Отстранившись, заглянула в его черные застывшие глаза, усмехнулась и сообщила:
— Чи, когда все это закончится, я нарисую тебе медальку с надписью «Единственный». Намек понят?
И улыбнулась, когда он резко, но с явным облегчением выдохнул.
— Ты монстр, — укоризненно покачала головой. — Чи, а если бы даже и да, это бы имело какое-то значение?
Он вздохнул, явно не желая в принципе говорить об этом, но все же признался:
— Я сделал тебе больно. Не подумал, не ожидал что я единственный, в целом мало о чем думал в тот момент, кроме желания обладать тобой. А император Изаму был известным и умелым любовником. И…
— Ммм, — коварно протянула я, — то есть, задавая вопрос «Он сделал тебе больно?», ты имел ввиду вопрос «Насколько приятно тебе с ним было?».
Чи посмотрел на меня с насмешкой, и вполне резонно заметил:
— Глупо было бы подразумевать подобный вопрос, учитывая, на каком этапе я застиг развитие ваших отношений.
И пересадив на пассажирское сиденье, он заботливо пристегнул меня, а затем поднял воздух частично поврежденный флайт.
А я… у меня слов не было.
— То есть если бы я получала удовольствие, ты бы со свечкой постоял и поучился что ли? — возмутилась я.
— Не передергивай, — отрезал он.
Я не передергивала, я пребывала в шоке.
— Ты… ты…
— Сделал тебе больно, и чувствую себя последней мразью из-за этого. Ты вообще видела, сколько крови осталось на простыне?
Помолчав, я выдохнула:
— Ты монстр.
— Твой, — мягко, но более чем непреклонно поправил Чи.
— Мой, — тихо согласилась я.
Он протянул ладонь и сжал мою руку.
Пронзительное чувство безумного счастья, и что-то новое, возникшее между нами, разделенное на двоих, соединившее нас двоих, волшебное ощущение, в котором больше не было места одиночеству.
***
— Я тебя уничтожу! Я выем твои глаза! Я отдам твой труп на растерзание воронам! Я расшвыряю твои кости всем уличным псам!
Такой экспрессии не ожидала даже я.
Прекрасная Асэми, оправдывающая свое имя даже в гневе, рвала и метала, а Чи Адзауро созерцал ее бешенство, выжидательно улыбаясь. О, это была страшная улыбка, пугающая внушительным спектром последствий, и сестре императора следовало бы это понять.
Но она не понимала. Известие о разрыве помолвки она восприняла не просто с истерикой — с яростью особы принадлежащей к избранному богом императорскому роду, который на Ятори считался фактически наследником всего божественного. Но это было глупо. Очень глупо. Безумная мешанина гнева, оскорбленного достоинства, тщеславия и угроз… и ей следовало остановиться, едва она упомянула мое имя.
Даже я, наблюдающая за происходящим через видеокамеру, ощутила этот тяжелый немигающий взгляд Акихиро, гарантирующий незабываемые последствия для той, кто посмел угрожать мне.
— Итак, — произнес он тихим, но жутким, страшным, вымораживающим все чувства, безотчетно вызывающим ужас голосом,- это была ты.
Асэми замерла.
В единый миг до нее дошло, что перед ней сидит не покорный слуга ее венценосного брата, а монстр. Смертельно опасный монстр.
— Я, — все так же тихо продолжил Чи, — запретил тебе каким-либо образом передавать императору информацию о гаэрской переводчице. Я. Запретил.
Она отшатнулась. Взметнулся шелк традиционных халатов, принцесса едва не споткнулась на своих гэта, и с трудом удержала равновесие.
— Ты нарушила мой запрет, Асэми, — тон становился холоднее с каждым словом.
Казалось, сейчас вовсе поползет изморозь по стенам.
И Асэми это почувствовала. Рухнув на колени, принцесса прижалась лбом к полу и торопливо зашептала:
— Прошу простить мне мой проступок, господин. Пожалуйста, прошу простить, господин Адзауро.
Или я чего-то не знала о Ятори, или… я чего-то не знала о Ятори.
А потом началось светопреставление.
Акихиро позвонили и сообщили, что было совершено нападение на дворец императора. Погибло свыше полутора тысячи шиноби и был убит император. Никто не мог понять, как это произошло. Донесение за донесением. Одна версия хуже другой. Полторы тысячи шиноби, взлом охранных систем, уничтожение всех записей на камерах. По расчетам специалистов, для столь массированного нападения потребовалось не менее двух тысяч асинов, но определить кто они, откуда, и каким образом перемещение такого количества человек прошло незамеченным, не мог никто.
И на всей Ятори имелись всего два человека, которые знали правду — я и мой монстр.
Но правду я не сообщила даже Исинхаю. К тому времени, мои уже почти нашли меня, как выяснилось, похищение организовали те, о ком я сразу и подумала — Астероидное братство. Если конкретнее — клан Летящая комета. И это было их последнее преступление – Удав и, как это не удивительно, Багор, подобного им не простили. Зачистка прошла жестко, в духе Зоопарка, негласным руководителем которого был Удав, и с применением последних разработок разведслужб Гаэры.
К ночи неофициально была выдвинута версия об организации покушения младшим наследником империи, но только неофициально – потому как едва ли нормальным было посадить на престол того, кто жестоко расправился с родственником.
Вот так, с легкой руки моего монстра, тот, кого я недавно одарила воображаемым другом, стал императором Ятори, а дело с нападением на дворец замяли. И так как новый император был крайне признателен своему первому министру, который собственно и поддержал его назначение, то дело с разрывом помолвки император Миюки тоже замял, и получил назад свою сестру с формулировкой: «Не оправдала ожиданий».
Вероятно на другой планете, все это едва ли прокатило бы, но не на Ятори. Здесь, реальной властью обладал глава кабинета министров, то есть Адзауро, а титул императора фактически означал главенство над религией, и только. И если при императоре Изума это было «не только», император держал политику под собственным контролем, то новый император Миюки – покорно последовал традициям.
Но это был тяжелый день.
Тяжелый для меня, судорожно кусающей губы, меряющей пространство спальни Чи нервными шагами, отслеживающей все новости и съемки переговоров, тяжелый для него — сумевшего договориться со всеми, извернуться ужом, заставить заткнуться недовольных и сохранить двусмысленность ситуации, тем самым поставив императора Миюки в полную зависимость от себя.
И когда Адзауро, уставший и сохраняющий невозмутимое выражение на лице, по-моему, уже исключительно усилием воли, вошел в спальню, я ожидала, что он просто рухнет на постель. Учитывая, что полторы тысячи шиноби уложил именно он, я в целом не представляла, как Чи все еще держится на ногах.
Увы, своего монстра я явно плохо знала.
— Та-а-ак, — запирая дверь и меняя невозмутимость на полную предвкушения усмешку, от которой мне стало даже немного не хорошо, протянул Адзауро, — с мелочами закончили, переходим к самому главному.
И он плавно шагнул ко мне так, что сразу стало ясно, что для него главное.
— Чи, ты на ногах едва держишься, — почему-то отступив, и это было какое-то интуитивное отступление, заметила я.
— О, Кей, ты меня сильно недооцениваешь, — он начал медленно расстегивать рубашку, скинув пиджак небрежным жестом, — знаешь, сколько времени у меня секса не было?
Черт, я не хотела этого знать.
— Намекну, — и он перешел к расстегиванию манжет, — с того момента, как сразу после, мне пришлось мотаться по всей столице Дженеры, разыскивая не в меру прытких уже не девственниц.
— Ты искал меня всю ночь? – потрясенно спросила, как-то неожиданно обнаружив, что в попытке отступить, дошла до стены и отступать больше было некуда.
На губах Адзауро играла все та же пугающе-маникальная ухмылка монстра, дорвавшегося до самого вкусного, но вот он подходит в притык, полуобнаженный, жилистый, весь словно созданный из стальных жестких мышц, его руки упираются в стену по обе стороны от меня, и глядя мне в глаза, Чи едва слышно выдохнул:
— Я искал тебя всю жизнь.
И если я думала, что этот сложный день подошел к концу, то я ошиблась. Очень-очень — очень сильно ошиблась.
Адзауро начал с поцелуев, и я лишь судорожно вздохнула, когда он сжал меня, продолжая целовать все так же жадно, безумно, бесконечно. Тысячи поцелуев, или один бесконечный, то алчный, то сминающий, то пронзительно нежный – я потерялась. Потерялась во времени, потерялась в нем, потерялась в себе.
Я думала, что он устал? Он не устал. Ни капли. Ни на йоту. Ни на грамм. Ни на атом.
Он дорвался! До меня. До возможности быть со мной. До осознания, что я хочу быть с ним. И потому страсть, которая ощущалась почти в воздухе, словно наэлектризовав все вокруг, приобрела неторопливую уверенность в том, что жертва этой самой страсти уже никуда не денется.
Он целовал жадно, и вместе с тем неторопливо, словно наслаждался вкусом моих губ, вкусом моей кожи, вкусом меня, вкусом возможности обладать мной. И при этом, он словно балансировал на грани, на самом краю бездны, не позволяя себе окончательно сорваться вниз. Зато уверенно и умело ввергая в нее меня.
Я задыхалась, теряя ощущение пространства и не понимая, в какой момент мы переместились от стены, до постели. Я выгибалась навстречу его ласками, захлебываясь стонами и собственным криком, я горела, сгорала, полыхала как спичка, но на все мои молчаливые просьбы остановиться, хотя бы на минуту, секунду, мгновение — ответом мне были неумолимые глаза моего монстра, гипнотизирующие, мерцающие нежностью и беспощадностью одновременно, вспыхивающие удовольствием каждый раз, когда я снова срывалась на крик.
Когда-то я ненавидела свое тело – это было до Чи.
Когда-то мне казалось, что сотни операций лишили меня чувственности — это было до Чи.
Когда-то я считала себя холодной и сдержанной – это тоже было до моего монстра.
На моем теле не осталось кожи, которую лишили бы ласки, ничего, что не горело бы от поцелуев, и практически ни капли стыда, потому что совести у моего психа не было, запретных зон тоже, а вот желание заставлять меня захлебываться от стонов, присутствовало в избытке.
Сумасшествие из прикосновений и поцелуев, вихрь космической нежности, неумолимость и непреклонность метеоритного дождя, и улыбка, которую я ощущала, когда он целовал мое тело. А когда его пальцы добрались туда, куда он сам все еще, кажется, не собирался вовсе, последней моей мыслью было: «Надеюсь, тут хорошая звукоизоляция».
Я сорвала голос. Я горела, взмокшая, обессиленная настолько, что едва ли смогла бы сейчас встать, я умоляла его остановиться, к дьяволу гордость, ее не осталось. Крик переходил в стон, стон в крик, в какой-то момент я уже едва ли могла даже говорить, вновь опадая на смятые простыни. Я почти умирала, взлетала, падала, умирала снова, но останавливать это безумие Адзауро не собирался вовсе — он вошел во вкус.
Это я подыхала уже вообще без сил, а он только вошел во вкус.
Что вы знаете о пытках удовольствием? Чи знал все!
И если у меня в тот момент еще оставались чувства, то они остались только на его губах, его пальцах, его прикосновениях.
И уже где-то на грани потери сознания, я ощутила, как он вошел в меня, позволяя самому себе получить то, что уже довело меня до состояния невменяемости. И никакой боли. Ничего, кроме накатывающего ощущения экстаза, взрывающихся звезд в моих глазах, и неумолимости маниакального удовлетворения, в его.
Когда мокрый, безумно счастливый и не желающий хоть как-то скрыть это Чи лег рядом, мгновенно собственническим жестом прижав к себе, за окном занимался рассвет.
За открытым окном!
Открытым!
— Ты монстр, — хрипло прошептала я, не имея сил даже пошевелиться.
— Ммм, — протянул Чи, медленно скользя пальцами от моей груди и ниже, — я монстр, да. И у тебя проблемы, Кей.
— Это еще почему?- не поняла я.
Адзауро мягко сместился, и накрывая мои губы поцелуем, прошептал:
— Потому что я очень неутомимый монстр. Второй раунд?
— Да ты издеваешься! — не сдержалась я.
В темных глазах мелькнула насмешка, а после голод, голод такой силы, словно у него секса не три минуты не было, а три жизни как минимум.
— Я даже извинюсь, — скользя губами по моей шее, уведомил Чи, — как-нибудь… потом…
Я сдохну.
От удовольствия, похоже, но сдохну.
***
Мы не спали всю ночь. Мы не спали все утро. В девять раздался звонок из императорского дворца, но Чи ответил где-то через час, когда я уже, кажется, даже дышала с трудом.
На время разговора я просто вырубилась, разбудил меня быстрый поцелуй и сказанное с опять-таки предвкушением:
— Не скучай, я скоро вернусь.
— Провались к демонам! — от всей души пожелала ему.
И заснула с улыбкой, чувствуя, как меня с такой же счастливой улыбкой на губах, нежно поцеловали на прощание.
***
Завтракала я часов в… четыре дня, но сказать, что я поднималась с постели с трудом, это вообще ничего не сказать. У меня болело все тело. Начиная от губ, и заканчивая пальцами на ногах. Болела каждая мышца. Болело вообще все. Словно я вместо одной тренировки замахнулась сразу на десять, значительно переоценив возможности собственного тела, но при этом — это была самая приятная боль на свете, и плевать, что губы опухли — счастливая улыбка с них не слезала.
Чи вернулся, когда я допивала чай.
Когда он вошел и увидел меня, его глаза засияли счастьем. Он скинул пиджак у дверей, подошел ко мне, наклонился и прошептал:
— Привет, любимая.
Наверное, планировался быстрый приветственный поцелуй… но что-то явно пошло не так. В какой-то момент что-то разбилось, и только после я осознала, что давно сижу на руках у Адзауро, и мы все так же целуемся, потеряв счет времени.
— А, мне никогда не нравился императорский фарфор, — сказал Чи, обозначив, что конкретно разбилось, и вернулся к моим губам.
***
Безумное ощущение счастья…
Безумие в ощущении счастья…
Сумасшествие, разделенное на нас двоих…
И осознание, что тебе не нужен ни сон, ни еда, ни вообще ничего, ничего кроме него. Мы жили прикосновениями, мы дышали друг другом, мы не могли остановиться, и не хотели останавливаться. И не важно что, где и как, где мы, куда идем, куда летим, что делаем — главное, чувствовать, как его рука сжимает мою, главное ощущать его присутствие рядом.
Мы не досыпали — нам было плевать. Не доедали, часто забывая про еду, потому что одно соприкосновение рукавами, и к дерсенгам обед, ужин или завтрак. Мы потеряли ощущение мира, и строили свой, личный, для себя.
А потом что-то пошло не так.
Сначала я списала это не переутомление от тех постельных упражнений, после которых не оставалось сил даже двигаться. Потом на еду и слишком поздние завтраки.
Но в одно утро, я едва заснувшая после очередной изматывающей нежностью ночи, с трудом добежала до ванной.
Чи подскочил мгновенно, догнал, поддержал, придержал волосы. А после напряженный, побледневший от тревоги, вымыл меня в душе и вызвал врача, наплевав на все мои убеждения, что все в порядке, просто переутомилась… секс вообще штука утомительная.
Доктор, сухонький пожилой мужчина, первым делом взял кровь на анализ, который провел тут же, и сообщил нервному, вконец бледному Адзауро, что я беременна.
И вот тогда побледнела я.
Радость? Какая к чертям радость?! Меня сковал ужас.
— Срок? — задыхаясь от тревоги, спросила я.
Я очень боялась, что доктор скажет именно:
— Шесть недель.
— Твою мать! — на гаэрском выдохнула я.
Доктор понял меня не правильно, и тут же начал вещать о том, что материнство это великое благо и дар богов, что я должна быть счастлива, что в рождении дитя заложена сама сущность женского существования…
Но это врач.
А мой монстр понял меня мгновенно:
— Сколько ты выпила в ту ночь?
Он спросил на яторийском, тоже от нервов перейдя на свой родной язык, и получил лекцию от доктора, о формировании яйцеклетки, и прочем, на основании чего выходило, что алкоголь не мог повредить… но я боялась другого. И Чи, выслушав лекцию врача, начал задавать следующие вопросы: