По счастью, традиции царства дозволяли женщинам не скрывать лицо, по крайней мере при общении с простыми людьми, и Чандра быстро перезнакомился с обитательницами дворца. Но ночной красавицы среди них не было.
– Какие строгие у вас стражники, – заметил Чандра, пока девушки гладили оленя и пытались его накормить. Олень вёл себя смирно, а если начинал беспокоиться, дэв успокаивал его, гладя по спине.
– На то есть причина, – заметила одна из танцовщиц. – Род нашего царя в смертельной вражде с родом соседнего царства. Уже много поколений эти роды уничтожают друг друга, и мы опасаемся за жизнь нашего царя и нашего царевича.
– В чём причина этой вражды?
– Да мы точно не знаем. Вроде бы когда-то у царевны нашего царства убили жениха. Она поклялась отомстить, и так всё это и продолжается. Последний раз был за соседями – они убили брата нашего царя. И мы ожидаем следующего нападения.
– Печальная история, – заключил Чандра, вернее, Пуру. Но тут же стал придумывать историю в стихах, повествующую о любви и трагических событиях. Что поделать, трагедии людей – пища для стихоплётов.
Пуру собирался было расспросить о местных обычаях, но тут девушки встали и позвали его посмотреть на тренировку юного царевича. На это действительно стоило посмотреть – юноша, гибкий и быстрый, был подобен лани в скорости и льву в ярости. Он тренировался, как это принято у воинов, полуголым, в одних штанах, показывая рельефные мышцы и вызывая водопад вздохов у украдкой наблюдавших за ним девушек. Пуру заметил, что царевич похож на девушку из озера – как брат похож на сестру.
– Нет ли у царевича сестры? – спросил он у девушек.
– Нет, но об этом не принято говорить. Вроде бы у царевича была когда-то сестра-близнец, но она умерла во младенчестве.
Чандра так увлекся общением и попытками разгадать тайну девушки из озера, что совсем забыл, что ему надо двигаться через дом. Однако, пока девушки вздыхали, разглядывая юного царевича, а его пожилые родители, сидя на специальном помосте, любовались отпрыском, к ним подбежал взволнованный глашатай. Он что-то быстро сказал царю – и тот, остановив тренировку, велел царевичу подойти, чтобы выслушать важное известие. По знаку глашатая к царям подошел запыхавшийся и запылённый гонец.
– Великий царь, беда! Правитель соседнего царства напал на нас! Его воины разоряют деревни, убивают людей, угоняют скот!
– Какая наглость! Наше войско готово? – грозно вопросил царь. Пуру заметил, что храбрости в нем больше, чем силы, – царь явно был стар, и вряд ли бы выдержал вес доспехов и оружия, не говоря уж о многочасовых утомительных скачках на колеснице. – Я сам поведу его в бой!
– Нет, отец! Позвольте мне! – пылко воскликнул юноша. Глаза старика увлажнились.
– Вот достойный сын нашего рода! – воскликнул он и поцеловал царевича в голову. Царица попыталась возразить – ведь для матери её ребёнок всегда слишком юн, чтобы встречаться с опасностью. Но отец, как бы ему ни хотелось оставить сына при себе, всё же позволил ему возглавить войско.
– Я вернусь с победой, не волнуйтесь, мама! Отец, вы увидите, как род наших врагов пресечется, и уже никто не будет тревожить ни нас, ни наших потомков!
Под эти воинственные речи царевича быстро снарядили и он, с отрядом отборных воинов, направился к выдвинувшемуся навстречу противнику войску. Пуру наблюдал за этой историей, чувствуя себя всё больше её участником, а не сторонним наблюдателем. Он зашел в покои царицы, уже не беспокоясь, что его остановят, – то ли сила дэва так работала, то ли сила дома, то ли всё разом – но за короткое время все как будто бы позабыли, что Пуру – просто бродячий рассказчик, который пришёл во дворец несколько часов назад. А относились так, как будто бы знают его всю жизнь, да и он сам тоже так чувствовал.
Царица плакала, и Пуру, как мог, попытался её утешить, а олень положил голову с грустными глазами на её колени.
– Ты ещё очень юн, но, когда женишься, у тебя будут дети, сначала маленькие, они будут играть, такие милые и забавные. А потом они вырастают – слишком быстро! И вот они уходят, а я еще не успела насладиться его играми, не успела как следует вдохнуть его запах… – жаловалась пожилая женщина. Игла воспоминаний о Буддхе уколола дэва, и он поспешно отвернулся, чтобы царица не заметила слёз.
– О, Махадэв, сохрани моего сына! Ой, я же забыла передать ему амулет, как же так? – разволновалась мать.
– Не беспокойтесь. Давайте я отнесу амулет вашему сыну? – предложил Пуру, и олень кивнул, молчаливо соглашаясь со своим покровителем.
– Было бы хорошо… Только будь осторожен, они уже могли вступить в бой.
– Не волнуйтесь за меня, я обязательно передам амулет с вашим благословением, царевич разобьёт врагов, и все вернутся домой, не успеет сесть Сурья!
Взяв амулет, представлявший собой небольшой, с ладонь, вышитый символ Лакшми[3], Пуру хотел взять коня, ведь пешком нагонять конное войско было бы очень долго. Но тут олень произнёс:
– Садитесь на меня, Чандра-дэв! Вы ведь очень лёгкий, под вами даже травинки не гнутся, и следов на песке вы не оставляете.
Пуру, оглянувшись на свои следы, вернее, на их отсутствие, осторожно сел на небольшого оленя, который сообщил, что чувствует, как будто бы птица, вроде майны-скворца, села на него – не более. И помчался вперед длинными прыжками, не хуже лошади, а может, даже и быстрее неё.
Нагнав отряд царевича, Пуру увидел, что бой уже начался. Но юноша ещё не успел соединиться с основным войском – на пути его поджидала засада. Небольшой отряд царевича бился на берегу реки с превосходящим отрядом противника. Пуру наблюдал за ходом схватки с удобного холма и выискивал глазами царевича, чтобы как-нибудь улучить случай передать ему матушкино благословение, амулет. Как он понял, отряд врагов возглавлял какой-то важный воин – весь в чёрном, с закрытым лицом, он бился отчаянно и бесстрашно. Воины противной стороны падали один за другим, сражённые рукой этого воина.
Пуру слез с холма и зашёл со стороны реки – про крокодила он забыл. Лёжа в тростниках, дэв с содроганием наблюдал, как с крутого берега падают в реку мёртвые воины. Наконец царевич остался один, он долго выдерживал натиск воина в чёрном, который не позволил никому из своих товарищей вмешаться в их поединок. Но, как ни храбр и умел был царевич, воин в чёрном все же одолел его, и царевич, вслед за другими, упал с рассеченной грудью в реку.
Пуру даже вскрикнул. Сжимая амулет, он бросился в воду и оттащил царевича в заросли тростников. Там, несмотря на попытки враждебных воинов отыскать тело царевича, их никто не нашёл. Олень спрятался где-то на берегу. Юноша был ещё жив, но раны его были смертельными – даже Ашвины бы не смогли такое вылечить. Здесь помогла бы только мантра Сандживани – воскрешения убитых. Но Пуру не владел такой мантрой, да и использовать её нужно было с крайней осторожностью.
– Не умирайте, пожалуйста… Ваша мама передала вам благословение, вернитесь домой… – и Пуру вложил в руку умирающего амулет матери.
– Остров… посреди этой реки… самое старое и толстое дерево, на нём красно-белый шнурок… пожалуйста… поторопись… иди к дереву! – выдохнул умирающий, сжимая амулет в последних судорогах. Затем он замолк навсегда.
Припрятав тело, Пуру, вытирая слёзы, огляделся. Враги уже перестали искать и ушли в другое место. Думая, что труп унесла река, они искали ниже по течению. Посреди реки действительно виднелся заросший лесом остров. Юный царевич хотел, чтобы Пуру как можно быстрее добрался до дерева на нём, это было так важно, что он потратил последние силы не на молитву, а на это желание. Не гадая, что бы это значило, Пуру нашёл старую рыбачью лодку, которая довольно быстро наполнялась водой, так что плыть приходилось, попеременно то гребя, то вычерпывая воду. Дэв как-то не подумал воспользоваться своими божественными силами и перейти реку аки посуху, а поплыл, как смертный, на лодке.
По пути он вспомнил о крокодиле, но коварная рептилия не показывалась. Добравшись до острова, Пуру, поискав недолго, обнаружил нужное дерево. Вообще же остров был небольшим, и деревья стояли как бы по колено в воде. Но в ветвях отмеченного ярким шнуром дерева висела большая корзина, в которой, к изумлению Пуру, сладко спал младенец, не более двух месяцев от роду. На ручке ребёнка была привязана красная нитка – от сглаза. А на правом бедре красовалась необычная отметина – в форме сложившей крылья бабочки.
Взяв ребёнка, Пуру тем же манером отправился в обратный путь. Но, увидев, что воины врага все еще ищут тело царевича в реке, решил поплыть дальше – выше по течению, чтобы не наткнуться на них. Несколько часов он плыл на старой посудине, успокаивая просыпающегося младенца, который наверняка проголодался. Наконец дэв уже решил пристать к берегу, как вдруг мощный удар сотряс лодку. Пуру схватил малыша и сжался, ожидая, что огромный крокодил, туловище которого походило на толстый ствол, а пасть разверзлась, казалось, от земли до неба, сейчас проглотит их целиком.
Но ничего такого не последовало. Стоя по пояс в воде, ибо лодка приказала долго жить, Пуру услышал звуки мантр. Крокодил, видно, тоже их услышал, так как закрыл пасть и, недовольно взмахнув хвостом, ушёл снова на дно реки. Пуру оглянулся в поисках спасителя – им оказался пожилой брахман[4], стоящий на берегу.
– Не знаю, как и благодарить вас, – выдохнул Пуру слегка дрожащим голосом. Младенец снова стал плакать.
– Можешь зайти ко мне в лачугу, – предложил брахман. – У меня есть немного молока для ребёнка.
– Тысяча благодарностей вам, вашему дому, вашей семье… – обрадовался Пуру, заходя в небольшую хижину из тростника. День уже подходил к закату.
Покормив малыша и убедившись вместе с брахманом, что с ним всё в порядке, Пуру укачал младенца на коленях и внимательнее присмотрелся к отшельнику. Тот выглядел очень старым, даже древним: длинная седая борода, совершенно белые волосы, сложенные на макушке узлом, сеть морщин, испещряющих лицо, руки и вообще всю кожу… Но глаза блестели молодо, и спина не была сгорблена. Брахман показался Пуру знакомым и, вглядевшись божественным зрением, дэв увидел подлинный облик старика.
– Сапта-риши[5] Кашьяпа! Приветствую вас!
– Отец! – одновременно воскликнули Сурья и Индра и переглянулись.
– Дедушка? – точно так же переглянулись Яма и Ями. Все дэвы и дэви зашептались. Только Шани остался совершенно невозмутимым.
– Я уж думал, что иллюзии Мритью-локи затмили твой разум, Сома, – усмехнулся старик, поглаживая бороду.
– Они, конечно, затягивают, – признался Чандра с улыбкой радости от встречи с мудрецом. – Но как можно не узнать вас, одного из сапта-риши, семи изначальных мудрецов? Вы созданы умом Господа Брахмы, вы родитель дэвов, асуров, людей – потомство ваше многочисленно, как песчинки на морском берегу, и нет того, кого бы вы отказались назвать своим сыном, о мудрый Кашьяпа!
– Смотрю, речи твои всё так же сладки, Сома, – Кашьяпа явно был польщён похвалой. – Но что тебя привело в мир смертных?
– Сурья-дэв разрешил устроить испытание, на один пост в кругу грах, – Чандра, казалось, только сейчас вспомнил о цели своего путешествия. – И Второй дом отправил меня и Мангала сюда.
– Посты, да, – риши не проявил особого интереса к этому известию. – Прибытие Мангала я заметил по содроганию земли. А ты, Сома, ступаешь настолько легко, что вес твой для земли не тяжёл. Всё-таки счастливцы твои родители – Атри и Анасуйя, все три сына такие славные, что можно и в самадхи[6] уйти.
– Но, мудрец… – запинаясь, пробормотал Чандра. – Не думаю, что их третий сын так уж хорош… я ведь…
– Что, соблазнил чужую жену? Это, конечно, не похвальный поступок, Сома, – Кашьяпа говорил мягко, как с ребёнком. – Но ошибки совершает каждый, а при твоём природном легкомыслии они вообще неизбежны. Ну так что? Ты умеешь причинять беспокойство, но прекрасно умеешь и убирать его. Тот, кто может подарить такой сладкий сон испуганному младенцу, разберётся, как убрать и иные волнения. Со временем ты устранишь всё это, племянник.
– Вашими бы устами, уважаемый дядя… – вздохнул Чандра, но слова Кашьяпы его явно приободрили.
– Главное же, что, видя на небе тебя, люди говорят о милости Махадэва, что поселил Сому на своей голове, и об этом же вспоминают при имени риши Атри. А что вспоминают про меня, знаешь? Что Кашьяпа как-то в гневе проклял Махадэва убить собственного сына, вот так вот. Вот почему я грешным делом испытываю зависть к твоему отцу, Сома, – вздохнул Кашьяпа.
– Отец не слишком уж стар, что он говорит такое? – взволновался Индра-дэв.
– Не думайте, что разум и мудрость отца хоть как-то затрагиваются временем, – Сурья-дэв задумчиво покачал головой. – Но где же матушка?
– О чём это они? – шёпотом поинтересовался Каколь, ворон-вахана[7] Шани, который тоже пробрался в это высокое собрание, у Ями.
– Риши Кашьяпа – отец Сурья-дэва, Индра-дэва и ещё десяти дэвов, – так же тихо просветила ворона девушка. – А их матушка – дэви Адити. Обычно они всегда вместе, вот отец и удивляется. А отец Чандры – риши Атри, родной брат риши Кашьяпы, поэтому риши Кашьяпа приходится Чандре дядей.
– А Сурья-дэв и Индра-дэв – двоюродными братьями, – сообразил Каколь. – Но почему риши Кашьяпа называет Чандру Сомой? Сома-раса – это же напиток?
Ями собралась было уже ответить, но тут вмешался Шани, поглядывающий на Каколя вполглаза, и не выпускающий из виду происходящее в карте.
– Это прежнее имя. Когда Чандры ещё не было, его звали Сома. А почему – это мы узнаем в своё время, Каколь. Чандра отвечает за память, поэтому, уверен, нам предстоит вспомнить и узнать множество историй из прошлого.
– Уважаемый риши, от вас ведь ничто не скрыто – поведайте мне, что это такое здесь творится? Зачем эти люди убивают друг друга, чей это ребёнок, кто та девушка, что каждый месяц ходит на озеро одна? И ещё этот крокодил… – Чандра передернул плечами, вспомнив речное чудовище.
– Да… расскажу, пожалуй. Второй небесный дом, говоришь? Это дом рода, глубинной памяти, дом основ, без которых жизнь невозможна. Пожалуй, и эту историю мы начнём с основ.
– Только не с основания мира, отец! – ужаснулся Индра-дэв в Сурья-локе, закатывая глаза. Кашьяпа, казалось, его услышал – он посмотрел прямо в лицо присутствующим и усмехнулся.
Чандра приготовился слушать, ребёнок на его коленях спал мирным сном. Над землёй появился тоненький серпик луны – Чандра, как дэв, обладал тем, что смертные называют магией, а мудрецы – божественными силами. Находясь телом в одном месте, он всегда мог направить свои силы на восход ночного светила и прочие необходимые небесные работы.
– Когда-то давно… часть про золотое яйцо и сотворение мира мы опустим, ты всё это изучал в гурукуле[8], – не без ехидства начал риши, поглядев в сторону незримого Индра-дэва. – Как ты знаешь, первыми после Триады были сотворены мы, сапта-риши, семь детей Брахма-дэва. Каждый взял себе по жене, и даже не спрашивай, откуда они взялись – были сотворены из различных энергий Триады, разумеется. Ибо сила, дарованная Триаде, – шакти – женской природы… Есть мнение, что только шакти вечна и неизменна в изменениях, всё же остальное сотворено ею, и она-то и есть Атма – космическая, божественная душа. Впрочем, этот вопрос мы, мудрецы, обсуждаем уже не одну тысячу лет. Так или иначе, а жёны были сотворены и выбрали себе мужей. Меня выбрали две сестры – Дити и Адити. Дити больше стремилась к земному, материальному, а Адити – к божественному. Потому и дети от одного отца, то есть меня, вышли разными. От Адити родились суры, дэвы – сияющие, прекрасные существа, естественно пребывающие в благости. От Дити же родились асуры – тёмные, страшные обликом, пребывающие в естественном невежестве существа. А невежество делает поступки недальновидными, а сердце – исполненным ярости, гнева, душа же делается пристанищем самых разнообразных страстей и похотей. Триада определила дэвам жить на небесах и править небесными локами, а также следить за выполнением законов природы в смертном мире – Мритью-локе, земле. Положение дэва накладывает серьёзные обязанности, для их выполнения дэвам даны божественные силы. Контролировать эти силы и держать себя в рамках может лишь существо в состоянии благости – тогда оно использует силы правильно, на благо мирозданию, а не для удовлетворения личных похотей.