Он смотрел ей в глаза — и на мгновение Джоан казалось, что медленно, очень-очень медленно в них появляется что-то знакомое. Что перламутровый свет сменяется пронзительной серостью, что тьма вокруг радужки превращается в четкую черную границу...
Он глубоко вздохнул, прикрыл глаза и тихо, спокойно попросил:
— Спустись, пожалуйста.
Она вздрогнула и спросила, с трудом стараясь звучать насмешливой и равнодушной:
— Но ты же поймаешь меня?
— Да, — согласился он.
— Но...
— Джоан, — сказал дракон холодно — и открыл глаза. Они снова были светлыми, перламутровыми. — Спускайся.
И в его голосе было что-то такое, что она не смогла больше спорить. Неловко соскочила на твердые каменные плиты.
— Я иду в дом, — пробормотала она наконец. — Я замерзла.
Он кивнул — и она ушла, оставляя за спиной мягкую тьму сонного ночного ущелья, черную стену гор, вырезанную из бесконечной глубины догорающего неба, и дракона, сидевшего на любимой скамейке Генри.
***
С того вечера дракон не избегал ее — во всяком случае, теперь во время каждой трапезы их было трое. Леди Теннесси явно старалась вести себя непринужденно, но отсутствие былой язвительности по отношению к сыну выдавало ее. Джоан знала, в чем дело. Леди Теннесси боялась его. Не понимала, чем он стал.
Джоан и сама этого не понимала.
Они сидели за ужином, Джоан пыталась заставить себя съесть хоть что-нибудь, и вдруг поняла, что давным-давно не видела того, кто совершенно точно должен был быть здесь.
— А где Ленни? — спросила она.
Леди Теннесси и дракон одновременно посмотрели на нее — тяжелый взгляд серых глаз и совершенно равнодушный — перламутровых. Потом они переглянулись, и дракон еле заметно кивнул.
— Когда на Тенгейл напали, — медленно начала леди Теннесси, — они убили всех, кто был здесь. Всех, кроме Генри.
На последнем слове она быстро посмотрела на дракона — как будто пытаясь понять, относится ли это имя к нему. Его лицо было спокойным, равнодушным.
И тогда Джоан окончательно поняла, что это существо не имеет с Генри ничего общего. Потому что Генри не смог бы быть спокойным, услышав, что Ленни убили. Он бы пытался не выдать своих чувств — но у дракона чувств не было.
Перламутровые глаза спокойно и холодно смотрели на Джоан.
Она опустила взгляд.
***
Джоан долго лежала без сна, глядя в потолок. Наконец не выдержала, торопливо нашла плащ, взяла со стола еще не догоревшую свечу — и выскользнула из комнаты. В доме было темно — очень темно. Пожалуй, единственным, чего Джоан действительно боялась, была темнота.
Она нашла дракона, где и ожидала — в библиотеке. И по тому, как он посмотрел на нее, поднявшись на встречу, поняла, что он тоже ее ждал.
— Что происходит сейчас в Риверейне?
Он улыбнулся.
— Я ждал, когда ты сама задашь этот вопрос.
— Но мы же оба пропали больше чем на месяц!
— Да, — согласился он. — Поэтому еще несколько дней ничего не изменят. А тебе нужно было прийти в себя. Кроме того... Они ведь знают, что случилось.
— Откуда? Ты писал кому-нибудь?
— Бертрам приезжал в мое отсутствие. Моя мать показала ему мою записку. Кроме того, твой брат узнал о том, что мы снова поженились. Об этом могли ему рассказать только Уорсингтон, Бертрам и моя мать. Я точно знаю, что она ни при чем — значит, остаются эти двое. Кто-то из них поддерживал с Джоном связь все это время. Организовал покушение на меня и тебя. Рассказал о свадьбе.
— Бертрам с самого начала помогал мне... — неуверенно начала Джоан. Она подошла к креслу и села — накатила слабость и усталость.
Ей не хотелось туда возвращаться. Выяснять, кто предатель. Бороться с последствиями долгого отсутствия...
— Он с самого начала появился неизвестно откуда, — возразил дракон. — С неизвестными мотивами.
Джоан нахмурилась.
— И ты не знаешь, кто это из них? Ты же знаешь все!
— Я знаю все, когда вижу человека, — мягко ответил дракон. — Я могу попробовать понять, в чем дело, лишь когда окажусь рядом с ними.
Джоан кивнула.
— Тогда нам надо ехать.
— Когда ты будешь готова? — только спросил он.
— Послезавтра.
— Точно?
— Да, — она сама услышала, что голос прозвучал почти уверенно.
Она не хотела ехать.
Но была готова.
***
Уорсингтон сказал, что ждать больше нет смысла. И слушать возражения не стал.
— Три месяца! — не унимался Бертрам. — Мы должны ждать три месяца! По закону! Кто из нас, Тьма тебя возьми, юрист?!
Уорсингтон нахмурился.
— У границы стоят крессы. Они уже знают, что у нас больше нет ни королевы, ни дракона. И через два месяца, весной, перейдут границу. Кто поведет войска им навстречу? Ты? Я? У нас не будет времени выбирать короля тогда.
Бертрам ничего не отвечал — потому что первый лорд был прав. Но это было нарушением закона.
И он все еще надеялся, что Джоан вернется — до того, как Уорсингтон успеет выбрать нового короля, потому что в этом случае она утратила бы свои права на трон. Бертрам никогда никого не любил, и точно не любил королеву — но при мысли, что он больше никогда не увидит Джоан, Бертраму становилось тошно. Он верил в эту девочку. Она была очень близка к его идеалу человека, с которым можно работать. С кем из этих олухов — лордов, имеющих право претендовать на трон — он сможет работать? Да даже Теннесси был бы лучше!
Но Теннесси тоже не было. Он ушел искать дракона. А им предстояло искать короля.
И убедить всех, что они нашли того, кого надо.
***
Порядок, по которому высшее дворянство избирало монарха, был установлен полтора столетия назад, во время правления Джона Седьмого. Супруга короля никак не могла произвести на свет наследника и даже наследницу, и король все сильнее переживал, что же будет со страной в случае его внезапной смерти. В то время королю еще полагалось подвергать свою жизнь опасности во время охоты и турниров, поддерживая престиж короны, и вероятность свернуть шею была очень и очень высока. Поэтому Джон Седьмой велел Высокому совету издать закон о выборе монарха в случае отсутствия у предыдущего короля прямого наследника. Согласно ему, после смерти бездетного монарха созывался Большой совет лордов. Те из них, кто состоял в подтвержденном родстве с королевской семьей, имел право заявить свою кандидатуру. Затем проходило всеобщее голосование, где для победы нужно было набрать не менее двух третей голосов, и избранный король провозглашался основателем новой династии.
Королева в конечном итоге благополучно произвела на свет сына, Джона Восьмого, и тот тоже внес в закон свои коррективы. Король имел неосторожность заблудиться во время охоты и две недели проплутать в Дернбийских лесах. Вернувшись же, он обнаружил, что в его отсутствие успели созвать Большой совет и выбрать нового короля. Джон Восьмой пришел в ярость, зачинщиков велел казнить, а в закон — вписать новый пункт, согласно которому, если не было достоверно известно, что король умер, совет собирался не раньше, чем через три месяца после его исчезновения.
Тогда все считали, что подобный закон не понадобиться никогда — ведь короли не имеют привычки просто так исчезать. За прошедший год о нем вспоминали уже второй раз. А теперь наконец решили воспользоваться.
На бумаге все звучало красиво и просто. На деле Бертрам уже видел бесконечные интриги, борьбу партий за влияние, союзы и контрсоюзы, заказные убийства...
«Надо удвоить штат», — подумал он. — «И узнать все обо всех возможных кандидатах».
Уорсингтон, снова действующий регент, назначил дату Большого совета через две недели. Он нашел лазейку в законе, согласно которой в случае военного положения три месяца можно было не ждать. Военное положение тут же ввели.
И Бертрам, кажется, был единственным, кого происходящее не устраивало.
***
Они встретились на галерее, окружавшей двор верхнего замка. Темнело, густые сумерки сочились через арочные проемы на каменный пол. Бертрам шел в сопровождении четырех человек — с недавнего времени у него появился повод быть чрезмерно осторожным.
Человек, проходивший мимо, вдруг тихо позвал:
— Бертрам.
Лорд дознания остановился и всмотрелся в него. Факелы еще не зажгли, а человек скрывал лицо под капюшоном — но по осанке и голосу Бертрам понял, кто это.
— Чем обязан, Эдвард? — ухмыльнулся лорд дознания, жестом веля своим людям отойти подальше.
— Ты в курсе, что задумал Уорсингтон? — еле слышно пробормотал Баррет-младший.
Бертрам приподнял бровь.
— Переизбрать короля раньше срока?
Баррет покачал головой.
— Можно, конечно, сказать и так. Только у него свои взгляды на то, кто должен стать следующим королем.
Бертрам прищурился.
— Продолжай.
— Сегодня ко мне обратились странные люди с очень странным предложением. Присягнуть Уорсингтону в качестве предводителя нашей области.
— А как же твой отец?
— Я задал тот же самый вопрос. Мне сказали, что пора менять страну и дать дорогу новому поколению.
— Что за бред?
— И опять мои слова, один в один. Тогда мне намекнули, что светлое будущее может обойтись и без меня.
— И что ты им в результате ответил?
— Согласился. И пошел искать тебя.
— Они тебя видели?
— Не знаю.
Бертрам задумался.
— А завтра Уорсингтон соберет всех лордов, по традиции безоружных, в тронном зале и предложит в качестве короля себя. И если кто-то не согласится, то этот лорд тут же уступит дорогу молодому поколению. С которым уже договорились.
Баррет кивнул.
— Но это же сыновья! Не могли они все, как один, согласиться на предательство своих отцов?
— Все, как один, не могли. Но, может, Уорсингтону удалось договориться и с кем-то из самих лордов. А в моем случае просто прощупывал почву. Ему достаточно примерно трети — остальные не сумеют нормально объединиться против него. Вспомни войну. Только сейчас у нас нет Джоан, которая бы могла все поставить на свои места.
Бертрам поднял на него взгляд.
— Нет, — согласился он — а сам в голове принялся считать.
Люди Уорсингтона. Они появились два дня назад — и это сразу не понравилось Бертраму. Их было слишком много, и они были слишком похожи на его собственных людей — собранных, спокойных, вежливых, с движениями и взглядами профессиональных убийц. Расклад сил был примерно равным — но ведь еще существовала королевская стража. И было неизвестно, на чьей она стороне. Должна была быть на стороне короны — но последняя пока зависла в воздухе, готовая опуститься на голову первого, кто захочет ею завладеть. Бертрам не знал, волнуют ли начальника стражи методы, при помощи которых корону собирался заполучить Уорсингтон.
— Эдвард... — начал Бертрам — но тут же замолчал, потому что со стороны тронного зала раздались сердитые крики. Он переглянулся с Барретом, махнул рукой своим людям — потом передумал и приказал двоим:
— Идите к другому входу.
Они кивнули и скрылись в полумраке. Остальные направились к главным дверям. Бертрам подозревал, что те могут быть заперты изнутри — но тяжелое полотно поддалось и распахнулось под его рукой.
В зале горели огни, и потому Бертрам мог с первого взгляда оценить представшую перед ним картину. Будь он художником, он бы смог оценить ее композиционную выверенность — тело лорда Ордея, лежащее в центре зала, четырех человек с мечами в руках, окруживших его, и пятую фигуру, стоявшую чуть в стороне. Но Бертрам художником не был — поэтому он оценивал совсем другое.
«Пятеро на четверых. Уорсингтон не в счет. Четыре на четыре. Еще двое с другого входа. Четыре на шесть».
Уорсингтон и его люди внимательно смотрели на вошедших. Вероятно, тоже считали. В наступившей тишине внезапно стало слышно, как жужжит муха, бьющаяся о стекло.
Бертрам повернулся к Баррету и тихо пробормотал:
— Подними на уши весь замок.
— Рассказывать про лорда Ордея?
— Нет. Говори, что на регента напали. Есть шанс, что тогда тебя не убьют тоже.
Баррет кивнул и выскочил за дверь. Двое из людей Уорсингтона подались вперед, но Бертрам покачал головой. Регент нахмурился, кивнул на заднюю дверь у трона — но оттуда вышли те двое, которых посылал Бертрам.
Уорсингтон повернулся к нему.
— Ты рановато начал, — заметил Бертрам спокойно. — Стоило подождать до завтра.
— Ты делаешь поспешные выводы, — глухо ответил регент.
— Разве? Я пока еще никаких выводов не делал. Я только вижу труп.
— Он напал на меня.
— Я понял, — кивнул Бертрам. — Но теперь, как ты понимаешь, лорды не станут разгуливать безоружными. Я об этом позабочусь.
Уорсингтон нахмурился.
Из-за дверей послышались громкие шаги, как будто шло много людей.
«Быстро же парень обернулся», — удивился Бертрам.
Высокие двери с треском распахнулись.
— Уорсингтон, — раздался звучный голос Джоан. — С каких пор меня не пускают в Риверейнский замок?
Бертрам обернулся.
Они стояли в проеме рядом — она и Теннесси — в темных дорожных плащах, резко контрастирующих с блестящими доспехами стражи и яркими костюмами дворян, толпившихся за их спиной. Бертрам шагнул в сторону, пропуская толпу, хлынувшую в зал. Многие перешептывались, глядя на тело Ордея. Люди Уорсингтона отошли к регенту, собранные и вежливые — но мечи не убрали.
Король с королевой вышли в центр зала. Джоан долго смотрела на Ордея, но Бертрам со своего места не мог рассмотреть ее лицо. Затем она обернулась к собравшимся.
— На колени, господа, — сказала она, и ее голос снова разнесся под сводами гулким эхо. — Перед вами ваш король.
Дворяне снова зашептались, на этот раз рассерженно.
А затем к ним обернулся Теннесси. И совсем как тогда, на первом Большом Совете Джоан, люди стали один за другим опускаться на одно колено.
Бертрам изумленно уставился на них.
А потом Теннесси взглянул на Бертрама. Его глаза были пронзительно серыми, со странным перламутровым оттенком. И прожигали насквозь. И тут же, не понимая, что с ним происходит, Бертрам преклонил одно колено и низко склонил голову — а Теннесси в это время обратился к лорду-регенту:
— Лорд Уорсингтон, — его голос звучал тихо и отчетливо. — Вы обвиняетесь в измене короне, покушении на убийство и попытке государственного переворота.
Любопытство взяло верх — Бертрам приподнял голову. Теннесси приказал:
— Взять его, — и послушные Уорсингтону люди, вежливые и спокойные профессиональные убийцы подошли к регенту, окружили — и вывели из зала. Изумление Бертрама было столь велико, что он поднял голову еще выше и пристально посмотрел — сначала на Джоан, а затем на Теннесси.
И тогда он все понял.
Мертвая королева
Бертрам считал, что все понял — но ему понадобилось несколько дней, чтобы действительно осознать, как все было на самом деле.
Джоан отказалась от всего. От трона, от места в Совете, от участия в любых делах. Бертрам пытался ее отговорить — но она не желала и слышать о том, чтобы вернуться к управлению страной. Когда он пытался поначалу спрашивать у нее что-нибудь, она неизменно отвечала:
— Это лучше обсудить с Генри.
Имя своего супруга Джоан произносила глухо. Так обычно говорили про покойников.
Раньше Бертрам сомневался бы в том, насколько Теннесси можно доверить всю власть — но сейчас именно в этом он не сомневался. Генри — этот новый Генри со странными глазами — представлял собой идеал правителя. Он был рассудителен, справедлив, прислушивался к мнению других и решал все сам. Дворяне приняли его безоговорочно — все прошлые опасения по поводу брака Джоан не оправдались. С новым королем можно было бы работать.
Но не получалось.
Потому что всякий раз, когда Бертрам видел глаза короля, его охватывал ужас. Необъяснимый ужас, который не имел ничего общего с обычным человеческим страхом. Бертрам понял, почувствовал самим нутром, что теперь на троне Инландии сидел не человек с драконом внутри. На троне сидел дракон.