Четыре упыря на одного волка и двух лисо-тигров — а именно в такие существа обернулись Алим и Набиля: с толстыми мощными лапами, рыжей, как пламенный закат, шерстью и острыми длинными ушами — оказалось явно много. Агей исполнил своё обещание — вырвавшись из-под опеки летучего мыша, в один удар свалил Свету на пол и острыми зубами раздробил ей шею. Поднял вымазанную кровью морду на упырей и издал утробное рычание — словно поманил пальцем издеваясь…
Они смешались в сплошной клубок крыльев и лап, острых когтей и длинных зубов. Про меня все забыли, да и чем я могла быть страшна? Небось, на десерт оставили, трясущуюся от страха ведьму-недоучку… Кощей, мельком глянув на бой, повёл Жанну в другую комнату, из которой клубами выползал туман. Куда, блин? Нет, так не честно! Как там сказала Алконост? Ярость замешанная на дерзости!
— Эй, дедушка! Куда же ты?!
Собственный голос показался мне тонким и писклявым, но дело было сделано. Кощей обернулся с удивлением в бездонно-чёрных глазах:
— Ты ещё живая? Вот незадача…
По мановению его руки из тумана показались костлявые кисти рук и блеснули десяток красных глаз из впадин в черепах. Нежить!
Машинально нащупав старинный фолиант в сумке, я замахнулась им на стаю подвывающих красноглазых:
— Исчезните! Исчезните!
Стая разделилась — кто не пал костями на пол, медленно двинулся в стороны, окружая меня. Одна я с ними не справлюсь…
Жанна словно очнулась ото сна, завороженно глядя на книгу. Мои пальцы нащупали шелковистое перо-закладку. Алконост! Где ты, птичка?
Не прошло и нескольких секунд, как одно из окон взорвалось миллионами осколков. Хлопанье крыльев, как и вчера, указало тормозной путь райской птицы, которая, врезавшись в самую гущу скелетов, принялась крушить их когтями. Словно ниндзя сюрикенами, Алконост отрезала головы острыми длинными перьями на краях крыльев.
А я вдруг сработала на «приём», как рация. Во мне ожили ощущения всех в этой комнате. Своих и чужих. Боль в задней лапе Алима, холодная ненависть серого упыря, упрямое «всех порву» Агея, залихватский восторг птицы, досада Кощея… От обилия эмоций, хлынувших в мою голову, я взвизгнула и пропустила пару ударов от нежити. Ещё немного — и скелеты уже близко, совсем рядом, мне хочется упасть и закрыть уши ладонями, свернуться в комочек… Жуткая боль от челюстей пронзает ногу, сожрут живьём! Боги, нежить сожрёт нас всех!
Агей одним ударом лапы сшиб два скелета, повисших на мне, толкнул меня в сторону и бросился на помощь Алконост. Я упала на пятую точку, оглушённая чужими мыслями и эмоциями, не понимая ничего, не отдавая себе отчёта в бездействии…
— Бесполезные тупые идиоты! Кончайте их уже! — Кощей эффектно щёлкнул пальцами, и из тумана на помощь нежити появилось чудовище. Мои несчастные нервы не выдержали напряжения, и я разрыдалась. Слёзы катились из глаз не переставая, заливали нос, рот, я забыла, как их вытирать, и только всхлипывала, как ребёнок. Монстр напомнил мне кого-то, но паникующий мозг отказался узнавать, отказался от всяческой работы, оставив мне лишь колотящееся сердце и душу в надрыве. Я попятилась, как была, на полу, едва перебирая искусанными руками, пока не уткнулась спиной в стену. Нечай! Монстр похож на Нечая перед смертью…
Чудовище встало на задние лапы и заревело так громко, что уши заложило. Медведь! До того, как стал упырем, это был медведь! Оборотень… Такого размера… Лапы громадные, могут перешибить Кощея одним ударом! Но им не справиться с тремя летучими мышами…
— Па…Папа! — пролепетала я тонким голосом, и это озарение внезапно вернуло мой мозг на место. Они убили моего папу, но он не умер, а превратился в упыря! Тринадцать лет он служит Кощею! Тринадцать лет! Охраняет убийцу мамы… Играет домашнюю собачку… Папа, нет, о нет!
— Папочка, — позвала я. Мой голос дрожал, в горле снова встал противный ком, слёзы застилали глаза. Я вытерла их тыльной стороной руки и огляделась. Папы больше нет. Папа умер много лет назад. У этого чудовища папина душа в плену уродливого тела…
— Чего ждёшь? Убей её! — нетерпеливо бросил Кощей, поводя лысой головой. Уродливый медведь двинулся ко мне, размахивая лапами, из которых торчали длинные, остро заточенные когти. Я помотала головой в отчаянной попытке достучаться до папиного сознания:
— Папа, это я, Лада, твоя дочь!
«Знай, что мы уже мертвы, ты только спасешь наши души…»
Я не хочу! Но так надо, папа… Колышек, один из тех, что принёс Алим, удобно ложится в руку. Он гладкий, отполированный не то наждачкой, не то ладонями. Он длинный и тяжёлый, оттягивает пальцы. Я должна. Я не хочу, но должна!
Медведь бросается на меня, и я зажмуриваюсь. Выставив кол вперёд. Я сейчас умру! И почти умираю, когда огромная туша падает на меня. Задыхаюсь. Пытаюсь сбросить ее. После долгих попыток мне это удаётся. Как легко кол вошёл в левую сторону груди! Кровь. Вокруг кровь, на моих ладонях, на мне, на полу. Она течёт из пасти медведя. Зверь хрипит, рычит, стараясь дотянуться до убийственной деревяшки, но лапы не слушаются его.
— Папа…
Мне трудно дышать. Словно это в мою грудь воткнули кол. Я с усилием встаю на колени подле распростёртого тела медведя. Шерсть медленно втягивается в кожу, оборотень превращается в человека, и мне больно. Мой папа… Мой папочка… Ушки…
Ярость рождается в животе, крутит внутренности, требуя выхода, требуя мести, немедленной и беспощадной. Боль вплетается во все остальные эмоции, мне жарко… Мне так плохо, что единственная возможность не умереть сейчас — это выплеснуть переполняющие меня чувства, опустошить тело.
И я кричу. Уши закладывает от свиста, грохота, звона разбитого стекла, от жутких воплей нежити. Я не знаю, что происходит, но мне уже не страшно. Мне надо убить Кощея.
Он налетает на меня, в своём истинном облике, и без того уродливые черты свинячьей морды искажены злобой! Но серебристые нити тянутся из моих пальцев, хлещут его, стегают куда попало, и он визжит, крутится вокруг, не смея подобраться ближе. А я всё кричу, и мой вопль приобретает формы:
— За маму! За папу! За Далу!
Я повторяю эту мантру бесконечно, и бесконечно желаю мучить этого монстра! Я не вижу ничего вокруг, но чувствую всё. Как вампалы рвут зубами кожу на сильных крыльях других упырей. Как волк ударом лапы ломает черепа нежити. Как райская птица бьёт крыльями, рассекая кости. Я в каждом из них, а они во мне!
Силы уходят так быстро, что мне трудно стоять на ногах. Ярость высасывает соки из моего тела, и я чётко сознаю, что осталось мне недолго, что если не сейчас, то никогда. Кощея нужно обезвредить сию минуту! И всё ещё не знаю, как это сделать…
Ногу жжёт через карман джинсов — словно зажигалка взорвалась, так горячо и больно. Машинально я хлопаю рукой по ляжке и чувствую пальцами что-то твёрдое. Вытаскиваю кожаный ошейник с тёмным матовым камнем. Ошейник волхва? А почему бы и нет! Что там говорил человек в сером балахоне? «Сам захлестнётся на шее, не даст обратиться и лишит всякой воли.» Все мёртвые души Нави!
Не целясь, почти не видя, куда, я бросаю полоску кожи в Кощея. Выпускаю мысленную ласточку, пусть клювиком донесёт ошейник до монстра! Ещё чуть-чуть! Ну же…
И правда, захлестнулся! Крепко схватил огромную летучую мышь. Которая тут же, прямо на глазах превратилась в маленького сгорбленного старичка с серой кожей, костлявого и лысого.
И наступила тишина.
Звенящая прозрачностью тишина.
В ней раздались глухой дробный перестук — красноглазые скелеты в один миг распались на кости, усыпав белым паззлом плитку пола. Поверженные упыри корчились по углам. Измазанные кровью оборотни подняли головы, не веря своим глазам. Алконост превратилась в панко-гота и, тяжело дыша, смотрела исподлобья на жалкое подобие Кощея.
А потом раздался хрип. Стук тела об пол. Жанна билась в судорогах, словно у неё случился эпилептический припадок. Закатившиеся глаза, напряжённые в струну ноги, струйка слюны изо рта — я видела каждую деталь, словно стояла совсем рядом. Но не отреагировала. У меня ни на что уже не осталось сил.
Словно в тумане, я сползла на пол рядом с папой, обняла его и положила голову ему на грудь, рядом с торчавшим колом. Мимо меня мелькали человеческие ноги и звериные лапы. Раздалось надрывное хлопанье крыльев — Алконост вылетела через разбитое окно с тяжёлой ношей в когтях. Мне было уже не до них. Остаток сил покинул меня, в глазах родился туман, чернота обняла мягким покрывалом и закачала в кисельной колыбели…
Глава 22. Медные трубы старые сказки
Я брела по колено в тумане, по густому еловому лесу. Час, два, три? Сутки? Год?
Лес всё никак не хотел заканчиваться, время словно скукожилось, завернулось в кокон и замерло. Мне было холодно, мокро и одиноко. Но не страшно. В тумане больше не было нежити. Всю нежить я убила.
И папу я убила.
И, наверное, Жанну тоже.
Не перейти ли мне на тёмную сторону? Говорят, там дают печеньки… Убивать я уже умею. И даже не своими руками.
А ведь этот лес мне знаком… Я уже была здесь когда-то. Не так давно. Вместе с Далой. Ещё немного — и я выйду на бескрайний луг с переливающимися no траве искрами-проводницами. А там и до Навьих ворот рукой подать. Тропинка Туда-не-знаю-куда? Опять? Ах да, я же на распутье! думаю, не присоединиться ли мне к тёмным силам… Ну, ладно, прогуляюсь no этой тропке ещё раз. Посмотрю, куда она меня заведёт.
Идти холодно. аж озноб по всему телу… Неуютно. Хоть и знаю, что вроде бы опасности больше нет, кто знает, что в Заоблачной может опять случиться. Ещё какой-нибудь страшный монстр появится. Или зомби. Или…
Луг раскинулся передо мной, как живое зелёное озеро. Траву парило под восходящим солнцем. Только что была ночь, и вдруг утро, птички-кузнечики…
Бескрайнее голубое небо с разводами розового, золотистая заря, лёгкий прозрачный ветерок. деревянные столбы страшных ворот в подземный мир. И две далёкие фигуры посреди луга.
Это только в голливудских фильмах и любовных романах так бывает: героиня говорит «Ах, я сразу их узнала!» Я не узнала. Мне пришлось прищуриться, и подойти поближе. Искры, старые подружки, засверкали в траве, как сумасшедшие светлячки, снова обжигая мои ноги и руки, не дали приблизиться. Но мужчина и женщина были мне знакомы до боли в сердце, до спазма в горле. Мама и папа, такие же молодые и красивые, как в день катастрофы, в корне переменившей нашу жизнь…
Я хотела закричать, позвать их, бежать им навстречу, чтобы обнять, ощутить их тепло… Но искры не дали. Я не могла сдвинуться с места. Не могла произнести ни слова! Мама улыбнулась мне так ласково и нежно, что в глазах защипало. Папа поднял руку, приветствуя и прощаясь одновременно, в его глазах блеснул лукавый огонёк, и он покрутил пальцем прядь жёстких кудрявых волос у виска. Ушки…
Потом они ушли, исчезли, растворились под резными сводами Навьих ворот. А я осталась одна на утреннем лугу с рыданьями, застрявшими в груди.
— Лада…
Тяжёлые веки не желали подниматься. Я так устала… дайте мне отдохнуть, а ещё лучше — просто тихо умереть в симпатичном сне с лесом, лугом, искрами…
— Лада, просыпайся!
Кто бы это ни был, он получит от меня по ушам. Или по хвосту. По наглой бурой морде. Если смогу пошевелить рукой…
— Ну же, открывай глазки! Посмотри на меня!
С трудом разлепив ресницы, я не сразу сфокусировала взгляд на знакомом лице.
Большой нос, квадратная челюсть, чёрные волосы, падающие мне на плечо.
— Агей, дай поспать, — протянула я недовольно, но он нагло ущипнул меня за нос:
— Ты спишь уже три дня! Пора вставать! Нечего разлёживаться!
— Три… Три дня?! Офигеть, — только и смогла пробормотать я, жмурясь и пытаясь обрести ясность в глазах.
— Да уж! Ну и напугала же ты нас!
— Кого это нас?
— Всех! — Агей помог мне устроиться поудобнее в попусидячем положении и взял руку в свою широкую ладонь. — Яга со знахарем с ног сбились, чтобы тебя разбудить. Кикимора ваша, говорят, до сих пор в истерике!
Представив Агашу в слезах, я внутренне умилилась. Надо же! Не знала, что она меня так любит. Яга… Знахарь… Это я что, в Обитепи?
Взгляд, брошенный на деревянные стены и маленькие окошки за короткими крахмальными занавесочками, подтвердил догадку. Обитель, больница
Заоблачной. А где же…
— А остальные? Все… — у меня снова перехватило дыхание от страшных подозрений. — Живы?
— Да что с ними сделается! — широко улыбнулся Агей, выставив напоказ белые зубы. — Янка с Захаром уже давно проснулись, Алиму ногу зашили, Набиля получила новые пальцы на руке, так что всё в поря…
Не дослушав, я слабой рукой притянула его к себе. Поймала дыхание, закрыла глаза. Агей целовался, как школьник. То ли стеснялся, то ли боялся сломать…
Прорычав тихонечко самое неприличное ругательство из моего лексикона, я обняла его за шею и приникла к губам, как к источнику с живой водой…
По прошествию нескольких минут он с трудом оторвался от меня и смущённо выдохнул:
— Ну ты… Даёшь!
— Стране угля, — проворчала я, поправляя на груди холщовую рубашку. — Имею право? Или не имею?
— Имеешь, — признал волк, меняя позу. — Но лучше не заводи меня, а то прямо здесь помрёшь от оргазма! И никакие травяные отвары не помогут!
— Слушай, а кофе тут делают?
Во рту был картонный привкус, словно с похмелья. Я дохнула в собственную ладонь и ужаснулась — как он со мной целовался и не умер на месте от такого запаха?!
— Какой ещё кофе! — возмутился Агей, протягивая мне жестяной ковшик.
Отвары трав. Пей.
Глотнув горького настоя, я скривилась. Травы, травы… Зачем мне травы, когда можно выпить бодрящего сладкого кофе со сливками?
— Лазарь Добрович велел, чтобы всё выпила, — и Агей указал на кувшин, стоявший у изголовья. Фигасе! Там литра полтора на глазок!
Я с укором посмотрела на волка, но он был непреклонен. Отстал только, когда я выцедила целый ковшик, поставил его рядом с кувшином и виновато сказал:
— Я отлучусь ненадолго. Перехвачу кусочек, помоюсь…
— Ты что, три дня не ел? — не поверила я. — Что, серьёзно? Пороть тебя некому!
Он молча смотрел на меня с лёгкой улыбкой. и я махнула рукой. С ума сойти. Что любовь с оборотнями делает…
Когда Агей ушёл, я откинулась на подушку и прикрыла глаза. События трёхдневной давности всплыли в памяти картинками из сна. Кощей в виде полумёртвого старичка, Жанна. бьющаяся в припадке… Жанна!
Я ничего не спросила о ней! Вот курица! А теперь мучайся.-
В окошко стукнули. Я повернула голову и увидела большого ворона с миниатюрным свитком в клюве.
Брови мои полезли на лоб — что здесь понадобилось отцу волка?
Птица глянула на меня одним глазом, словно раздумывая, потом лапой толкнула створку окна и спрыгнула на столик, заставленный склянками и плошками. Осторожно пробравшись между предметами, ворон слетел на пол и мгновенно обернулся человеком.
— Здрасьте, — смущенно пробормотала я. Аким с лёгким поклоном протянул мне свиток и ответил хриплым каркающим голосом:
— Отчего не говоришь «здравствуй»? Ведь здравия желаешь этим словом, а «здрасьте» ничего не означает.
— Учту на будущее. Что это?
— Приглашение от Сварога. В Вырьем Яре завтра будет празднество победы над Князем Упырей.
Он помолчал и добавил. будто неохотно:
— Твоей победы. Твоё присутствие необходимо и логично.
— Приду, если отпустят, — съязвила я, кивнув на кувшин. — Агей может и не пустить. Он меня за тяжелобольную держит.
— Неудивительно, — ответил ворон с прищуром. — В твоём состоянии…
— В каком ещё состоянии?! Я совершенно здорова и в отличной форме!
В доказательство я резко села в постели и охнула — почти все мышцы отозвались тугой ноющей болью.
Ох ты ж… Неужели я так сильно напряглась в Роял Плаза? Или это случилось, пока во сне бродила по лесу? В любом случае, двигаться мне придётся медленно и аккуратно. Аспиринчика бы принять ещё…
Или сто пятьдесят грамм чего — нибудь. что горит.
Аким фыркнул. пытаясь скрыть смешок. и уже повернулся к окну. чтобы улететь. но мне в голову пришла одна мысль. И я окликнула его: