполнил бы его.
— Встаньте, — повелел новый Пророк жрецам и уверенным неторопливым шагом пошёл в сторону выхода из зала.
Зрители в белых мантиях с восторгом смотрели на юное, но каменное лицо, лишённое всех эмоций. Для их бытия начиналась новая эра.
— Это был ты? Твоя память? — спросила Инга, внезапно вновь оказываясь в белой комнате. Она даже осталась стоять на том же самом месте. — Жрицы Храма напоминают тебе о смерти матери и долге?
Ответом стала тишина, заставившая её осмотреться. После показа ожившего воспоминания Хозяин исчез. Но не таким уж большим и было помещение, чтобы где-то не заметить его здесь. Куда он делся? Ушёл? Вот так? Без прощаний?
…Хотя, быть может он ненадолго вышел и всего-то?
Инга присела на диванчик с решением немного подождать. Но ничего не происходило. Видимо, таинственный Пророк всё-таки покинул её по-английски. Поэтому она снова встала и хотела было подойти к окну, чтобы подождать ещё несколько минут стоя, как заметила, что дверь в её номер всё также оставалась открытой.
…Быть может Хозяин навещает Арьнена?
Мысль показалась девушке достоверной. Ей уже доводилось видеть его в комнате администратора. Так что, ведомая новыми вопросами, возникшими в связи со странным видением, она стремительно направилась к выходу. Но стоило Инге вернуться в прихожую, как свет ламп противно замерцал, заставляя её ощутить знакомый острый приступ страха — как будто из теней липкие ниточки чего-то противного и ужасного старались дотянуться до неё!
Холодок пробежал вдоль спины, и она обернулась.
Белоснежная комната, напротив, источала безмятежность и спокойствие. Казалось, стоило непременно вернуться в это, судя по ощущениям, самое безопасное место на всём Острове, а то и в мире!
— Нет, нет. Так нельзя! Я не маленькая девочка, чтобы настолько всего бояться. Сейчас спущусь вниз к Арьнену. И ничего страшного не произойдёт. Потому что всё исключительно хорошо, — постаралась убедить себя Инга и неуверенно закрыла дверь в загадочную комнату за собой.
Свет тут же погас, и она истерично завизжала.
День седьмой. Шесть часов утра
Звук собственного визга оглушал, но вопила она без остановки, пока не послышался настойчивый стук в дверь. Тогда Инга резко замолчала, одновременно пытаясь вытянуть руки, чтобы отыскать хоть что-то для ориентирования в пространстве. Увы, ладони ощущали только пустоту. От частого моргания тоже пользы было мало. Глаза так и не стали видеть. Правда, возникло давящее ощущение, как будто нечто вообще мешало открыть веки. От осознания последнего она закричала ещё громче прежнего. Не то, чтобы ей довелось за столь краткий миг представить себе нечто ужасное, просто неоформленный ужас оказался ещё страшнее.
Между тем послышался резкий поворот ключа в замке и крайне обеспокоенный и грозный голос старика Арьнена:
— Что случилось?!
— Я ничего не вижу! — жалобно и истерично выпалила Инга, обхватывая руками голову и… одновременно с этим случайно снимая ночную повязку для глаз.
Оказывается, она стояла возле кровати. При этом в комнате было очень светло из-за включенного освещения, и всё можно было с лёгкостью рассмотреть, работай её память несколько лучше.
Как можно было забыть о такой мелочи, как повязка? Переполошила всю гостиницу!