Бывший жених все это время старательно делал счастливое лицо. Еще бы! Со мной захватить власть над Кланами куда проще! Только… почему-то этого уже не хотелось.
Нет, мечты отомстить никуда не делись. Но другим способом. Тем более что эти двое каким-то образом давили на Ларса. Как — пока не знала, но выясню обязательно.
— Когда вы вернулись, — господин Джун предпочел умолчать, каким образом, — мы немедленно собрали совет и решили, что свадьбу больше нельзя откладывать. Не беспокойтесь, госпожа Лара, все будет согласно законам и традициям, подготовка в самом разгаре. Церемония назначена на сегодняшний вечер.
Я не желала ни слышать такие новости, ни видеть тех, кто их принес. Но все, что смогла, это закрыть глаза.
— Госпожа Лара, вы слышите?
— Пожалуйста, не так громко. Боюсь, сегодня не выйдет — я на ногах не стою.
— Ну, сидеть-то вы сможете, — жестко ответил старший Менети и стало ясно, что он не за здорово живешь так долго удерживал власть.
— Нет. Тошнит!
И я наклонилась к тазу.
Мужчины смотрели в сторону. Когда смогла дышать, господин Джун вздохнул:
— Придется потерпеть. Конечно, мы сделаем все возможное, чтобы облегчить состояние, но…
Я лежала с закрытыми глазами, но шорох этих шагов услышала бы где угодно: в комнату вошла госпожа Ая.
Я обрадовалась. Может быть, он прогонит этих балаболов, каждое слово которых отдается в голове жуткой болью? И найдет какое-нибудь лекарство, чтобы меня уже перестало выворачивать при малейшем движении!
Госпожа Ая остановилась возле кровати и только поклонилась, когда уходящие мужчины велели:
— Приведи ее в порядок. Чтобы никто ничего не заподозрил!
Вот теперь я испугалась по-настоящему. До этого муть в голове и боль не позволяли оценить последствия похищения.
— Нужно вывести токсины. Я поставлю капельницу.
От бутылки с лекарством к моей руке протянулась прозрачная трубка. Постепенно марь перед глазами рассеивалась и боль отступила.
— Вот и хорошо, — госпожа Ая измерила мне давление. — Вот и отлично. Еще немного, и можно будет начинать.
Но как раз «начинать» не хотелось. Не знаю, почему сбежала мама, но до того, как выясню, не буду идти на поводу ни у Первого, ни у Второго Клана!
— Госпожа Ая, вы можете рассказать, что случилось?
Наставница поправила капельницу и покачала головой:
— Знаю только что вас привезли без чувств.
— Но зачем так со свадьбой торопиться? Я и встать-то не могу.
— И не нужно. До зала вас донесут, а после придется только сидеть и выполнять то, что скажет распорядитель. А пока вам лучше не разговаривать: набирайтесь сил, коли есть возможность.
Она не оставила меня одну: уселась на стул и внимательно следила за тем, чтобы не заканчивалось лекарство.
Из-за плотно занавешенных окон было невозможно понять, где я нахожусь: в Городе, или в одном из тех домов, что так тщательно скрывались от его жителей. Как бы это выяснить…
Выходит замуж не хотелось. Категорически. Ни за Рокано, ни за того, кого мне там мой собственный дедуля пророчит. Быть пешкой в чужих руках надоело!
К Кену Отани это относилось не в последнюю очередь.
73
Надо бежать! Как — это другой вопрос.
Через полчаса я уже могла сделать несколько шагов. Разумеется, к окну. Но госпожа Ая тут же перехватила:
— Не стоит. Дом охраняется, но мало ли, вас заметят. Для вашей же собственной безопасности — не подходите к окнам!
Еще через час, когда тошнота совсем прошла, началась подготовка.
Ванна напоминала небольшой бассейн. На поверхности воды плавала мыльная пена, похожая на невесомое безе. В воздухе витал сладковатый аромат розы.
Меня снова замутило.
— Придется потерпеть! Вы станете женой наследника клана и должны уметь держать себя в руках.
О, этим искусством я овладела в совершенстве, так что нацепить маску удовольствия и счастья было просто. Но, улыбаясь ставшей тюремщицей наставнице, я лихорадочно искала пути спасения.
Увы, на ум ничего не приходило, и от отчаяния воображение стало рисовать совсем уж невероятные картины.
Снаружи слышатся выстрелы. Громкие голоса. Хлопают двери. Они распахиваются и в ванную врывается Отани. Застывает на миг, а потом прыгает в воду прямо в одежде, чтобы вынести меня на руках.
Простынь в этих мечтах не присутствовала.
Или мы с Рокано едем в машине, чтобы Совет мог лично услышать брачные клятвы. И тут поперек дороги падает дерево, а потом еще одно — позади кортежа. Из леса вырываются люди Кена, после чего он увозит меня прочь…
И почему-то я ни разу не подумала, что справлюсь самостоятельно. Только Отани. Только Кен.
И это бесило неимоверно!
Белые одежды. Белые украшения в волосах. Белая обувь. И — белое покрывало, скрывающее верхнюю половину лица. Быстрый взгляд в зеркало заставил вздрогнуть: я стала призраком. Или вампиром, о чем свидетельствовали ярко накрашенные алой помадой губы.
Но зеркало помогло взять себя в руки. Из глубин на свет вышла Госпожа Кошка. Она заставила выпрямить спину, вздернуть подбородок и отказаться от сделанных из стула носилок.
Так и шла в окружении телохранителей по бесконечным переходам, анфиладам и галереям.
Госпожа Ая семенила впереди, высоко подняв большой белый веер, украшенный иероглифом, который обозначал счастливую семейную жизнь, и встречные саро вжимались в стены, склоняли головы и замирали, боясь даже жестом оскорбить невесту своего наследника.
А я старалась подобраться поближе к окнам. Конечно, бегать в многослойном кимоно тяжко, но я смогу. А нет, так лучше сломать шею, чем вот так… как овце на бойню.
Но Менети предусмотрели все: у каждого окна и у каждой двери застыли телохранители, готовые к тому, что от невесты можно ожидать чего угодно.
Мечты тоже остались мечтами: никто не врывался в дом, Отани не спешил освобождать ту, которую не раз называл наследницей Первого Клана. Все с ними понятно, с этими саро. Только слова, не более.
Усаживаясь перед Советом Старейшин Второго Клана, я знала: брачной ночи не будет. Как и свадьбы. Я найду способ умереть до того, как пригублю ритуальную чашу с вином.
Рокано уже сидел на возвышении. От его улыбки веяло морозным холодом. Глава, сидящий за столом Старейшин, выглядел довольным. Семейству Менети было все равно, что я чувствую. Им было плевать на мои желания. Они хотели одного: подмять под себя первый Клан.
Еще недавно я разделяла эти стремления. Но не теперь. И не потому, что мое отношение изменилось. Да, лишиться Отани было бы… очень больно, почти невозможно. Но я бы выдержала.
Дело в другом: Второй Клан ничем от Первого не отличался. Точно так же шел по головам, оставляя после себя дорожку из трупов. Их тайны воняли точно также, и становиться частью всего этого гадюшника не хотелось.
Мести такой ценой я не желала. И, к тому же… Отани и дед должны быть наказаны. А значит — мучиться от осознания собственных ошибок. Глава Первого Клана обязан увидеть, как рушится дело всей его жизни, как его люди рассеиваются в небытие. А Кен…
От мыслей, что я с ним сделаю, в животе сладко ныло. Этот тугой, горячий клубок заставлял забыть обо всем.
Да, я действовала опрометчиво. Ну, так и заплачу за свои ошибки тоже… сама. И пусть пауки разбираются, кто в этой банке главный! Игла, утащенная у Госпожи Аи, мирно ждала своего часа в широком поясе. Как ее использовать, я еще не решила. Может, проглочу, а, может, воткну в висок. Дойдет до мозга и все, нету меня! А, может, лучше проколоть сонную артерию? Крови, конечно, много будет, но тем эффектнее!
Я представила опешивших Менети, Совет и саро и на душе стало так хорошо’ Раз уж в жизни ничего не добилась, умереть стоит красиво и ярко!
Оставалось выбрать момент.
И все-таки, несмотря на решимость, умирать не хотелось. И я внимательно вслушивалась в слова Главы Клана, а потом в наставления, которыми одарял жениха и невесту каждый из старейшин.
Время шло, и вот уже к возвышению подошел священник. Его желтый наряд ярко выделялся на фоне черных костюмов саро, а бритая голова блестела в холодном свет ламп. Бубенчики, прикрепленные к посоху, позвякивали в такт неторопливым шагам.
Гости расслабились — пришло время насладиться красивой церемонией. А я провела рукой по поясу. Иголка царапнула ладонь. Наверное, если воткнуть в шею, это будет еще больнее? Но времени на страх не осталось. Пришла пора действовать.
74
Бубенчики позвякивали уже возле стола Главы. Кажется, церемония начинается с благословения родителей? Я не помнила, да и не думала: куда важнее было вытащить иголку и воткнуть в… а куда? В висок? В шею? Или… проглотить?
Гортанный вскрик, какое-то движение и…
Посох священника скрывал длинный нож. Насколько помню — ритуальный, с его помощью саро отрезали себе пальцы и вспарывали животы. И теперь лезвие оказалось у шеи старшего Менети:
— Ни с места, иначе…
Присутствующие послушно замерли. Я тоже.
— Что тебе надо? — в дело вступил Рокано.
— Отпустите госпожу Лару. Она…
— Ах, вот оно что! — жених расслабился, а потом одним прыжком оказался за моей спиной. — А вот у меня другое предложение.
Чувствовать, как кожу холодит сталь, не очень приятно. А вот священник показался знакомым. Вспомнилось заключение и телохранители. Он приносил мне еду!
Значит, Кен где-то рядом.
Но где?
Мужчины грозно раздували ноздри и пытались предугадать действия противника. Первым не выдержал «священник»:
— Вы не посмеете! Она ваша невеста!
— Что с того? Кому нужна ее жизнь? Запись к родовой книге может быть сделана и после смерти. А потом мы расскажем, как свихнувшйися от неразделенной любви святоша ворвался на церемонию и убил счастливую невесту. Красивая получится сказка. Только грустная. Так что бросай нож! Все равно ничего не выйдет.
Значит, моя смерть не препятствие для свадьбы? Я чуть подалась вперед, слегка, но кожу оцарапало и по ней потекло что-то теплое. Кровь.
— Стой, дура! А то действительно прирежу.
— Какой занимательный разговор! — послышалось от двери.
На пороге, в окружении обнаживших мечи саро стоял Кен. В правой руке, так, чтобы видели все присутствующие, он держал какой-то жетон.
— Рокако! Отпусти ее, — прохрипел Глава Второго Клана.
— Но…
— У него Знак Большого Совета, болван. Смирись пока. Чуть позже мы…
— Ах да… — Кен вежливо поклонился собравшимся, — забыл сказать: спасибо за шоу! Большой Совет получил удовольствие, наблюдая за этим фарсом!
И ткнул пальцем в пуговицу на одежде священника.
— Сволочь! Ты все снимал!
— Хуже, — Кен одним прыжком взлетел на возвышение и заставил Рокано убрать оружие. — Я вел прямую трансляцию.
— Сволочь.
Отани пожал плечами и повернулся ко мне:
— Госпожа, вам нужно покинуть это место. Большой Совет назначил расследование по поводу вашего похищения и…
— Лучше бы он назначил расследование по поводу смерти ее матери!
Менети Джун усмехнулся и одним глотком осушил рюмку с чем-то прозрачным. И налил еще.
— Думаешь, хорошо будет девчонке в доме того, кто убил собственную дочь?
— Ты… — прошипел Кен, но между ним и Главой выросли телохранители.
Отани тащил меня к двери, а вслед летел хриплый смех, и было непонятно, чего в нем больше: страха, или злорадства.
— Стой! — я, наконец, сумела вырвать руку из захвата. — Объясни, что происходит!
— Потом! Сейчас надо убираться отсюда!
И он снова поволок меня по бесконечным коридорам.
— Не пойду! — упираться было бесполезно, но я старалась. Наконец, Отани не выдержал, распахнул ближайшую дверь и толкнул меня внутрь.
— О чем вы желаете поговорить, моя госпожа?
Но я уже забыла. Ярость, так и не выплеснувшись, свернулась клубочком и замурчала, как пушистый котенок.
В комнате не было ничего, кроме глубокого кресла и огромного, во всю стену окна.
— Нас не увидят, здесь стекла односторонние, — по-своему понял Кен.
Но мне было не до «увидят — не увидят».
За окном, играя миллиардами солнечных бликов, дышало волнами море. Накатывалось на песчаный берег и отступало, чтобы через мгновение снова ластится к земле с поцелуями. Я его даже слышала! Ровный, мерный плеск волн. Крики белых птиц, что боролись с ветром над самой водой. И понимала, почему в книгах океан называли… стихией.
— Никогда не видела моря? — кажется, Кен удивился.
— Откуда звук? — спросила, досадуя, что Отани лезет с разговорами.
— Динамики. Это не запись.
— Можно… выйти?
До боли, до стона захотелось очутиться на берегу, утонуть ногами в горячем песке, почувствовать прохладу воды. Интересно, она на самом деле соленая?
— На берег — нет. Пока неизвестно, насколько опасен океан. Это одна большая запретка. Мы можем только любоваться.
В голосе Отани слышалось сожаление. Он… тоже хочет туда?
— Тогда… позволь просто посмотреть, — я осторожно, боясь спугнуть момент, опустилась в кресло.
— Нужно уходить, — голос дрогнул. Кен не уверен?
— Совсем немного!
— Хорошо. Только недолго.
— Чуть-чуть, — отвечаю одними губами, растворяясь в пронзительной синеве неба, в слепящем солнце и шорохе переменчивого моря. У берега оно серое, с белыми бурунчиками на волнах, но чем дальше, тем глубже синева, иногда прорезаемая зеленью таких чистых оттенков, что хочется взять в руки кисть.
Я жалею, что не художник. Всего миг, но — жалею.
Но тут же приходят воспоминания.
И уже море не шепчет о любви, нет. Оно стонет от наслаждения и шорох песка ему
— ответом. Мерные, ровные движения, полные страсти.
Я чувствую, как по телу прокатывается жаркая волна. Я сама — берег. Горячий от поцелуев солнца, распаленный и… ждущий. Я — земля, жаждущая океана. Я — женщина, желающая мужчину.
Именно так. Не наслаждения болью и покорностью, но — сильного, страстного и…
Додумать страшно. Страшно услышать то, что кажется если не преступлением, то — грехом. Я осознаю это потом, а пока…
Лишь мгновение требуется Кену, чтобы понять мое желание. И миг, чтобы его исполнить.
75
Он дразнит меня, медленно снимая пиджак, а после не спеша расстегивает пуговицы как всегда белоснежной рубашки. Рка срывается и одна белая жемчужина катится по полу, подпрыгивая и постукивая. В такт морю. Ветру. Волнам.
От контраста меня снова сносит. Я не хочу ждать. Я хочу… его! В себе! Желаю подтвердить, что этот мужчина — мой!
И мысль, горячая и страшная: нельзя! Можно использовать. Но подпускать ближе — нельзя.
Но эти волны… Этот шепот… И гладкая кожа под ладонями. Татуировка скрывает шрамы, но кончики пальцев чувствуют их, как никогда остро.
Горячие губы скользят по бедру… Белье мокрое, неприятно, хочется сорвать его и никогда не надевать это кружевное безумие. Белое как снег. Как свадебное кимоно. Нет, как пена на вздыбленных волках…
— Ну же! — то ли хриплю, то ли кричу…
Кен не торопится. Покрывает поцелуями сначала одно бедро, потом второе… Они обжигают мягкую кожу, дыхание касается тонкой кружевной полоски, заставляя выгнуться навстречу языку…
Проклятый Отани! Что ты со мной делаешь!
Или это… море?
Оно уносит по волнам, качает, баюкает, поднося к высшей степени блаженства…
Водоворот кружит, вертит, захлестывает с головой, да так, что не вдохнуть, ни выдохнуть. Мягкое кресло не позволяет упасть, и волны долго бьются в виски, постепенно превращаясь в легкий шум на грани, едва ощущаемый шепот океана в витой раковине.
И только после этого приходит понимание, где я и кто я. Но почему-то ничуть не стыдно. Люди Кена стоят возле двери, никого к ней не подпуская, а если в комнате есть камеры… Да плевать! Делаю что хочу! До той поры, пока не обнажу клинок. Смерть Отани не будет легкой.
Сам он по-прежнему на коленях. Смотрит в пол, а грудь вздымает хриплое дыхание.