Она помогала не упасть. Не умирать от страха, когда над головой проносились беззвучные тени или жуткие вопли пронзали густой, душный воздух.
— Это звери, — не останавливаясь, пояснил Отани. — И птицы. Не беспокойтесь, здесь нет крупных хищников, а мелкие не опасны.
Зачем он мне все это говорит? Смертников не успокаивают. Значит…
Надежда на будущее заставила поднять голову. Кто знает, что произойдет в следующий момент? Главное — я выжила. Вот только… откуда этот тип так хорошо знает местность? И о зверях? А дорога откуда? Ровная, словно не остаток древней цивилизации, а проложена недавно. Лес совсем ее не тронул.
Вопросов стало еще больше, когда деревья расступились и мы вышли на поляну. В центе, лениво помахивая лопастями, ждал вертолет.
61
Co связанными руками не побегаешь, поэтому я послушно залезла внутрь. Мягкое кресло спружинило, подстраиваясь под тело, щелкнули наручники. Их тут же сменили ремни безопасности, практически обездвижив.
— Летали раньше? — Отани был сама вежливость. — Простите…
Голову обхватил шлем. Звуки исчезли, перед глазами распустилась темнота, но в руку тут же лег продолговатый предмет — пульт. Спасибо и на этом!
Фильмов оказалось достаточно, я выбрала комедию, хотя было не смешно. Но до прилета время скоротала.
Когда кресло перестало трястись, на запястьях вновь щелкнули наручники. Но идти самой мне не позволил — подхватили на руки и куда-то понесли. Шлем тоже не сняли, так что из реальности мне остались только запахи.
Вонь нагретого металла и смазки сменился ароматом раздавленной травы. Ветер коснулся губ, но тут же исчез, когда меня внесли в помещение.
Когда сняли шлем, пришлось зажмуриться и открывать глаза постепенно — с потолка и стен бил яркий свет.
— Позвольте, — Отани расстегнул наручники и спрятал в карман, а я с трудом сдержалась, чтобы не кинуться на него с кулаками.
Остановила ставшая привычной осторожность.
Мужчина спокойно стоял, пока я осматривалась. Просторная комната, занавешенные окна, шкаф и настоящими бумажными книгами. На стене напротив кровати — большой телевизор. Взгляд выцепил и несколько дверей, и еще одного саро. Тот стоял в сторонке, поудобнее перехватив меч.
Бунт придется отложить.
— И что дальше?
Отани вдруг опустился на колени, почти касаясь любом ковра:
— Позвольте приветствовать вас, наследница!
Второй охранник повторил ритуальный поклон.
А я сорвалась с места.
О чем думала? Да ни о чем, просто поддалась инстинктам. Да и двигаться в джинсах куда удобнее, чем в кимоно. Поэтому легко перескочила одну согнутую спину, вторую… Ринулась к окну и замерла.
Вмурованный в раму экран послушно транслировал безмятежный пейзаж: лужайку и ручеек в русле из гладких камешков. Только звуков не хватало. Но, думаю, их тоже можно включить, если поискать пульт.
— Госпожа… — Остани уже поднялся.
Я смотрела на него, его меч и мечтала, чтобы все это скорее закончилось. Вспомнился больничный убийца. Как он ловко полоснул по горлу! Жаль, что нож отобрали. А катану мне не отнять. Разве что разозлить эту бесстрастную тварь так, чтобы он сам снес мне голову!
— Госпожа, разрешите…
— Ты… — в горле стоял ком, говорить было тяжело, я давилась словами, — тварь. Мало тебе всего? Что там еще приказал мой дедуля? Ну? Отвечай!
Отани от напора даже отступил. Оглянулся на товарища: — Да ничего, а… Госпожа, я…
— Для чего меня сюда притащили? Просто убить уже мало? Помучить решили?
Хотелось заплакать, но слез не было. Их выжгла злая ярость.
— Все вам мало. Знаешь, какого это — прийти домой и увидеть, что твои родители убиты? Винить себя в их смерти? Скрываться, прятаться… Выставлять на торги собственное тело, терпеть липкие взгляды, после которых хочется содрать и выкинуть кожу?
— Госпо…
Отани пытался что-то сказать, как-то оправдаться, но я наступала. Сейчас хотелось одного: взмаха клинка. Быстрого. Плавного. Последнего.
— Дня не прошло, чтобы я не представила тебя на своем месте! Каждый час, каждый миг придумывала пытки… И если ты сейчас же, немедленно меня не убьешь, клянусь, я воплощу их в жизнь! Я извернусь, я перестану быть собой, но я это сделаю!
— Согласен!
— Я… Что?
Получилось?
Я ушам своим не верила. Я… победила?
— Госпожа, вы хотите умереть. И жаждете мести. Но наследница Первого Клана должна выжить несмотря ни на что. Поэтому… Кен Отани подчинится любым вашим прихотям, позволит делать с собой все что угодно. А взамен вы перестанете искать смерти.
Саро стоял посреди комнаты, уронив руки, какой-то беззащитный, и перед глазами встала картинка: он же, на коленях, а во рту член Мастера. Тело тут же вспомнило все.
— Думаешь, легко отделался? — прошипела я, понимая, что проиграла.
— Напротив. Надеюсь прожить достаточно долго, чтобы вы воплотили все свои мечты.
От неожиданности я застыла: он что, рехнулся?
И обрадовалась: у меня есть время. И не просто время, а и… О том, что будет после, лучше не думать. Есть только сейчас. Я. Мой враг. И полная свобода действий.
Не раздумывая больше ни о чем, шагнула вперед, занося руку. И отступила, не смея ударить.
62
— Так что же вы, госпожа?
В его голосе не было насмешки. Только сочувствие. И оно разозлило и оскорбило куда больше издевательств.
— Тварь!
Его голова дернулась, а руку обожгло, такой сильной оказалась пощечина. Я подула на ладонь, а потом подняла взгляд.
По смуглой щеке расползалась краснота. Как знак опасности. Как пламя. Как очищающий огонь, как…
Как бушующая в жилах кровь. И моя ярость.
Еще один удар, и еще… Я не жалела руки, она уже полыхала, но куда ярче пылало лицо моего недруга. Следы от ладони казались красивыми. И куда более возбуждающими, чем картины, что рисовали в Клубе Эстетствующих Художников.
И все-таки этого было мало.
— На колени!
Саро бросил взгляд на товарища и выполнил приказ, только когда тот исчез за дверью.
Я едва не задохнулась. Вот как это у него получается? Не бухнулся на пол, не опустился, в просто перетек из положения в положение. Вот только что стоял, а теперь застыл на полу, наблюдая снизу вверх.
В глазах — ни капли покорности. Скорее — огонь, что вот-вот вырвется наружу, обожжет, спалит, не оставив и пепла.
От этого внизу живота еще горячее. Опасность обостряет эмоции, затачивает их почище клинка. И придает жизни новый вкус.
Пряный, с легкой остринкой, покалывающий губы.
Теперь я целовалась с Кеном наяву. И чувствовала его настоящее дыхание, а не то, что подсовывало воображение. Никаких роз или жасмина. Никакого цветника. Имбирь. Освежающий, бьющий в голову, заставляющий задыхаться от жара.
Я. Целуюсь. С врагом!
А и плевать! Он в моей власти, делаю что хочу. А хочу я многого!
Пальцы путаются в пуговицах рубашки. Теряю терпение, и не сразу вспоминаю, что могу приказать:
— Раздевайся! — отстраняюсь, чтобы видеть.
Пуговицы расстегиваются одна за другой, открывая смуглую полоску. Щеки пылают, словно это меня хлестали без жалости.
Пальцы двигаются так медленно! Шиплю от нетерпения и тут же смиряю сама себя: у меня будет время.
А пока нужно успокоиться. И придумать, что дальше. Страсть прекрасна, но месть никто не отменял!
Обхожу Кена сзади. Касаюсь шеи. Он чуть замирает, видно, что борется с желанием обернуться. Но не решается.
Хорошо. Отлично!
Сминаю ворот кожаной куртки, дергаю вниз. Кен замирает. Теперь его руки связаны его же одеждой. А я, наконец-то, добралась до татуировки.
Прочь, сны! Теперь все по-настоящему.
В голову приходит шальная мысль. Оглядываюсь, выхватываю из канделябра свечу, ищу зажигалку…
— В столе, — подсказывает Кен. Пламя перепрыгивает на фитиль, но оно слишком тусклое.
Постепенно свет гаснет, и только живой огонек рассеивает темноту. В предвкушении облизываюсь: не думала я, что месть так сладка.
Расставляю свечи вокруг. Как прекрасен Кен, заключенный в огненное кольцо! Только… почему так жарко?
Мне ли думать о смущении? Одежда отправляется в угол, а я подхожу к пленнику.
— Здесь есть веревки?
Смотрит удивленно, кивает на дверь:
— Спросите у ребят, — а потом стонет: — Госпожа, хотя бы халат!
И ведь прав, зараза! Кто знает, сколько там мужиков?
Оказалось — много. Выйти не дали, но веревки отыскали мгновенно. Конопляные, жесткие… Именно такие любят Мастера.
— Ты знал? — шепчу в сжатые губы. — Готовился?
Аромат имбиря кружит голову.
Не поддаваться!
Куртка и рубашка летят в сторону, за пределы огненной границы.
Повинуясь моему жесту, мужчина скрещивает руки.
— Ты сам согласился.
Виток за витком плету ровный узор. Старательно вяжу узлы — господину Би нравилось, когда модели чему-то учились. Я его не разочаровывала. Как жаль, что это он разочаровал меня. Ну, ничего, придет и его очередь…
Отступаю, любуюсь.
Проклятый мистер Би! Приучил отличать красоту от грубой мазни. И теперь нужно понять, чего же не хватает так старательно созданной картине.
Больше не спрашиваю — ищу сама. В одном из ящиков комода находится шарфик.
Вот оно!
— Подними голову!
По лицу пробегает судорога. Саро не хочет закрывать глаза! Саро желает видеть! Но видеть — значит, контролировать, а такого я не допущу.
— Замри, — шепчу в самое ухо, тихо-тихо, так, что слуха касается не звук, а только дыхание. И отступаю.
Он слышит шаги, но что я делаю — не знает. И как же вкусна его беспомощность!
Теплый воск плавится, покрывая свечу подтеками. Огонек на ее конце пляшет, а вместе с ним пляшут тени. Жуткие и волшебные, под стать настроению.
И все-таки, как мне нравится пленник!
63
Свеча выхватывает обрывки картины: похожий на змею дракон в окружении экзотических цветов.
Интересно, такие бывают на самом деле, или художник приукрасил?
Обвожу контур кончиком пальца, едва касаясь, чуть-чуть, на грани, но мужчина вздрагивает. Он ждал чего угодно, но только не того, что я стану любоваться его татуировкой.
Но и мне и хочется… другого.
Гнев, ярость, боль прошлого — они никуда не исчезли, только подернулись пеплом времени, словно догорающие угли. Но пока не остыли, и не стоит торопиться, ведь месть — это блюдо, которое нужно подавать холодным.
Где я услышала эту фразу? Кто знает, но сейчас, стоя за спиной мужчины, снова убеждалась в ее мудрости.
Пламя трепещет, когда я наклоняю свечу. Расплавленный воск расползается по коже кляксой. Мне не нравится форма, приходится добавлять еще, и еще, и еще, пока он не стекает каскадом по вздрагивающей спине.
Отступаю, чтобы полюбоваться.
Дракон уже не кажется таким милым — распахнутую пасть заливает кровь. Ну что поделать, если свеча оказалась из красного воска? Итак хорошо получилось… Правда не так, как если бы это была настоящая кровь…
Такая же, как на полу моей квартиры.
Боль возвращается. И тоска. И отчаяние. Хочется вонзить ногти и содрать кусок кожи, до мышц, а потом уже поливать воском их…
Останавливаю порыв, напоминая себе: месть — это блюдо, которое подают холодным. Оно готовилось слишком долго, выдерживала на льду… Я потратила много времени и терпения, чтобы позволить себе испортить изысканный вкус.
Поэтому просто провожу пальцем вдоль алой полоски, чувствуя тепло воска. И ниже, ниже…
Руки, опутанные веревкой, напрягаются. Я проверяю узлы: идеальные, красивые… Ставлю свечу на пол и отступаю, чтобы полюбоваться картиной целиком.
Мужчина на коленях. Нет, не так. Мой враг — на коленях. Связанный. Беспомощный. И не смеет даже кричать.
Идеально!
— Поверни голову!
Шепот теряется в глубине огромной комнаты. Но он услышал и подчинился.
Даже это простое движение далось ему нелегко: плечи напряглись, словно мужчина пересиливал себя.
— Выше!
Мужчина снова слушается, хотя спина уже деревянная. Чувствую, с каким бы наслаждением он вскочил на ноги и сомкнул пальцы на моей шее. Вон, как вонзил их в собственные предплечья, наверняка останутся синяки.
На миг задумываюсь и прихожу к мысли, что мне это нравится.
И тут же пугаюсь: в кого я превратилась? Я, та, что могла проплакать полдня над мертвой бабочкой, своими руками мучаю человека?
И тут же обрываю неправильную мысль: не человека. Убийцу. Тварь, которая отняла у меня все.
Подхожу тихо-тихо, осторожно ступая босыми ногами. Мужчина услышал и напрягся. Говорят, у слепых обострен слух, может, дело в этом?
Черная повязка на глазах мешает моей жертве видеть. И мне нравится то, как он прислушивается к каждому шороху, как пытается предугадать…
Внизу живота становится тепло. Предвкушение — лучшая из прелюдий, а эту придумываю я сама. И отбрасываю мысль заткнуть мужчине еще и уши. Торопиться некуда, времени достаточно… И не стоит отказывать себе в удовольствии провести своего врага по собственным следам. Он испытает все, что испытала я.
— Тебе нравится? — очередная капля воска падает на середину цветка, добавляя яркости краскам.
— Все что угодно моей госпоже…
Голос… Кажется, я сейчас сойду с ума. Низкий, чуть хрипловатый и прерывающийся… Не от боли или возбуждения. От гнева. Враг вынужден подчиниться, и сдерживает его не шелковый шнур, обвивший тело, а долг.
— Ты же понимаешь? — шепчу в самое ухо.
По спине мужчины пробегает судорога. Он чуть выгибается… и это движение не может меня обмануть.
Обхожу кругом, подношу свечу сначала к лицу, любуюсь на острые скулы, крепко сжатые челюсти, скольжу взглядом по смуглой коже. Грудь пересекают несколько шрамов, но меня интересуют не они и не плоский живот.
— Выпрямись!
И снова эти несколько секунд борьбы с самим собой. Они заводят больше, чем все остальное. И не только меня…
Почему-то хочется, чтобы он почувствовал, куда я сморю. На рвущийся из штанов член.
Хочу его увидеть!
Пряжка узкого ремня не подается. Или я стала неловкой? Чуть не рычу от нетерпения, но все-таки справляюсь. И отступаю, поняв, что я ни разу не видела Кена в джинсах.
Всегда — брюки. Идеально отглаженные, с ровными стрелками. Пиджак. И ослепительно белая рубашка.
Впрочем, ей он и сейчас не изменил.
Безупречно.
— Тебе нравится? — снова шепчу и по повороту головы, по легкому напряжению мышц вижу — слышит. — Мне продолжать?
— Как пожелает моя госпожа… — полувздох-полувсхлип.
Но я упряма. Я добьюсь!
— А ты сам? Чего хочешь ты сам?
В ответ — молчание, и губы снова сжаты в напряженную полосу. Ну, что же…
Пуговица. Молния. Оттянуть резинку трусов… и дернуть одежду вниз. Чуть-чуть, только, чтобы освободить член — яйца мне пока не нужны.
У основания — темные завитки. Касаюсь их, пальцем выписываю спирали.
Мужчина уже дрожит, я с удовольствием понимаю, что он все ближе к пику — головка выскальзывает из крайней плоти, розовая, влажная. Еще чуть-чуть и…
Он стонет, когда убираю руки. Тянется следом, напряженно вслушивается в шаги… Любуюсь выражением лица. Да, это то, о чем я мечтала. Наслаждение пополам с недоумением.
Что его так удивило?
Возвращаюсь. Спрашиваю. Привычно тихо. И касаюсь языком мочки уха.
Всхлип-стон кажется музыкой. Саро пытается восстановить дыхание и отвечает не сразу:
— Я не ждал такого… наказания.
— А чего ты ждал?
Чтобы он не ушел от ответа, снова трогаю член. Кончиками ногтей, едва-едва, вверх-вниз, вверх-вниз… А еще хочется видеть глаза Кена. Помутневшие от желания, безумные…
Но еще не время. Не сейчас. Сначала я получу все ответы…
Но он молчит. Двигается за рукой, вздрагивает, когда царапаю кожу и — молчит. Хрипло дышит сквозь зубы. И — молчит.
Ах, так?
Щелкаю по головке. Сильно. По розовой, открытой, шелковистой. И тело мужчины сгибается пополам.
Не позволяю!