Генри долго критически ее осматривал, чувствуя, как непонятное ощущение постепенно заполняет собой все внутри.
— Чего-то не хватает, — наконец заметил он небрежно.
— Чего? — Джоан обеспокоено вскинула взгляд.
Генри подошел к ней. Остановился совсем близко, и ей пришлось поднять голову. Это напомнило ему, как она смотрела на него давным-давно, когда они только познакомились. Доверчиво и открыто.
— Этого, — сказал Генри, наклонился и поцеловал ее в шею под правым ухом. Жесткий стоячий воротник платья слегка царапнул его по щеке.
Он слышал, как она задержала дыхание.
В дверь постучали. Генри сделал пять шагов назад. Джоан обернулась:
— Да?
— Моя королева, — в кабинет заглянул Бертрам. Скользнул взглядом по Теннесси — отмечая присутствие. — Пора.
— Я готова, — ответила Джоан ровно. Оглянулась на Генри. Она не улыбалась — но глаза блестели не хуже бриллиантов в диадеме — не зло, а тепло.
— Идем, — мягко сказал он. Она кивнула, расправила плечи. Бертрам приподнял брови, когда королева проходила мимо него и Уорсингтона, стоявшего тут же у дверей. Генри проводил Джоан взглядом и вышел следом.
— Теннесси, — пробормотал Бертрам, когда они шли по коридору за королевой, — что ты с ней сделал? Только честно.
Генри ничего не ответил. Он наконец узнал чувство, которое вскружило голову, клокотало в горле, пузырилось на губах, рискуя обернуться смехом.
Они подошли к тронному залу, Джоан остановилась, обернулась к ним и посмотрела на Генри. Он еле заметно ободряюще кивнул. Она слегка улыбнулась, махнула рукой страже, и они распахнули двери.
Зал был освещен тысячей свечей. Сотни лиц обернулись на крик глашатая, сотни голов склонились. Люди расступались перед королевой, Генри шел следом, смотрел ей в спину и думал о том, что она — его. И на все остальное на свете ему было совершенно наплевать.
***
Как Генри и предсказывал, поесть ему не удалось.
Сначала была долгая и невероятно утомительная официальная часть, когда королева сидела на троне, а послы и представители дружественных и не совсем дружественных государств по очереди подходили и поздравляли ее. Все это время Генри стоял неподалеку, чтобы быть наготове. Он подозревал, что его стараниями Джоан сейчас находится не в самом спокойном расположении духа, и это могло быть чревато последствиями — но все прошло хорошо. Королева улыбалась и кивала, говорила ничего не значащие слова — Генри видел удовлетворение на лице Уорсингтона, который, очевидно, тоже опасался за исход вечера. После обмена любезностями в зал вошли слуги с едой и напитками, и Генри решил, что это его последний и единственный шанс не умереть от голода. Королева стояла в центре зала и разговаривала с Бертрамом, лордом Ордеем и губернатором Саузертона. Генри удостоверился, что их беседа протекает самым светским образом, и отправился на поиски еды.
По периметру тронного зала стояли столы с блюдами и кувшинами. Гости, которым не пришло в голову набить живот заранее, сдвинулись поближе к стенам, пытаясь замаскировать свой гастрономический интерес поиском знакомых и радостными приветствиями. Генри проскользнул мимо двух обстоятельных вельмож и группы щебечущих дам, положил на тарелку понемногу всего, до чего смог дотянуться, и обернулся к залу. Он быстро отыскал лысую макушку Ордея — но королевы рядом с лордом уже не было. Генри увидел Бертрама и саузертонского губернатора — но Джоан не было и там.
Генри осмотрел весь зал. Отставил тарелку, намереваясь отправиться на поиски королевы, обернулся — и прямо перед собой увидел Мэри Тойлер. Это было настолько неожиданно, что сначала Генри не мог ничего сказать. Наконец он собрался с мыслями, поклонился и достаточно вежливо произнес:
— Баронесса.
Мэри ничего не ответила. Плохо. Значит, она не собиралась играть в игру «старые знакомые», а это был единственный сценарий, казавшийся Генри мало-мальски приемлемым в данной ситуации. Тогда он быстро сменил тактику и чуть мягче произнес:
— Я не знал, что ты в столице, Мэри.
Она скривилась, будто собираясь заплакать, и Генри стало совсем нехорошо. Публичной истерики он допустить не мог, и потому еще мягче начал говорить разные правильные слова, вроде того, что он «очень рад снова ее видеть». Лицо Мэри расслабилось, она оживилась и в ответ стала выливать на него нескончаемый поток слов. Генри приготовился слушать и в правильных местах сокрушенно кивать — и тогда наконец увидел Джоан. Она стояла шагах в двадцати за спиной Мэри, но Генри знал, что королева слышит каждое их слово.
С этого момента сознание Генри разделилось: одна часть пыталась уловить смысл того, что говорила баронесса, а вторая в это время внимательно следила за лицом Джоан, которая беседовала с лотарским князем и улыбалась все более и более любезно.
— ... и я поняла, что доеду до края земли, но все равно найду тебя! — с триумфом закончила Мэри какую-то очень длинную фразу.
— Зачем до края земли? — спросил Генри несколько рассеянно, заставляя себя оторвать взгляд от Джоан и посмотреть на баронессу. Его вопрос явно не соответствовал пафосу монолога, поэтому Мэри запнулась и не смогла сразу продолжить свою речь.
Генри снова мельком посмотрел на королеву — и теперь заметил, какого цвета у нее глаза. Он не спускал с нее взгляда, а она уже не говорила с послом, и он видел...
... как птица встает на одно крыло, ловя потоки восходящего воздуха...
... как в глухом лесу вой волка разрывает тишину на тысячи лунных нитей...
... как в тумане исчезают последние капли предрассветной росы...
Он видел все это и знал, что ему не успеть. До королевы было двадцать шагов, а зал уже почти полностью исчез за бесконечно прекрасными видениями...
Генри прижал руку к виску, сосредотачиваясь, концентрируясь, пробивая своей мыслью все возможные сущности бытия — потому что была на свете одна вещь, единственно важная, единственная в своем бытии, и только она сейчас имела значение.
Он смотрел в глаза Джоан, разрушая, раздирая на части все сказочные миражи, заполнившие его сознание — потому что без нее в них не было никакого смысла, в них самих не было никакой красоты. Красота была в ней.
Он услышал, как королева судорожно выдохнула и закашлялась, а реальность неожиданно снова появилась и обрушилась на Генри с такой силой, что он чуть не упал. На лбу выступила испарина, и он с трудом глотал ртом воздух, который казался слишком плотным и слишком настоящим.
-...Генри! Генри, ты меня слышишь? — услышал он слегка обиженный голос Мэри.
— Нет, Мэри, — с трудом ответил он, чувствуя себя так, будто ему пришлось продираться сквозь толщу ледяной воды к поверхности. — Я тебя не слышу.
Шатаясь, Генри отошел к дальней стене, не заставленной столами, тяжело привалился спиной и прикрыл глаза. Генри не знал, как отреагировала Мэри на его более чем грубое поведение. Возможно, она упала на пол и стала биться в конвульсиях. Возможно, взорвалась на месте, закидав окружающих лоскутами своего прелестного платья. Ему было все равно. Он всеми силами пытался убедить себя, что нужно стоять на ногах, а не лежать бесформенной кучей на полу.
Кто-то вложил в его руку кубок. Генри открыл глаза и увидел удаляющуюся спину королевы, которая шла под руку с Уорсингтоном. Генри поднес кубок к пересохшим губам и долго пил мелкими частыми глотками, одновременно выравнивая дыхание. После этого он осторожно обвел глазами зал — но Мэри, на его счастье, уже нигде видно не было. Генри заставил себя отлепиться от стены и подошел к небольшой группе, в которой были, в том числе, королева и первый лорд. Джоан встретилась с ним глазами, сейчас уже совершенно нормальными, но было в них нечто такое, что на одно короткое мгновение Генри увидел, как в тумане исчезают последние капли предрассветной росы.
И это было безумно прекрасно.
***
Когда королева покинула зал и прием подошел к концу, превратившись в обычную пьянку, Генри вышел из зала и спустился в королевский сад.
Он подошел к своему любимому дубу, снял узкий дуплет и сел на траву, откинувшись на ствол. Генри по-прежнему чувствовал себя паршиво, но здесь, на свежем воздухе, его хотя бы перестало мутить. Он прикрыл глаза и приготовился слушать шелест листьев, пение соловьев и прочие идиллические звуки, когда неожиданно над ним раздался голос Джоан:
— Хорошо, что у меня так развито шестое чувство. Иначе я никогда бы тебя здесь не нашла.
Генри открыл глаза. Она стояла в нескольких шагах от него, по-прежнему в своем роскошном платье, и свет луны, падавший на нее чуть сбоку, прибавлял этой картине величественности. Он знал, что по этикету должен встать, и начал искать в себе силы, чтобы это сделать, но тут Джоан опустилась на траву в нескольких шагах от него. Пышная юбка вздулась вокруг нее темными полосатыми волнами.
— Как тебе это удалось? — спросила она.
— Я не знаю, — ответил Генри почти честно. Он знал, что сделал, но сам не мог понять, как ему это удалось.
— Кстати сказать, — продолжил он легко, — а что увидела ты в тот момент?
Она набрала воздуха, как будто собираясь ответить, но вместо этого лишь выдохнула и покачала головой.
— Хей, — сказал он слегка укоризненно. — Мне же любопытно.
Она снова покачала головой, на этот раз с легкой улыбкой.
— Я не смогу правильно описать это словами.
Он задумался и наконец просто кивнул.
— Спасибо, — сказала она тихо. Он не знал, за что именно она его благодарит, но почувствовал, что уточнять не стоит. Он и так нарушил сегодня все мыслимые и немыслимые границы, поэтому просто слушал шелест листьев и краем глаза наблюдал за неподвижной Джоан.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она наконец.
— Хреново, — усмехнулся он, — но дойти до своей комнаты в состоянии, я думаю.
— Тогда спокойной ночи, — сказала она, подымаясь.
— Спокойной, — кивнул он, не давая себе сказать ничего, что могло бы ее задержать.
Генри снова прикрыл глаза, но, хотя он и очень сильно прислушивался, ему так и не удалось услышать звук ее удаляющихся шагов.
***
Генри заснул только под утро. Именно тогда ему приснился один из тех снов с участием Джоан, после которых Генри всегда очень не хотел с ней встречаться — поскольку их содержание совершенно не соответствовало тому, как он должен был вести себя в присутствии королевы. Поэтому, проснувшись, Генри не пошел в кабинет королевы, чтобы позавтракать там, а спустился в огромную замковую кухню, перехватил кусочек того и кусочек сего и пошел в сад, который в это время суток всегда был отрезвляюще неромантичен. Садовник что-то подстригал, стоя на одной из дорожек, и Генри специально сел на скамейку недалеко от и размеренно завтракал, наслаждаясь скучной обыденностью происходящего. Утро было серым и тихим, и Генри довольно быстро перешел из тоскливо-мечтательного в бодро-рабочее состояние духа. Дожевав последний кусок того и смахнув с колен крошки сего, он встал и направился в замок. До королевских покоев отсюда можно было пройти двумя путями — через галерею внутреннего двора и через тронный зал, и Генри решил идти через последний — ему было любопытно, остались ли там еще какие-либо следы вчерашнего приема.
Зал оказался девственно чист и совершенно пуст, не считая двух фигур, стоявших в противоположном углу и о чем-то тихо разговаривающих. Сначала Генри решил, что это кто-то из слуг — никто из знати не мог оказаться здесь в такую рань.
А потом его чуть не хватил удар, потому что это были Мэри Тойлер и Джоан.
Он впервые видел их вот так, рядом, и контраст мог бы показаться комичным, если бы вся ситуация не была столь неприятной.
На Мэри было светлое легкое платье, очаровательно подчеркивающее ее фигуру. Мягкую полную шею охватывала нитка жемчуга, и в слегка приоткрытых прической ушах виднелись жемчужные же сережки. Образ, Генри хорошо это знал, назывался «милая женщина летним утром» и выдержан был мастерски.
Джоан в темной мужской одежде стояла, как обычно, очень прямо, подперев одной рукой другую и задумчиво проводя тонкими пальцами по губам. Образ, Генри хорошо это знал, назывался просто — «королева Джоан» и был бы выдержан мастерски, если бы только Генри не знал так же хорошо, что у Джоан вообще-то было плохо со сменой образов. В том смысле, что она никогда их и не меняла.
Несколько мгновений Генри стоял в нерешительности. Обе дамы не заметили его присутствия, потому что Мэри, вероятно, была слишком увлечена разговором с королевой, а королева, вероятно, была слишком увлечена тем, чтобы не откусить Мэри голову во время этого разговора. Генри было страшно любопытно, что именно они говорят друг другу — но он был последним человеком, которому полагалось содержание этого разговора знать. Он уже собрался бесшумно покинуть зал, когда до него донеслись слова королевы:
— Дорогая баронесса, я могу ошибаться, но мне кажется, что лорд Теннесси уже достаточно взрослый мужчина, и решать, кому он будет принадлежать, и будет ли принадлежать кому-либо, может только он, а не вы и даже не я. И я очень надеюсь, — добавила она, — что мы больше никогда не будем с вами беседовать на эту тему.
С этими словами королева пошла в сторону второго выхода из зала, который вел к ее кабинету, не дожидаясь поклона со стороны баронессы. Мэри, хорошо знавшая правила двора, тем не менее присела в глубоком реверансе, глядя в удаляющуюся спину королевы — а затем повернулась к дверям, у которых все еще стоял Генри. Увидев его, она вспыхнула. Он коротко поклонился и тут же вышел за дверь.
***
Сказать по правде, Генри не очень хорошо разбирался в женщинах. Он никогда не пытался их использовать или ими манипулировать, а потому никогда не утруждал себя тем, чтобы пытаться всерьез разобраться в особенностях их поведения. В каждый конкретный момент его жизни была какая-нибудь женщина, которую он с переменным успехом пытался понять, но в общем-то все они, включая его собственную мать, оставались для Генри полнейшей загадкой.
Когда он услышал спокойный и ровный голос Джоан, говоривший такие правильные и разумные слова, он по-настоящему восхитился ею. Генри решил, что наконец-то видит пример достойного, честного, а главное, логичного женского поведения.
И потому он был совершенно не готов к тому, что ждало его в кабинете.
Генри пришел туда чуть позже Джоан, поскольку ему пришлось идти кружным путем через галерею. Когда он вошел, она стояла у окна.
— Генри, — королева повернулась к нему, и он удивился, каким злым при этом было ее лицо, — ты не мог бы сделать так, чтобы мне больше не пришлось сталкиваться с твоей любовницей? У меня в следующий раз может не хватить терпения.
Он был настолько не готов к ее злости и раздражению, что вместо такого же холодного и резкого ответа сказал ей то, что действительно думал:
— Я попробую. Хотя не очень понимаю пока, как это сделать.
— О, — воскликнула Джоан ядовито, — я думаю, если ты переспишь с ней еще пару раз, проблема будет решена.
Генри вздрогнул, как будто она дала ему пощечину. Несколько мгновений они зло смотрели друг на друга, потом он повернулся и вышел из комнаты, стараясь как можно аккуратнее закрыть за собой дверь.
***
Они не разговаривали после этого несколько дней. Сначала Генри решил, что он не будет приходить в кабинет королевы, пока она сама не извинится перед ним. Но Мэри Тойлер взяла за правило возникать на его пути, куда бы он ни шел, и в конце концов Генри вынужден был скрыться в королевских покоях — это была единственная часть замка, в которой баронесса не решалась появляться. Генри проводил с королевой целые дни напролет, не проронив ни слова. Он пытался утешить себя мыслью, что, если королева действительно злится на него из-за Мэри, значит, она совершенно точно к нему неравнодушна. Но время от времени Генри спрашивал себя, не было ли равнодушное добродушие лучше этого холодного неравнодушия. Он не знал.
Бертрам, разумеется, все заметил. Поймал Генри после очередного заседания Совета и спросил прямо: