Когда Рейес ушел, Дарзи приказал надеть на Веласко кандалы, сейчас же он подумал, что поторопился. Тяжелые железные браслеты, которые обычному узнику перетянули бы запястья, доставляя дополнительные неудобства, Веласко оказались впору. Он даже обрел некоторую свободу в сравнении с туго связанными руками — насколько позволяла длина цепи, разумеется. В одной руке он держал изящную курительницу тонкой моревийской работы. Она словно вся состояла из переплетающихся серебряных нитей, по ободку шла золотая кайма, инкрустированная аквамаринами. В другой вертел цветок. Похожие во множестве высыпали на лугах в средине поланьо верано, однако были белыми, тогда как этот — ярко-синего цвета.
— Приближаешь очевидное? — поинтересовался Дарзи.
Герцог поморщился. У Дарзи и самого уже начинало гудеть в ушах: цветок-то являлся очень непростым, и в душной комнате его аромат лишь усиливался. Чтобы приостановить отравление, он наполнил водой из принесенного с собой кувшина стоявшую на столе кружку. Пригубил. Безвкусная жидкость, внезапно показалась терпче самого изысканного вина. Пить следовало маленькими глотками, а дышать медленно и ровно.
— Маркиз Нозарок, — проговорил Дарзи, ухмыляясь, — то есть, его светлость герцог Нидоса… не желаете объясниться? Быть может, я расскажу о вашей дальнейшей судьбе.
— Вам угодно говорить со мной? — скучающим тоном проронил Веласко и положил цветок на подоконник, туда же поставил и курительницу, над которой вился сизый дымок.
— Я, вероятно, соскучился, — пожал плечами Дарзи.
— Разве? — тон не изменился. — Кажется, вы прискакали еще днем.
— Мы не виделись столь долго и расстались врагами. Тогда ты сказал… чтобы я покинул Нозарок и никогда более не появлялся на твоем пути? Знаешь, в столице можно всяко лучше устриться, чем здесь, — Дарзи допил воду и наполнил кружку вновь, с удовлетворением увидев, как Веласко отвел взгляд. Его наверняка мучила нестерпимая жажда.
Как только наследнику исполнилось четырнадцать, герцог Рикардо принялся учить его науке о ядах. А Веласко, в свою очередь, обучил кое-чему лучшего друга. Знатным отравителем Дарзи к своему неудовольствию не стал, однако кое-что запомнил.
— Одного глотка настоя сегеры и габесы достаточно, чтобы свалить здорового человека на месу, — заметил он. — Если же смесь этих трав поджечь, у несчастного, вдыхающего ее пары, начнется сильное обезвоживание, потом — головные боли, головокружения и, наконец, лихорадка. Как ты себя чувствуешь, Бласко?
— Никогда! — холодно произнес тот. — Не смейте называть меня этим именем.
Дарзи пожал плечами и пригубил из бокала:
— Воды?
Веласко качнул головой и отвернулся.
— Ты так и не научился выбирать друзей, — заметил Дарзи. — Вероятно, тебе будет забавно услышать, что Рейес согласился с моими доводами? Он в курсе яда.
— Чушь.
— До Кастеллы ты не доберешься.
— А это не имеет значения, — Веласко устало прикрыл глаза и провел кончиками пальцев по припухшим векам.
— Ты столько раз спасал этого щенка. Неужели не обидно? Я все ждал, что мальчишка решит тебя спасти, но он так и не отважился.
— Юноша придумал себе обязанности и им следует, — губы Веласко тронула легкая улыбка. — Я не уверен в том, что принц так уж и неправ.
— Он предал, — напомнил Дарзи.
— Принц ничего мне не обещал и, тем более, ни в чем не клялся, — он открыл глаза, оперся рукой о подоконник и поднялся; отойдя от окна, медленно опустился на скамью. — Зачем… так? Я имею в виду яд. Неужели вам, виконт, столь важно под конец меня унизить?.. Или, может, происходящее не что иное, как извращенный акт милосердия? Тело, измученное ядом, не столь сильно страдает от пули, пронзающей грудь, или веревки, обвившей шею?
— Простое человеческое злорадство, — пожал плечами Дарзи. — Я тоже позволяю себе слабости. Кстати, Рейес уехал один, если не считать тридцати солдат гарнизона и кучки разбойников.
— Если он сглупил, то при чем здесь, право, я? — рука потянулась к распахнутому вороту рубахи, но остановилась на полпути.
— Думаю, больше мы о нем не услышим, — добавил Дарзи.
Веласко повел плечом, ничего не ответив.
— Но ты едва ли его переживешь. Я лично прикончу тебя. Завтра! Утром!
— Злорадствуйте, виконт, — без тени эмоций в голосе проронил Веласко. — Более мне нечем вас порадовать.
— Ты лишил меня всего! Общества! Уважения! Собственной семьи…
— А вы меня… отца, — прошептал Веласко, закрывая глаза. Изящная рука обессилено упала, из-под железного браслета оков стекала тоненькая струйка крови.
***
Под копытами хрустели опавшие ветки, трава сливалась в сплошной зеленый ковер с длинным ворсом. Они спешили. Двигались облегченной рысью. Благо, что разбойников удалось посадить на телегу, и тем не пришлось бежать. Солнце стояло еще высоко, но все понимали — до ночи Нозарока не достигнуть.
Амари ехал, тщетно пытаясь выглядеть спокойным. Брови, несмотря на все усилия, сходились на переносице, а рука судорожно сжимала повод. К безрадостным размышлениям и плохому предчувствию прибавилось еще и смутное узнавание. Он однажды уже ехал так же по лесу, и пусть тогда дорогу освещали факелы, за спиной не тряслась телега, а сам он называл себя другим именем, ощущения были схожими. Он на всю жизнь запомнил, как убивали герцога Рикардо, и нисколько не удивился, когда путь отряду преградило упавшее дерево.
— Спешиться! Шпаги из ножен! — услышал он собственный абсолютно спокойный голос. Но сам выполнять свои же распоряжения не стал.
Он послал Злата вперед, как только заметил выплывшую из тени листвы закутанную в темный плащ фигуру, выхватил кинжал и метнул в незнакомца. Острие проникло в основание шеи по рукоять, но крови так и не появилось, из раны вырвался лишь зеленоватый туман.
Сердце ухнуло куда-то вниз, а потом подпрыгнуло и бешено заколотилось в горле. Раньше Амари плохо запоминал сны, невыносимо яркими они стали только по приезду в Нозарок, и практически в каждом кошмаре он видел темные плащи и туман — нелюдей, желающих его смерти. Единственным, кто их отгонял, оказывался Керво, но сейчас герцога рядом не было.
За спиной отчаянно выругался соломенноусый офицер. Амари только сейчас понял, что с того момента, как упало дерево, до оседания на землю туманной твари словно оглох. По ушам ударили людские крики, лязг стали, и вопли ужаса. В руке сама собой оказалась шпага. Прежде чем он смог понять, что творит, лезвие погрузилось в шею очередного нелюдя.
Амари ждал боли и головокружения, судороги и сковывающего тело холода — он слишком хорошо помнил свои ощущения в оказавшемся реальностью бреду. Он проболел несколько дней после этого. Сталь не несла тварям смерть — это он тоже прекрасно запомнил — те сами отравляли через прикосновение. Но Амари ничего не почувствовал, зато нелюдь осел на вмиг пожелтевшую траву и изошел туманом. Шпага, подаренная ему Керво, отливала синим серебристым сиянием, на кончике острия застыл отблеск закатного солнца.
Злат шарахнулся в сторону, встал на дыбы, сделал свечку и вдарил задними копытами по очередному нелюдю. Подковы отливали таким же синевато-серебристым сиянием, что и шпага, не иначе Омеро водил его перековывать. А вот остальным не везло. Солдаты сопротивлялись, но почти ничего не могли противопоставить тварям. Выстрелы. Крики. Ужас на лицах. Амари пришпорил Злата, конь отчаянно заржал и перемахнул через поваленный древесный ствол. Копыта глухо простучали по лесной дороге. Если Амари не ошибся, нелюди пойдут за ним, и тогда хоть кто-то из солдат спасется.
Скачка продолжалась недолго. Вскоре черные фигуры окружили и начали медленно приближаться. У тварей не было понятия о чести, они не собирались нападать поодиночке. Амари спешился, ударив кулаком по лошадиному крупу — больше Злат ему не помощник — конь всхрапнул и сорвался с места, проскочив между двумя нелюдями и скрывшись в лещине. Амари выстрелил в ближайшую тварь, отбросил бесполезный пистолет и завертелся на месте, не давая подобраться к себе со спины. Конечно, надолго его не хватит, но все же… все же…
«Пока я двигаюсь, живу», — была ли то мысль погибшего Рикардо Керво или его собственная, Амари так и не понял. Он отскакивал в сторону, колол, уклонялся, вскрикивал от прикосновений тварей — уже не ядовитых, но режущих не хуже клинков. Всадил острие под капюшон очередному существу и понял, что уйти от следующего удара уже не успеет.
Нелюдь, поняв это, приблизился еще на шаг — чтобы действовать наверняка. Сокрытая тканью плаща то ли рука, то ли лапа, то ли щупальце взметнулось, метя в шею, но рассыпалось лохмотьями тумана, встретившись с чужим сияющим клинком.
Амари обернулся. Пока он сражался в одиночестве, усталости и боли не ощущал, сейчас же точно почувствовал — еще немного и рухнет. Прикрывая его спину, на лесной поляне бился Винто Осадиа. В его руках мелькали кривые сабли, чем-то напоминающие моревийские, на губах играла улыбка, а глаза горели нечеловеческим синим огнем.
«Ветер — вспомнил Амари. — Он сейчас Ветер!..»
И это было последнее, о чем он вообще смог подумать.
***
Солнце окончательно скрылось за деревьями, когда Амари открыл глаза. В первые мгновения ему показалось, будто он умер, потом ощутил пронизывающий до глубины души холод, а затем — такую боль, что не удержался от стона. Ломило все тело, не было участка кожи, который не саднил бы.
Он попытался приподняться и громко вскрикнул. Перед глазами потемнело, а горло сдавили невидимые пальцы, но позволить себе снова упасть в мнимо-заботливые объятия беспамятства он не мог. Амари сжал кулаки и постарался сосредоточиться на дыхании. Отец часто повторял, что частые короткие вздохи — порок, как лошадей, так и людей, однако это же и спасение, когда нужно перетерпеть боль.
Амари вдыхал носом и выдыхал ртом. Дышал очень часто, но ровно, ни в коем случае не заполошно. И медленно, невыносимо медленно приходил в себя.
На небосвод высыпали скудные звезды. Где-то на границе слышимости завыл волк, но не вызвал беспокойства: Амари почему-то не сомневался, что к нему не подойдет ни один лесной хищник. С ним до утра ничего плохого не случится. А может, не только до утра, но и вообще. Уже засыпая, он почувствовал, как щеки коснулось мягкое, пушистое и, кажется, улыбнулся. Он помнил: где-то рядом сражался Винто, знал о необходимости вернуться к солдатам, но пока подняться был неспособен. А раз так, то стоило лежать и набираться сил.
Кажется, под утро, когда окружающий мир утратил краски — стал черно-белым, зато очень четким — приходил «сын лекаря». Амари тогда здорово удивился — все вокруг бесцветное, а глаза у духа леса по-прежнему ярко-зеленые. Он даже сказал это вслух — насколько получилось, конечно, потому что язык отказывался ворочаться. Зеленоглазка покачал головой, сказав, что если Амари не поторопится, то непременно опоздает, заставил съесть шляпку изменяющего цвет гриба и запить водой — странной, необычно сладкой. Потом Амари на мгновение прикрыл глаза, а очнулся уже под темно-синем небом.
Начинало светать, под кронами деревьев щерились тени и больше не казались неопасными. Амари зябко передернул плечами и закашлялся. Он всю ночь пролежал на голой земле и, конечно же, продрог, зато боли больше не чувствовал. Подняться удалось на удивлевление легко. Он немного прошел, осматриваясь… и застыл. На ворохе прошлогодних листьев лежал грязный меховой клубок. Рыжая шерсть свалялась от крови, лис был мертв и смотрел на него остекленевшими синими глазами Винто Осадиа.
За спиной раздался топот и фырканье. Злат, живой и невредимый, явился за хозяином. Амари положил лиса в притороченную к седлу сумку и забрался в седло. Злат мотнул головой и бодро пошел по лесной дороге: сначала быстрым шагом, потом рысью и, наконец, галопом. Упавшего дерева он достиг быстро.
Соломеноусый офицер растянулся на земле. В груди зияла глубокая рана, и ее явно нанесли не твари. Кто-то напал на отряд уже после того, как Амари увел за собой нелюдей, и действовали неизвестные обычным оружием, вполне человеческим. Залитая кровью дорога, крепко сжатые в ладонях мертвецов рукояти, злая уверенность на замерших серых лицах — все лишь подтверждало это предположение. К тому же, кроме темно-синих мундиров гарнизонных солдат мелькали и серые одежды.
Амари спешился, нагнулся над одним из неизвестных, ухватил за плечи и с силой перевернул. Чуда узнавания не произошло — он видел его впервые в жизни. А вот надетую на левую руку разбойника перчатку — нет. В точно таких же ходили на неугодные Творцу дела селяне Тиены. Несомненно, герцог Керво мог найти еще кого-нибудь для исполнения роли зверя, однако в подобные совпадения Амари не верил.
Он не сразу расслышал тихий стон. У перевернутой телеги, залитой кровью, лежало несколько связанных тел. Разбойников добивали, когда окончательно подавили сопротивление солдат, но одному повезло выжить… хотя Амари и не хотелось называть так то, что с ним случилось.
Когда телега перевернулась, разбойник из нее выпал. Весьма неудачно: нога попала в колесо, а потом его еще и сверху придавило бортом. Скорее всего, селянин потерял сознание, напавшие посчитали его мертвым и решили не возиться.
— М… при…нц… — прошептал разбойник.
Амари ничем не смог бы ему помочь, даже если бы прекрасно знал искусство врачевания. Несчастному разворотило ногу и переломало ребра, одежда промокла от крови, в боку торчала металическая спица. Разбойник, насколько смог, запрокинул голову, гримаса боли исказила его лицо. Это был тот самый человек, который обвинял Керво.
— Ппо…йди…т… — прохрипел он, и Амари приблизился. — По…в…ниться…..очу.
Амари отстегнул флягу и встал на колени перед несчастным, но тот отказался от питья.
— Ум…ру ж, — просипел он, — а мне ска…ть на…до.
Амари кивнул и подался вперед.
— Нет ви…ны на…ерцоге…ашем, — разбойник из последних сил постарался, чтобы слова прозвучали отчетливо. — Прос…те…
— Прощаю, — прошептал Амари, глядя в стекленеющие глаза, устремленные в синее утреннее небо.
Хотелось бы не видеть окружающего безумия, но он заставил себя смотреть: на пожухлую траву, на исполнивших свой долг, но все равно погибших глупо и ни за что солдат, на разбойников, которые заслуживали казни, но не такой смерти… А еще он вспомнил о человеке, которого незаслуженно приговорил. Амари не должен был достичь Нозарока. А Веласко Керво не доберется до столицы.
Закрыть глаза мертвецу было трудно. Прикоснуться к еще теплому телу казалось почти невозможным, но Амари себя пересилил. По-хорошему, следовало бы придать тела земле, но Амари в одиночку не управился бы и за три дня. К тому же, у него появилось дело, настолько неотложное, что если не успеет, останется только застрелиться.
Глава 2
Ночь сменилась рассветом, вяло шептались кроны деревьев, с реки тянуло промозглой сыростью, дома стояли понурые и осиротевшие. Вряд ли в них кто-нибудь поселится теперь, когда почти все мужское население Тиены ждет каторга, если не виселица. Женщины и дети уйдут в город или прибьются к деревеньке поблизости, а, может, и вообще уйдут из Нидоса.
Дарзи судорожно передернул плечами, сильнее кутаясь в плащ, надвинул на глаза шляпу и кивнул солдатам. Их набралось не более десятка — тех, кто отважился поднять оружие на своего герцога и выстрелить. Бастиан уверял, что все, отправившиеся в селение, питают к герцогу Веласко лютую ненависть. Барон сам их отбирал — и не один год. Только толку? Керво слишком боялись. Верные ему силы остались в Нозароке, но от этого Дарзи было нелегче: слишком нерешительными оказались те, кто захотел предать. Случись что, они побегут не первыми так вторыми, а в авангарде будут… намитцы, скорее всего.
Кесарийцы весьма щедры, но зря они думают, будто смогли купить его верность. Если по какому-то ужасному стечению обстоятельств затеянное не удастся, прикрывать их спины Дарзи не будет. В его прошлом и так слишком много роковых случайностей и возмездий. Когда убивали предыдущего герцога, Веласко тоже пытались устранить. Не вышло. И под ударом оказались вовсе не кастеллские вельможи или посол кесарии, а виконт Валэ. И хорошо, что для него все обошлось лишением наследства и ссылкой, можно же было и шею свернуть. После спешного бегства из Нидоса положения капитана гвардии его величества он добивался целых десять лет! И помощи ему никто не оказывал.