Голос пришлого заставил меня вздрогнуть. Было в нем нечто, пробуждающее в душе какое-то странное предчувствие. Я сама не знала, откуда взялось это ощущение. Просто, внутри все подобралось, а инстинкт, что называется, загорелся красной лампочкой с огромной надписью «опасность». А тут еще предупреждение Чадова вспомнилось, и я едва не запаниковала. Что, если этот «седой» — охотник?
«Все. Стоп, — одернула разошедшуюся интуицию. — Хватит истерить. Обычная компания из министерства, обычные наглые мужики. При чем тут охотники?»
— А вот нам сейчас Инга Яновна все подробно расскажет и покажет, и ты сразу определишься, — глядя на седого с заискивающей улыбкой, бодро произнес «Лужков» и сдвинул кепку набок. Похоже, он был в этой компании главным заводилой.
— Вещи можно оставить в гардеробе, — смерив его оценивающим взглядом, указала на небольшое подсобное помещение.
При общении с чиновниками я привыкла особо не улыбаться и держаться строго в должностных рамках. Лучшая тактика, чтобы не давать повода для фривольных намеков.
— Слышь, Владимир Васильевич, — со смешком обратился к «Лужкову» остроносый. — Нужно и нам в кабинете такую штуковину повесить.
Он указал на прибитую к деревянному щиту оленью голову.
— Своих рогов мало, — еле слышно пробормотал стоящий рядом со мной плотный кряжистый мужик в темно-сером костюме. — Готов еще и чужими башку украсить.
Я усмехнулась.
Тем временем, все посетители сняли свои пальто и дубленки и столпились вокруг меня.
— Так что, поведаете нам о жизни аристократов, Инга Яновна? — живчиком подкатился под руку «Лужков».
— Всенепременно, — серьезно кивнула в ответ. — Я здесь как раз для этого.
Голос звучал спокойно. И слава богу. Не хватало еще, чтобы гости заметили мою нервозность.
— История усадьбы начинается в тысяча восемьсот шестидесятом году, — я обвела взглядом «экскурсантов». — Первым ее владельцем был Александр Иванович Брагин, богатый дворянин и полковник кавалерии в отставке. При нем был построен особняк, разбит парк и устроены службы. После смерти Брагина его сын и наследник, Илья Александрович, несколько лет прожил в имении, но потом женился на девице Солоуховой и переехал в Петербург, и усадьба долгое время оставалась в запустении. В тысяча восемьсот восьмидесятом году супруга Брагина, Дарья Ильинична, скоропостижно скончалась, а вслед за ней умер и Илья Александрович, и особняк унаследовал его двоюродный дядя, Николай Алексеевич Брагин, бригадный генерал, вышедший в отставку после русско-турецкой войны. Он поселился в этой усадьбе вместе с женой и шестью детьми, и именно при нем имение приобрело известность. Здесь часто гостили литераторы, поэты, художники. В Брагино в разное время бывали Чехов и Салтыков-Щедрин, с хозяином имения были дружны Тютчев и Блок.
Давно привычные слова слетали с губ, а я внимательно наблюдала за чужаками. Лиштаева ошиблась. Гостей оказалось семеро. Двое упитанных чинуш, лица которых были мне известны по редким вылазкам в министерство, и пятеро незнакомцев, один из которых вызывал у меня неосознанное беспокойство. Станислав Андреевич, если верить «Лужкову». Высокий, гибкий, с настороженным взглядом холодных серых глаз, с густо усыпанными сединой висками и при этом довольно молодым лицом. Он совсем не походил на человека, интересующегося культурным наследием нашей родины. Нет, остальные тоже не показались мне особыми любителями старины, но этот слишком уж выбивался даже на их сереньком фоне. Ему бы не по экскурсиям разъезжать, а в каком-нибудь овраге врагов расстреливать. Уж больно жестким и бездушным он выглядел.
— В девяносто седьмом году Николай Алексеевич переделал особняк, по его распоряжению был вырыт пруд и построены конюшни, — сотни раз рассказанная история лилась сама, позволяя мне внимательно наблюдать за гостями.
Мы как раз вошли в гостиную, служившую первым залом, и мужчины принялись вертеть головами, разглядывая сверкающую хрустальную люстру, позолоченные рамы картин, изящную французскую мебель и тяжелые, затканные цветами портьеры.
— Генерал слыл ценителем искусств и меценатом. Он собрал в Брагино довольно неплохую коллекцию живописи. Обратите внимание на представленные здесь картины. Большинство из них были собраны именно Николаем Алексеевичем. Супруга Брагина, Елена Федоровна, так же разбиралась в искусстве и была прекрасной пианисткой. В глубине залы вы видите рояль известной немецкой марки Бехштейн, на котором госпожа генеральша любила музицировать, — я указала на старинный черный инструмент. — До революции в России было популярным выражение «играть на бехштейнах» — настолько бренд связывался с самим понятием игры на фортепиано. Две дочери Николая Алексеевича неплохо пели, и в имении часто устраивались благотворительные балы и концерты, которые собирали в усадьбе все окрестное дворянство. Вырученные средства перечислялись в детские приюты и в больницы.
При упоминании о деньгах чиновники моментально оживились. Один из них подошел к роялю, откинул крышку и неловко пробежался пальцами по клавишам. По залу прокатился мягкий приглушенный звук.
Ирина Николаевна вскинула на меня вопросительный взгляд, но я незаметно покачала головой. Этим товарищам замечания делать не стоит. Чревато.
— Обратите внимание на парадный портрет, написанный местным живописцем Васильевым, — желая отвлечь мужиков от инструмента, я указала на большое полотно, висящее над диваном. — Как вы можете видеть, на нем изображено все семейство Брагиных. Талантливый художник сумел передать спокойную силу и уверенность генерала, утонченную красоту его супруги, веселую живость детей.
— Красивая баба, — цокнул языком «Лужков».
Он подошел ближе, сложил руки за спиной и уставился на портрет.
— Фигуристая, — поддакнул невысокий лысый товарищ в узковатом для него коричневом костюме. При каждом движении чиновника полы его пиджака расходились, открывая весьма упитанный зад и оттопыренный карман, в котором лежал бумажник.
— А вот на этом портрете изображен отец Николая Алексеевича, — я указала на соседнюю картину.
— Мощный мужик, — уважительно крякнул лысый. — И взгляд такой… Как у нашего Василь Петровича.
Чиновники оживились, заулыбались, выражая верноподданические чувства к неизвестному мне Василь Петровичу.
— А вот здесь изображение Николая Алексеевича в молодости.
Я рассказывала, вела посетителей по залам усадьбы, а сама внимательно наблюдала за экскурсантами.
Седой продолжал мне активно не нравиться. Было в нем что-то настораживающее. Еще и взгляд этот — холодный, оценивающий. Он жег затылок, ни на минуту не выпуская из-под прицела. Мне снова вспомнилось предупреждение Чадова. Что, если этот мужик и есть тот самый охотник? Мало ли? Чем черт не шутит? Может, седой приехал в Волчий Лог под предлогом осмотра музея, а сам вынюхивает и высматривает оборотней?
Охотники часто отслеживают старые поселения по слухам и историческим свидетельствам. И хотя мы с Егором тщательно уничтожили все упоминания о волчьих корнях поселка, но кто знает? Вдруг чего-то не доглядели?
— Николай Алексеевич поддерживал местных художников, — стараясь не показывать своего интереса к пришлому, продолжала я. — Он и сам довольно неплохо рисовал. Здесь вы можете увидеть его карандашные наброски.
Мы обошли почти все залы, оставалась только столовая, к которой я специально вела гостей кружным путем.
— Как вы успели заметить, в доме много картин и предметов искусства. Все они привезены генералом из многочисленных поездок по стране. На средства Брагина в соседней деревне была возведена шатровая церковь, во имя Живоначальной Троицы, которая также является памятником архитектуры. Если вам интересно, можете на обратном пути осмотреть и ее. В храме довольно необычная роспись и почти полностью сохранившийся фарфоровый иконостас.
Мой рассказ подходил к завершению, и я заторопилась. Хорошо бы побыстрее накормить «гостей» и отправить их восвояси, иначе они еще долго тут топтаться будут.
Я распахнула двери в столовую и подошла к накрытому столу.
— А сейчас, после пищи духовной, предлагаю всем насладиться пищей телесной. Прошу, господа.
Господа радостно загалдели. Они столпились вокруг накрытого стола и принялись разливать коньяк. По комнате поплыл звон бокалов, лица мужчин раскраснелись, закуски стали исчезать прямо на глазах. Особенно усердствовал лысый. Я удивленно наблюдала, с каким аппетитом он поглощает бутерброды с ветчиной и канапе с икрой, и с тоской думала о том, что нужно было брать не четыре банки, а пять. Слишком уж быстро исчезала с подноса зернистая закуска.
— Витя, ну-ка, плесни мне коньячку, — весело распорядился «Лужков».
— Может, водочки? — изогнулся перед ним лысый.
— Не, водку, как в том анекдоте, сами пейте, — хохотнул Владимир Васильевич.
— Что за анекдот? — заинтересовался «Шаляпин».
Судя по тому, что его лицо было мне незнакомо, мужик явно не из министерства.
— Витя, расскажи, — приказал «Лужков» лысому.
Тот оторвался от стола, одним махом проглотил бутерброд и охотно выдал: — Звонит, значит, начальник в отдел статистики и спрашивает: «чем вы там занимаетесь?». Ему отвечают: «сводкой и сверкой». А он: «ну, водку сами пейте, а вот Верку сюда давайте».
Гости громко заржали. Больше всех усердствовал остроносый. Я незаметно отошла к окну.
— Брезгуете? — от тихого вопроса седого волоски на шее встали дыбом.
— Что, простите?
Я резко обернулась. Ненавижу, когда заходят со спины. Сразу инстинкты срабатывают.
— Говорю, не нравится вам наше общество? Интеллигентной дамочке не по душе подобный юмор?
Глаза мужчины блеснули. Он чуть наклонился ко мне, и я увидела, как крылья крупного, породистого носа едва заметно дрогнули.
Я обмерла. Точно, охотник!
— Ничуть, — взяв себя в руки, ответила на его вопрос. — В деревне чего только не наслушаешься, так что я привычная.
— Неужели? — голос седого звучал глуховато, немного вкрадчиво, и я почувствовала, как внутри, помимо воли, что-то отзывается на эти низкие вибрации, на силу и уверенность мужчины, на жесткий посыл, таящийся в простых, на первый взгляд, словах. — Выходит, все это, — он с намеком кивнул на мои туго стянутые волосы и лежащий на плечах платок, — всего лишь видимость? Камуфляж?
В этот момент я ненароком посмотрела в окно и похолодела. В ворота заезжал джип Егора. Автомобиль остановился у крыльца, дверца хлопнула, и на подъездную аллею выпрыгнула Ника. В нелепом оранжевом пуховике и уггах она выглядела рядом с огромной машиной совсем мелкой.
Твою ж дивизию! Я совершенно забыла, что она должна была зайти.
Сердце неровно дернулось и забилось. Нельзя допустить, чтобы рыжая вошла в здание. Пока волчица в детородном возрасте, от нее исходит особый, почти неуловимый аромат. Если седой — опытный охотник, он сможет его учуять и понять что к чему.
— Так что скажете? — не дождавшись от меня ответа, надавил голосом седой, а я беззвучно выругалась. Ну чтоб этой идиотке чуть позже приехать, когда я гостей выпровожу!
Я искоса посмотрела на собеседника и нарвалась на тяжелый взгляд ледяных серых глаз.
— Это музейная униформа, — нашла в себе силы улыбнуться и отвернулась к Ирине Николаевне, глазами указав ей на окно и отрицательно качнув головой. Черт, только бы она догадалась, о чем я ее прошу!
Смотрительница бросила взгляд в окно и понятливо кивнула.
Отлично! Осталось только седого отвлечь. Охотник он, или нет, а рисковать не стоит. Но что я могу сделать? Пофлиртовать? Увлечь? Заставить потерять голову? Господи, да я уже сто лет ни с кем не кокетничала.
— А вас еда не интересует? — заставив себя улыбнуться, повернулась к седому.
Так, теперь бы еще ненависть из глаз убрать. И платок невзначай с плеч приспустить, вырез на блузке открыть.
— Не сейчас, — криво усмехнулся мужчина, и его глаза сказали мне все, что он не произнес вслух.
Я торопливо покосилась на Хрусталеву. Смотрительница незаметно отступала к арке, ведущей в гостиную, а потом тихо вышла и скрылась из виду. Я с облегчением выдохнула. Комнаты в усадьбе были расположены таким образом, что в столовую вели две двери: одна — из парадной залы, а вторая — из кольцевого коридора, который огибал весь особняк. Существовал, правда, еще один выход, но непосвященным обнаружить его было сложно. Я специально провела гостей кружным путем, а Ирина Николаевна воспользовалась коротким, и я надеялась, что сейчас она уже выпроваживает Нику.
Я посмотрела на седого и тут же опустила взгляд, предлагая игру.
— Не сейчас? — провокационно улыбнувшись, снова подняла глаза. — Почему же?
— Хочешь, чтобы я сказал это вслух? — наклонившись ко мне, тихо прошептал он.
Я посмотрела в окно. Рыжая что-то весело тараторила и бурно жестикулировала, а Ирина Николаевна, вместо того, чтобы увести эту идиотку, стояла и довольно улыбалась. Твою ж дивизию! Нужно было что-то делать.
— А если я скажу, что хочу? — усмехнулась прямо в холодные жестокие глаза.
— Без проблем. Что здесь?
Седой мотнул головой в сторону небольшой потайной дверцы. Если не знать, что она там есть, обнаружить ее было невозможно. Отсюда вопрос: как это удалось пришлому? Точно, охотник. Последние сомнения отпали.
— Ну? — с напором переспросил мужчина.
— Курительная, — ответила я.
Не говоря ни слова, седой подтолкнул меня назад, к едва заметному проему. Вот и допрыгалась. Хотела отвлечь внимание? Пожалуйста. Все получилось. И что теперь? Как далеко я способна зайти, чтобы спасти пришлую от неприятностей? Ладно, от пары поцелуев еще никто не умирал…
— Ваши спутники нас не потеряют?
Я с вызовом посмотрела в красивое волевое лицо.
— Пока не закончится выпивка, они от стола не оторвутся, — хмыкнул мужчина и положил руку мне на бедро. Недвусмысленно так положил, весомо. Типа, не рыпайся, девочка, сама напросилась. Что ж, действительно. Сама.
— Никто и не заметит, что нас нет, — с намеком добавил седой и ловко втолкнул меня в курительную.
Как только мы оказались в полутьме небольшой, узкой, как пенал, комнаты, слова моментально закончились. Охотник резко прижал меня к стене и задрал юбку.
Резвый парень. Я не собиралась заходить так далеко. Пара поцелуев — максимум. За это время Ирина Николаевна успеет отправить рыжую обратно в поселок и все встанет на свои места.
Додумать я не успела. Губы мужчины неожиданно обрушились на мои грубым поцелуем. Секунда — и ноги оказались раздвинуты, а спустя еще одну — резкое вторжение заставило глухо застонать. Черт! Недавние благие намерения полетели в тартарары. Проклятый мужик не пожелал играть в детские игры. Что ж, сама виновата. Нужно было понимать, что такие, как он, не любят долгих прелюдий. А теперь остается только расслабиться и получать удовольствие.
Я сдержала рвущуюся с языка брань.
Охотник двигался быстро, мощно, его руки с легкостью поддерживали меня под бедра. Лицо выглядело странно замкнутым. Взгляд прожигал. Он не отводил его от моих глаз, и это возбуждало.
Под моими ладонями размеренно двигались мускулы, и я подстраивалась под движения крепкого тела, чувствуя, как, помимо желания, внутри скручивается живая горячая пружина.
С каждой минутой она сжималась все сильнее, пока не сорвалась сокрушительным оргазмом. Твою мать! Редко кому из людей удается быть таким убедительным с волчицей…
Мужик выдохнул сквозь зубы, позволил мне немного отдышаться и несколькими резкими выпадами завершил «акт любви». А потом окинул меня тяжелым взглядом, застегнул молнию на брюках и поднял валяющиеся на полу стринги. Была у меня дурацкая любовь к провокационному белью.
Усмехнувшись, охотник сжал в кулаке кружевные трусики и сунул их в карман.
— Так ты еще и фетишист? — хмыкнула в ответ.
— Не каждый день встречаешь такую горячую штучку. А уж в музеях — и того реже, — глаза охотника холодно блеснули. — Пора возвращаться.
Он подтолкнул меня к двери.