Рука Райана покоилась на талии Шейлы. Он возвышался над ней, приобнимая заботливо и по-мужски надежно. Она прижималась к нему и выглядела очень счастливой, широко улыбалась в камеру. И единственное, чего я не могла понять в этом снимке, так это эмоций, написанных на лице Райана. Он был серьезен, несмотря на легкую, вежливую полуулыбку. Уголки его губ были сжаты, лоб напряжен.
Это может показаться странным, но я верила, что он смотрел прямо на меня. Знал, что увижу этот снимок. И этот его взгляд с горькой усмешкой был направлен не в камеру, а прямо в мои глаза. «Это то, чего ты хотела. То, чего добивалась. Довольна теперь?» — будто говорил он.
Я отложила телефон и спрятала лицо в ладонях. Щеки зажгло от горячих капель, прокладывающих влажные тропинки от глаз к шее. Мои губы еще помнили вкус его поцелуев. Закрыв глаза, я даже могла ощутить силу его объятий. Кровь бурлила в теле, бедное сердце стучало в барабанных перепонках, гулко и надрывно, потому что я все еще хранила воспоминания о том, как в ту ночь отдавала ему каждый его стук. Саму себя Райану отдавала.
Я все еще помнила его запах. Терпкий аромат кожи юноши, становящегося мужчиной, свежий и с такой легкой горчинкой. Помнила дрожь, которая охватывала все тело, когда он его касался. Помнила хрупкость, нежность и боль в его движениях, когда он действовал невероятно осторожно, боясь ранить меня.
Для меня не существовало никого в тот момент, кроме Райана. Ничего с собой не могла поделать. Поняла, что влюбилась по уши. И с пониманием этого готова была принять свой последний вздох.
Проводила нервными пальцами по его обнаженной спине. Отдавалась ощущению счастья, чувствуя тяжесть его ног на моих ногах, его живота на моем, его вес на всем своем теле. И точно так же, как сейчас, роняла слезы в такт каждому движению, потому что не слышала ничего, кроме оглушающего грохота своего сердца.
Хотела умереть в его объятиях в тот вечер. И это казалось самым правильным решением в моей жизни. Выныривая из поцелуя, чтобы глотнуть немного кислорода, шептала ему что-то о своих чувствах. Сама не помню, что. Потому что голова кружилась все сильнее, а сознание неумолимо покидало меня.
«Эмили» — звучало мое имя в тишине густой травы. Он бормотал его мне на ухо. Шептал, прижимаясь губами к шее, целуя волосы, слизывая пот с моего виска. Это было так удивительно, так трогательно. Я слышала его шепот, даже ныряя в бездну, даже переставая существовать. Он отдавался эхом в ночи, и его не иссушило бы знойное солнце, не смыло бы дождями, не унесло бы быстрым ветром. Он навсегда отпечатался в моей памяти.
Я сама этого хотела. Никогда не признавалась, что Райан мне нравится. Ни Шейле, ни ему самому. Отвергала. Хотела быть отвергнутой. Готовилась к смерти.
И теперь все происходило ровно так, как мной и было запланировано.
Все умерло вместе с моим прежним сердцем.
Глава 16
Мальчик.
Ему лет шесть. Как и мне. Потому что я вижу свои руки — крошечные, с коротенькими пухлыми пальчиками. На мне ярко-красное платье с белой лентой на поясе. И гольфы — белые, длинные. Подтягиваю их своими забавными ручками, выходит так неуклюже: на правой ноге гольф сидит выше, чем на левой. Но мне нравится.
Мы смеемся.
— Будешь конфетку? — Мальчишка разжимает ладонь, в ней лежит полу-растаявшая, мятая шоколадная конфета.
Он очень хочет, чтобы я ее взяла. Слышу это по надежде, затаенной в его голосе, вижу по тому, как нетерпеливо бьет он ножкой в смешном кожаном башмачке по асфальту.
— Давай. — Касаюсь его ладони.
Конфета теперь у меня.
Довольно улыбаюсь и по-девичьи кокетливо отвожу взгляд.
Он ждет. Чего? Догадываюсь быстро. Когда я с ним поделюсь этой конфетой. Но мне не жалко, даже наоборот. Какое-то особенное удовольствие распирает мою грудь, когда я разворачиваю сладость, отламываю больший кусок и вижу, как он его хватает и сует прямо в рот. Мальчик очень хотел эту конфету, но все равно поделился со мной. А я с ним.
Мы счастливы. Я слышу наш звонкий смех.
Мы бежим.
Сворачиваем с дороги и продираемся сквозь кустарник, пока не выбегаем к тропинке, которая ведет вниз по склону. Он держит меня за руку, чтобы не упала. Спускаться трудно, и мне не хочется оступиться, чтобы случайно не зацепиться за что-нибудь и не испортить платье, потому что мама непременно станет ругаться. Поднимаю взгляд к небу и вижу, как солнце вспышками пробивается сквозь ветви деревьев, бросая на нас свой свет, словно раскаленные капли. В подлеске шумит ветер: будто десятки дверей со скрипом открываются и закрываются одновременно.
— Давай! — Он останавливается и протягивает ко мне ручонки. — Прыгай, …
Понимаю, что он зовет меня по имени. Силюсь услышать, но никак не получается. Все заглушает музыка, как в фильме ужасов, та самая, что постоянно слышится мне везде — кто-то играет на рояле знакомую мелодию.
Мальчишка что-то кричит, зовет меня, уговаривает прыгать. Я стою, замешкавшись, и хочу послушаться, но духу все равно не хватает. Потому что мой сон разваливается на части, затягиваемый странной мелодией куда-то в черную воронку сознания.
Тогда я протягиваю к нему руки. И он делает то же самое. Но не шагает. Между нами неглубокий ручей. Я снова поднимаю глаза на мальчишку и пытаюсь рассмотреть, но его лицо расплывается. Перед моим взором остается только щупленькая фигурка сорванца, тонкие ножки в широких шортиках на лямках, выцветшая футболка и протянутые ко мне руки.
Я знаю, что очень-очень люблю этого мальчика. Очень сильно хочу к нему. Нам так хорошо вместе. Ему можно рассказать все, о чем мечтаешь. И только он знает про коллекцию цветных пуговиц, которую я стащила у мамы и зарыла в одном секретном месте. Это теперь наш с ним секрет.
Силюсь вспомнить его имя. Открываю рот, чтобы произнести, но выходит что-то нечленораздельное. Вслушиваюсь в его голос, он зовет меня по имени. Снова и снова. Но слоги распадаются на отдельные гласные и разлетаются эхом: «Ах- ааа, ах-аааа». Все эта чертова музыка. Она везде. Она пропиливает ходы в моей голове, звенит колоколом, бьет набатом в виски, оглушает.
Я падаю на колени и пытаюсь в последний раз оглядеться. И вижу водопад. Тот самый. Потоки воды, сбегающие по горной породе и окруженные со всех сторон зеленой порослью. На секунду всплеск заглушает адскую мелодию, но это лишь короткий миг перед тем, как она поглотит меня, мальчишку и все происходящее. Мне становится нечем дышать, я вздрагиваю и вдруг резко просыпаюсь.
Хватаю ртом воздух, часто дышу и оглядываюсь по сторонам. Все та же комната, все то же кресло, на коленях лежит телефон. Это был просто сон. Откидываю одеяло и встаю. Обнаруживаю, что все мое тело покрыто липким потом. Ожесточенно тру виски, пытаясь восстановить в памяти детали сна, и с досады толкаю кресло, которое тут же заваливается на бок.
Это не видения. Это не мои фантазии. Это что-то еще.
Только что?
* * *
— Доброе утро, — сказала, войдя в кухню.
Подняла голову и несмело посмотрела на маму.
— Доброе утро, Эмили. — По ее голосу было слышно, что она все еще осуждала меня.
Она бросила на меня короткий взгляд и вернулась к нарезанию томатов.
— Мам… — Я подошла к ней и уткнулась носом в плечо. — Ты прости меня, ладно? Не знаю, что вчера нашло на меня. Разговаривала с тобой так грубо, еще и дверью хлопнула.
— Прощаю. — Вздохнула она.
И я почувствовала, как ее губы прикоснулись к моему лбу.
— Не злись, хорошо?
— Я не злюсь.
— Ты без настроения.
— Твой отец вчера ушел.
Я отстранилась и посмотрела ей в глаза. Они были красными и припухшими от слез.
- Что? — Переспросила.
— Да. Всё. Это окончательно.
— Ох… — Я тяжело опустилась на стоящий рядом стул.
Нож в руках мамы продолжал отбивать стройный ритм, ударяясь о разделочную доску.
— Он не попрощался.
Мама сглотнула и пожала плечами:
— Отец ждал тебя вчера, чтобы объясниться… Но потом мы с ним снова поругались. — Она отвела глаза и шмыгнула носом. — Прости, не нужно мне было этого делать. Как-то опять слово за слово, и остановиться уже не получилось. Тогда он просто взял чемоданы и ушел. Прости, дочь.
Встала, подошла к ней и обняла одной рукой. Нож завис над доской, а затем медленно опустился, разрезав томат пополам.
— Тебе больно, я понимаю. — Сказала я, сжав зубы.
— Не дала вам попрощаться нормально.
— Ну… мы ведь в одном городе будем жить. Куда он съехал?
— К своей… — слова застряли у нее в горле, послышался тяжелый вздох.
— А, ясно. — Я тоже ощутила неприятный укол ревности. Погладила мать по плечу и спросила: — Тебе помочь?
Мама отложила нож, опустилась на стул и запястьем утерла подступающие к глазам слезы.
— Как себя чувствуешь?
Я продолжила за нее шинковать овощи.
— С каждым днем все лучше и лучше. — Сбросила томаты в миску и принялась за зелень. — Во вторник назначен прием у доктора, посмотрим, что скажут. Кстати…
— Что? — Мама вся обратилась в слух.
— Это насчет моего сердца.
— Ты же вроде сказала, что хорошо себя чувствуешь?
— Да, мам. Просто…
— Есть какие-то проблемы?
Я заметила, как она в ужасе уставилась на меня, поэтому поспешила ее успокоить:
— Нет. Мне вдруг стало интересно, кому могло принадлежать мое сердце раньше? Этот человек умер, подарив мне шанс на новую жизнь. Кто это был? Парень? Девушка? Молодой мужчина? Я худощавая и невысокая, так что вряд ли… Наверное, все-таки девчонка — ближе по параметрам.
— Мне казалось, ты не хотела этого знать.
— Да. А сейчас раздумываю.
Мама с трудом подбирала слова:
— Я… Знаешь… Когда я молилась, чтобы тебе досталось сердце, мне все время было неловко, что я желаю чьей-то смерти. Потом, после операции, меня охватило острое желание связаться с родственниками донора, чтобы выразить свое глубочайшее признание за то, что благодаря их исключительной щедрости моя единственная дочь осталась жива. Но теперь… Мне как-то не по себе, Эмили. Столько всяких историй…
— Ты о чем?
— Ну, знаешь… Когда семья донора вдруг начинала вымогать средства, видя, что реципиент пошел на поправку, встал на ноги, работает, получает хорошие деньги. Об одной из таких историй совсем недавно рассказывали в ток-шоу. Мужчина, получивший почку, стал жертвой вымогательства со стороны отца реципиента — отъявленного негодяя и наркомана. Сначала ему давили на чувство вины, а затем и вовсе стали открыто угрожать.
— Ого… — Произнесла я и ненадолго замолчала. Собралась с мыслями и, видя, что мама погрустнела, постаралась улыбнуться. — Думаю, все же такая напасть должна обойти меня стороной. Не знаю, готова ли я встречаться с семьей донора, хочу ли этого, но ощущаю растущее внутри любопытство. Мне интересно, чем жило это сердце до меня, кем оно было.
— А это важно? — В глазах мамы проскользнуло беспокойство.
— Не знаю. — Ответила честно. — Я слышала много ерунды о том, как человек меняется после пересадки, как принимает характер, определенные черты донора и вкусовые привычки. Ничего такого я не ощущаю… Но хочешь честно? Новое сердце будто говорит со мной.
Мама снисходительно улыбнулась и склонила голову набок.
— Это ведь образно, так?
Какую-то секунду мне вдруг захотелось сознаться ей о музыке и странных снах, но вместо этого я снова улыбнулась:
— Сначала мне казалось правильным отвергать мысли о том, что чужой орган может нести в себе информацию о прежнем владельце, а теперь, если это действительно так, то я готова ее принять. Это помогло бы нам с моим новым сердцем подружиться. Мне очень не хотелось бы его потерять.
Мама встала, приложила свои ладони к моим щекам и внимательно взглянула в лицо:
— Я уж подумала, что у тебя жар. — Она поцеловала меня в лоб и отпустила. — Конечно, говори со своим сердцем. Наверняка, это сделает ваш союз крепче.
— Мам, я в прямом смысле.
— Ты всегда была маленькой выдумщицей, Эмили. — В ее взгляде столько ласки и сопереживания, но ни капли желания услышать меня и понять то, о чем пытаюсь сказать.
— Так что мне нужно сделать, чтобы узнать про своего донора?
Она отошла к раковине и включила воду.
— Нужно обратиться в донорскую программу.
— Угу. Если решусь, так и сделаю.
Глава 17
Я вышла из дома раньше оговоренного с Дэниелом времени, чтобы немного прогуляться и привести мысли в порядок.
«Просто встреча. Просто совместная прогулка. Пробежка», — уговаривала себя, меряя шагами улицы.
И все равно волновалась. Паника зародилась еще в момент подбора подходящей для такого случая одежды и с каждой новой минутой до часа «Икс» только нарастала. Я остановила свой выбор на светлых спортивных брюках, топе на бретельках и тонкой кофте и теперь шла, закатав от беспокойства рукава, нервно щелкая пальцами и ловя в витринах свое отражение.
«Свидание ли это? Определенно свидание. Кого хотят обмануть два взрослых человека, назначая новую встречу в парке? Между нами определенно был интерес. Но какого рода? А если этот мужчина просто пожалел меня, и эта встреча его очередной благотворительный проект? Ну, типа «помоги чудесно исцелившемуся ребенку стать полноценным членом общества и пройти реабилитацию»».
Эти сомнения продолжали меня терзать даже тогда, когда я свернула на улицу, ведущую в сторону парка. Остановилась у одной из витрин и покачала головой. «Разве кто-то может воспринимать тебя, как женщину, если ты выглядишь серым, худым, угловатым подростком? Так и есть — Дэниел просто пожалел тебя. Ну, о’кей. Это-то скорее нормально.
Вопрос в другом: почему тебе так отчаянно хочется, чтобы он смотрел на тебя по-другому? — Достала резинку, убрала волосы в тугой хвост на затылке. — А как же Райан? Забыла о нем? Нет, не забыла. Но Райан теперь с Шейлой. — И сама не заметила, как обратилась к своему новому сердцу: — Ты не знаешь, кто такой Райан. Тебя здесь еще не было. Его любило мое прежнее сердце. Так-то».
Только я хотела мысленно сказать ему что-то еще, как вдруг оно словно подпрыгнуло, заставив меня инстинктивно приложить ладонь к груди. И в этот момент что-то такое мелькнуло в отражении витрины, да так неожиданно, что у меня перехватило дух.
«Она. Эта девушка. Я ее уже видела. Там, в парке».
Резко обернувшись, заметила ее в толпе людей на другой стороне улицы. Сделала шаг, вглядываясь в знакомый силуэт в развевающемся синем платье, и оторопела — незнакомка повернулась и взглянула через плечо прямо на меня. И сердце в груди снова подпрыгнуло от волнения.
— Эй! — Крикнула я в ее сторону, повинуясь какому-то внезапному порыву.
Но ее фигура уже стремительно отдалялась в противоположную от парка сторону.
Черт.
Я бросилась за ней, но тут же отскочила от проезжей части — движущийся на высокой скорости автомобиль оглушил меня сигнальным гудком.
— Боже… — замерев на краю дороги, схватилась за голову.
Нельзя забывать, что ты посреди шумного городского муравейника. Огляделась. Машины сновали туда и сюда, не давая ни единой возможности быстро перейти на другую сторону улицы. Тогда я бросилась к пешеходному переходу, стараясь держать в поле видимости удаляющееся синее пятно.
— Простите, ох, прошу прощения, — расталкивая тех, кто шел навстречу на зеленый сигнал светофора, побежала через дорогу.
И, едва ли не задыхаясь, метнулась в ту сторону, куда скрылась загадочная девушка. Мне повезло, что я была в кроссовках и удобной одежде — расстояние между нами сокращалось быстро. Не знаю, что собиралась сказать ей, если догоню, знала одно — мне очень нужно было это сделать. Заставить ее остановиться, обернуться и посмотреть мне в глаза.
Добежав до угла улиц, остановилась. Пытаясь унять сердцебиение, начала выглядывать ее в толпе. Куда же она подевалась? Не могла же просто раствориться в воздухе? И, наконец, увидев незнакомку стремительно удаляющуюся вдоль по Оксфорд-стрит, опешила: она что, бежала? Как она могла так быстро оторваться от меня на целых пятьдесят метров?