— Кирия, — сестра заложила пальцем страницу и посмотрела на меня просительно. — Дай померить ожерелье? Ты ведь уже надевала его, теперь можно и мне…
— Какое ожерелье? — ворчливо отозвалась я и осеклась. Ожерелье…
Я вспомнила о нем только сейчас. Венчальный подарок… порванная цепочка… А вместе с этим пришли и другие воспоминания, и мне стало жарко, как будто меня уже отправили на костер инквизиции. Что я вытворяла вчера на венчании?!.
— Я порвала его вчера.
— Как ты умудрилась его порвать — спросила Стелла, невинно тараща на меня глаза. — Там цепь толщиной с мизинец!
— Как-то так получилось, — пробормотала я, воскрешая в памяти, как я гладила сэра Эдэйла по руке, как влюблено смотрела на него и как… страстно целовалась с ним перед алтарем, когда меня, вообще-то, выдавали замуж за другого.
Я больно укололась об иглу, и боль немедленно отрезвила меня. Красная капелька крови на кончике пальца набухла и блеснула, как рубины в моем ожерелье.
Ф-фу! Так и спятить недолго!
Отбросив вышивание, я встала и подошла к умывальному столику, чтобы ополоснуть руку. Я отвлеклась совсем ненадолго, а когда обернулась — моя сестра уже вертелась перед зеркалом, нацепив на себя ожерелье с целой цепочкой.
— Ну зачем ты врешь, Кирия? — надула губы Стелла, поворачиваясь то одним боком, то другим, чтобы полюбоваться, как играют камни. — Ничего оно не порвано. Как? Мне идет?
— Идет, — ответила я, настороженно наблюдая за ней.
Что-то странное творилось вчера со мной, а сейчас я почувствовала холодок вдоль спины — как будто что-то (или кто-то?) предупреждал меня об опасности.
— Скажи-ка, — я подошла к Стелле, которая оттягивала ворот платья, чтобы посмотреть, как камни смотрятся на коже, — тебе не горячо от него? — я небрежно кивнула на ожерелье.
— Горячо? — сестра округлила глаза и пухлые губы. — Совсем нет. С чего бы было горячо?
Но я помнила, как золото прижгло мне ключицы! Или, может, это было потому, что я забралась в горячую ванну?..
— Кстати, что с Ольрун? — спросила я.
Разумеется, меня мало интересовала дурочка Ольрун, устроившая такое представление в церкви, но спрашивать Стеллу напрямик: «Что ты думаешь о моем вчерашнем поведении? Тебе не кажется, что я чуток спятила?» — было бы невероятной глупостью, поэтому я начала издалека, продолжая внимательно разглядывать сестру. А еще больше — это кровавое ожерелье, что она нацепила себе на шею.
Цепочка и в самом деле была толстой — разве ее можно легко порвать? Так легко, как я сделала это вчера?.. У меня никогда не было золотых цепочек, поэтому я понятия не имела, насколько легко они рвутся.
— Мама заперла ее, — пожала плечами Ольрун. — Она как взбесилась… Я ночевала у мамы в комнате.
— Бедняжка Ольрун, — притворно вздохнула я, — ей так хотелось замуж?
— Не то слово.
— Она вчера как с ума сошла…
— Вы обе вчера как с ума сошли, — хихикнула Стелла. — Похоже, тебе тоже очень хотелось замуж. Папа даже хвалил тебя, когда разговаривал с мамой.
— Хвалил? — переспросила я, пытаясь собрать разбегающиеся мысли, а камни горели все ярче, отражая солнечный свет.
— Сказал, что поговорил с тобой со всей строгостью — и ты сразу стала милой и послушной, как и положено благородной девушке.
— Несомненно, это целиком и полностью его заслуга, — пробормотала я, а потом сказала громко и четко: — Подари мне шпильку, которую купил тебе папа.
— Что? — Стелла с изумлением оглянулась на меня. Как же я тебе ее подарю? Папе это не понравится.
— Хочу, чтобы ты подарила мне шпильку, — повторила я. — Отдай мне ее.
Несколько секунд сестра смотрела на меня, хлопая ресницами, а потом фыркнула и обижено отвернулась.
— Ту меня пугаешь своими глупыми шутками! — сказала она. — Ничего я тебе не подарю. Это папин подарок. Как я могу подарить тебе подарок?
Я почувствовала себя невероятно глупо.
С чего вдруг я решила, что это ожерелье способно каким-то колдовским способом влиять на волю того, кто его носит?
«Вообразила себя ведьмой? — подумала я насмешливо, потешаясь над собой. — Вообрази лучше, что ты до такой степени одурела от свалившегося на тебя счастья, что немного потеряла здравость мысли, как и твоя старшая сестрица. Ты — от злорадства, она — от ненависти. Хороши принцессы, ничего не скажешь».
В комнату вошла Эдит, а за ней — служанка, державшая поднос со свежими булочками, кувшином молока и земляничным вареньем.
— Я принесла вам завтрак, миледи, — объявила Эдит и недовольно покосилась на Стеллу, которая испуганно прикрыла ожерелье ладонями, как будто его можно было спрятать. — Конечно, вы вольны распоряжаться подарками, — заметила моя камеристка, расставляя на столе чашки, кружки и тарелки с едой, — но все-таки это — венчальный подарок от вашего мужа. Можно было отнестись к нему поуважительнее.
— К мужу или к подарку? — уточнила я. — Мне кажется, и от того, и от того — не убудет. И моей сестре точно не повредит.
Эдит вскинула голову, посмотрев на меня как-то странно.
— А ведь ваша правда, миледи, — произнесла она медленно. — Что плохого, если ваша сестричка примерит его? Я просто волновалась…
— О чем? — спросила я, подходя к столу и разламывая булочку. — Чтобы цепочка не порвалась?
Я смотрела женщине в лицо, ожидая не известно чего — может, что глаза ее вспыхнут красными огнями. Может — что она оскалит зубы, показав мне клыки.
Но Эдит вздохнула и покачала головой:
— Вот этого и боюсь. Вчера вы цепочку порвали, а сегодня не поцарапали бы камни. Что тогда скажете милорду Чедфлеру? Что недостаточно ценили его подарок?
— Но цепочка целая, — возразила я.
— Само собой, целая, — сдержанно усмехнулась камеристка. — Я утром сразу сбегала к вашему ювелиру, он все запаял, выпрямил и отполировал — даже заметить нельзя, где разъем был. Какие-то странные вы с утра разговоры ведете, миледи. Садитесь, лучше, за стол, пока булочки не остыли.
Каждому неприятно лишний раз убедиться в собственной глупости. Я села за стол, стараясь сохранить остатки достоинства, но мне всё чудилась насмешка, пока Эдит расстилала передо мной льняную салфетку, наливала в кружку молоко и пододвигала блюдце со сладким сливочным маслом.
Стелла сняла ожерелье, с сожалением и завистью положила его обратно в футляр и присоединилась ко мне за трапезой.
Глава 10.
Дорога в замок Цветов
Утро отъезда в Баллиштейн выдалось промозглым и серым. Я сидела в новой карете, обитой изнутри шкурами, на мягком сидении, на котором можно было вытянуться в полный рост. Под ногами стояла жаровня, и служанки во главе с Эдит следили за мной во все глаза — не надо ли подать платочек, подкинуть щепок в жаровню, поправить полы плаща.
Последние напутствия отца, решившего разыгрывать из себя любящего папочку, фальшивые слезы мачехи, искренние слезы Стеллы — и вот уже замок Санлис исчезает за старыми ветлами. Дворовые мальчишки, бежавшие за каретой до Большой дороги, постепенно отстали, и их веселые голоса затихли за поворотом.
Служанки вскоре задремали, посапывая короткими вздернутыми носами, а мне не спалось. И вовсе не из-за неудобства путешествия. Наоборот, я никогда не ездила в такой красивой и удобной карете, и мягкие подушки, разбросанные по сиденью, смягчали тряску.
Можно было свернуться клубочком и уснуть, но я уныло прислушивалась к дыханию спящих служанок и к шороху дождя по крыше кареты. Холодно не было — я закуталась в плащ, поджав ноги, и жаровня давала достаточно тепла. Время от времени я выглядывала в щелочку между занавесями и неизменно видела гордый профиль Рэндела, который ехал возле моей кареты.
С самого дня венчания он не заговаривал со мной и даже не подходил. Я видела его только издали, и всякий раз краснела до ушей, вспоминая, как умильно смотрела на него у алтаря, а потом еще сама полезла целоваться. Такое идиотское поведение можно было объяснить лишь сумасшествием, и я вполне себе признала, что тогда, в церкви, у меня было кратковременное помешательство.
Иногда рядом с Рэнделом оказывался Эрик. Он поглядывал по сторонам, хмуря брови и не спуская ладонь с рукояти меча — словно готовился отразить неожиданное нападение.
Я усмехнулась. После последнего нашего разговора, когда он собрался помогать мне с побегом, Эрик тоже не заговаривал со мной и близко не подходил. Но я была уверена, что причиной этому было вовсе не его желание.
Конечно, ехать в карете и смотреть на красивых мужественных рыцарей было куда интереснее, чем развлекать дома Ольрун и Стеллу, но и приятной эту поездку назвать не поворачивался язык.
Когда я выглядывала в щелочку с другой стороны, то видела сэра Раскела. Но на него мне смотреть не хотелось. Я не могла отделаться от чувства неприязни к нему. Его пронзительный и подозрительный взгляд тревожил, и я сразу начинала думать, что ожидает меня в землях мужа, а это лишало покоя. Я гадала, что ждет меня в Баллиштейне, в замке Флёр, где меня дожидался таинственный муж — король, чудовище или не чудовище… Я не знала кому верить, и не знала, правильный ли сделала выбор, отправившись на север, а не на юг, где находились главные монастыри страны и орден инквизиции. Но выбор был сделан, и карета все дальше увозила меня от границ Санлиса.
На третий день путешествия караван свернул с Большой дороги. Я приоткрыла дверцу кареты и завертела головой, пытаясь понять причину.
Эрик немедленно подъехал, чтобы узнать, не нужно ли остановиться, и сэр Рэндел тут же повернул коня — похоже, он не желал оставлять Эрика наедине со мной. Следом за ним подтянулся и Раскел, хотя его точно не звали.
— Почему мы свернули? — резко спросила я.
— Здесь путь короче, — ответил сэр Раскел за всех троих. Он даже не моргнул глазом, но мои подозрения возросли стократно.
— Но и дорога хуже, — заметила я. — Смотрите — ухабы и рытвины. К концу путешествия от кареты ничего не останется.
— Пусть вас это не беспокоит, миледи, — ответил Раскел, поджимая губы. — У вашего мужа не одна карета.
Я вспыхнула, усмотрев в этом намек, что за мной не дали приданого, но постаралась не подать вида, как меня уязвили подобные слова, и холодно спросила:
— Может, вы и королеву замените, если она не выдержит такого мучительного пути?
Эрик взглянул на Раскела почти просительно, Рэндел нахмурился, уставившись на лошадиную холку.
— Это самый короткий путь, — повторил Раскел. — Подушки смягчат тряску, леди. Советую вам укутаться, чтобы сберечь свою драгоценную особу. В Баллиштейне не так тепло, как на вашей родине.
Он махнул рукой, приказывая двигаться дальше, и легонько подтолкнул меня внутрь кареты, отчего я опрокинулась на сиденье, запутавшись в подоле платья и накидках. Сэр Раскел захлопнул дверцу, не слишком заботясь — куда я там повалилась, и пока служанки пытались помочь мне подняться, Большая дорога осталась позади, и мне оставалось лишь принять это, как данность. Укрывшись, капюшоном, я в гневе кусала пальцы. Светский лоск слетел с этого старика, едва мы пересекли границу.
Мы продолжили путь какими-то медвежьими тропами, и ни разу не остановились в деревне или на постоялом дворе. На ночь мне ставили палатку, выстилая землю досками, что везли в телеге в хвосте каравана, доски застилались толстыми медвежьими шкурами, а поверх — толстоворсными восточными коврами. В таком шатре было даже уютно, но я не могла уснуть и ворочалась в мягкой постели, прислушиваясь к голосам рыцарей, которые располагались вокруг костра и шумели и хохотали до полуночи.
Я напоминала себе, что поступила по закону чести, как и положено принцессе, прижимала к груди заветную шкатулку, полученную от Донована, и зорко посматривала по сторонам, навостряя ушки при каждом упоминании о месте, в которое меня везли. Замок Флёр. Замок Цветов. В мыслях я рисовала себе изящное строение с белыми башнями и красными черепичными крышами, над которыми развеваются флаги.
Эти мысли были единственным средством, чтобы не умереть со скуки. Целыми днями я болталась вместе с молчаливыми служанками в карете, то сидя, то лежа на мягких подушках. Когда мне хотелось, караван останавливали, чтобы я могла немного побродить и сбегать куда-нибудь в укромное местечко. Служанки, кряхтя и переваливаясь с боку на бок, еле поспевали за мной, перелезая через валежник, и Эдит уговаривала меня не уходить далеко. Я ушла бы подальше лишь назло, но прогулки пришлось сократить до минимума — лето резко переменилось в осень, небо то и дело сыпало дождем, а от пронизывающего ветра не спасал даже капюшон, отороченный лисьим мехом.
Природа вокруг тоже изменилась — на смену привычным в Санлисе букам и каштанам пришли ели, сосны и кедры. Мне никогда прежде не доводилось видеть таких величественных деревьев. Хвойный лес подавлял великолепной мрачностью. Я передергивала плечами и говорила себе, что никогда не привыкну к столь суровому краю.
В одну из ночей, почивая в теплой палатке, я проснулась от непонятного чувства — как будто вкрадчивый голос нашептывал, звал, манил, но невозможно было разобрать ни слова.
Стряхнув остатки сна и сев в постели, я прислушалась, но услышала только посапывание служанок, рядком лежащих на постелях у входа в шатер. В палатке было душно и жарко, а вечером ели жареную оленину — сэр Рэндел подстрелил оленя — всё для того, чтобы снились кошмары. Я накинула плащ, натянула башмаки, и вышла на воздух.
Ночь была чёрная, как чернила. Даже звезды не сияли. У костра сидели рыцари, и они не заметили меня. Стреноженные лошади стояли поодаль, и я подошла к Бальди — прижалась к теплому боку, спрятав руки под попону, и снова прислушалась. Отсюда был слышен разговор рыцарей, которые вольготно расположились под кожаным навесом возле костра.
— …конечно, Варле виднее, но я не верю, что это она. Она такая нежная, — говорил Эрик тихо и страстно. — У меня сердце переворачивается… А что, если это ошибка? Разве можно подвергать невинную девушку опасности?.. Давайте отправим ее обратно, пока не поздно.
— Не забывайся, — одернул его сэр Раскел.
Эрик что-то недовольно буркнул в ответ. Я, крадучись, пробежала между лошадей, подбираясь поближе к костру, потому что речь явно шла обо мне.
— И все же, неужели именно она? — с сомнением поддержал Эрика один из рыцарей — сэр Лаэрд, я узнала его — накануне он подходил ко мне с букетиком из ярких цветков бессмертника.
— Без сомнения. Варла не может ошибиться. Эта девица — та, что нужна нашему королю, — ответил сэр Раскел таким тоном, что даже если бы я не видела и не слышала его раньше, сейчас все равно возненавидела бы. — И уверяю вас, она не так мила и нежна, как кажется.
— Невозможно!.. — воспротивился Эрик. — Она нежна, как майское солнышко…
— Э-э, друг, да тебе, никак, голову напекло, — пошутил кто-то.
— Угомонитесь! — вмешался сэр Раскел. — Ты, Эрик, и ты, Бриенн! Не говорите о королеве в таком тоне. Но сэр Бриенн все же что-то добавил, потому что Эрик огрызнулся:
— Не умничай! Тебя это не касается!
— Ого! Господа, Эрик нашел даму сердца, — пошутил Бриенн. Я возненавидела и его после этой фразы.
— Не твое дело! — голос у Эрика сорвался от злости.
Сэр Раскел снова строго напомнил всем о необходимости болтать поменьше.
Кто-то достал лютню и забренчал веселую песенку, от костра отделились две тени и пошли к лошадям. Я затаилась, потому что мне совсем не хотелось, чтобы меня застали за таким недостойным занятием, как подслушивание, а спустя пару минут и вовсе готова была провалиться сквозь землю — проверить лошадей подошли сэр Раскел и… сэр Эдейл. Они остановились шагах в пяти от меня, и я боялась пошевелиться, чтобы не быть обнаруженной. В темноте, вне светлого круга от костра, они могли меня не заметить, и я очень на это рассчитывала.
— Тебя что-то тревожит? — хмуро спросил сэр Раскел, когда они остановились возле гнедого жеребца.
— Руж неспокоен, — ответил Рэндел и погладил жеребца по холке.
Конь и в самом деле переступал копытами и мотал головой, пытаясь освободиться от пут.