Саманта…
Мне было совершенно неправильно жаль ее. Это плохая жалость, как к бездомной собаке или бездомному старику. Оскорбительная, унизительная и очень снисходительная жалость.
Я тряхнула головой, отгоняя мысли, и бросила взгляд на часы. Крис задерживалась.
С вечера, точнее ночи, в большом доме прошло три дня, и эти три дня я как могла избегала Джефферсона. Не то чтобы особо непосильная задача — Маркус готовился к охотничьей луне, я торчала в больнице, все еще сражаясь с анализами Колдера.
К сожалению, мне нечем было его порадовать, я до сих пор ни хрена не нашла.
О том, что произошло между мной и Марком, старалась не думать. Не зачем мне эти пафосные сопливые терзания, не тот момент. Да и вообще все не то.
Ну почти трахнулась с ним. Ну и… ладно. Забыли, замяли и выкинули. В конце концов этого вполне можно было ожидать. Бесило другое. Бесило то, что, оказавшись в его руках, я не смогла сказать нет, вырваться, выбраться из плена его губ и просто уйти.
Я не смогла. Не волчица.
Она в тот момент спала. Ладно, почти спала…
Но дозу я все-таки увеличила. И если об этом узнают Дилан или Филипп…
Я сделала большой глоток и с шумом вдохнула.
Окей, пока нет причин для беспокойства.
— Я наконец-то освободился, красавица, и мне не терпится перекинуться с тобой парой слов, — вырвал меня из хоровода мыслей голос Джеймса. Бессменный бармен тоже остался таким, каким я его помнила: расхристанным, улыбчивым раздолбаем в футболке с очередной дурацкой надписью.
— Можешь начинать, — улыбнулась я, разглядывая волка. — Но, предупреждая первый твой вопрос — нет, я не вернулась. В стае Джефферсона на несколько недель, по делам.
— Расскажешь, по каким таким делам, ты посетила наше захолустье?
— И не подумаю, — покачала головой. — Я слышала, Макклин теперь уважаемый альфа, а ты — не менее уважаемый член его стаи, каково оно?
Оборотень широко и радушно улыбнулся.
— Мне нравится. На самом деле, всем нравится. Да и, честно, Эм, Макклин всегда был нашим альфой. Конард — хороший мужик.
— Я надеюсь, у тебя хватает мозгов, чтобы не говорить ему об этом, — сделала очередной глоток колы.
Бармен заржал.
— Поверь, — проговорил он, отсмеявшись, — об этом у нас принято молчать.
— Не удивлена.
— Что у тебя нового, красавица? Парень, работа, как там в Эдмонтоне?
— Там свободно, Джеймс, — ответила, сделав очередной глоток. — И не надо ни под кого подстраиваться и ничему соответствовать. Это очень… расслабляет, — пожала плечами, вспомнив Ленни и ее подружек. Я не соврала тогда Марку, когда сказала, что мне не жаль. Случившееся в большом доме помогло мне вспомнить, что значит находиться в стае. Не могу сказать, что это были приятные воспоминания, скорее, наоборот.
— Так приезжай к нам, — мотнул Джеймс головой себе за спину, еще шире расплываясь в оскале. — У нас три голых четверга в месяц.
— Голые четверги? Ты смеешься надо мной, парень?
— Только если самую малость, чтобы ты лучше уловила суть. Кстати, как там Арт? Он что-то давно не заглядывал.
Я вцепилась в бутылку с газировкой с такой силой, что ногти мерзко заскребли по стеклу, постаралась удержать на губах норовящую предательски сползти улыбку. Как там Арт? Кто бы мне сказал, как там Арт. Мы говорили с ним по телефону чуть больше часа назад, и волк уверял меня, что все у него просто прекрасно, лучше не бывает, насколько, конечно, такое вообще возможно в его состоянии, но… Но я ни на секунду не поверила ни его преувеличенно жизнерадостному голосу, ни словам, ни заверениям.
Арт хреново. Это факт.
— Понятия не имею, — все-таки выдавила из себя. — Марк отправил его в Торонто по каким-то там супер важным делам.
— Надеюсь, он вернется до твоего отъезда, Эмили.
— А уж я-то как надеюсь, — пробормотала, прикрыв глаза, чтобы спрятать их выражение от всегда слишком проницательного бармена.
— У тебя, кстати, отличная тачка, красавица, — сменил вдруг Джеймс тему. Наверное, списал мое кривое выражение лица на разочарование из-за отсутствия Арта. По крайней мере, мне очень хотелось в это верить.
— А у тебя, кстати, отличный вкус, — хмыкнула, бросив еще один взгляд на часы.
— Так как насчет парня, Эм есть кто-то?
— Ты так настойчиво об этом спрашиваешь, неужели все-таки сменил лигу? — удивленно уставилась на Джеймса. В голубых глазах плясали смешинки. Он оперся подбородком о согнутые руки, подался своим огромным телом ко мне, тускло мерцали в свете ламп бусины на кожаном браслете.
— Какие у тебя интересные фантазии, Эм. Так что там с парнем?
— Работа меня кормит и трахает, зачем вплетать в идеальные отношения кого-то еще? — вернула ему ехидный взгляд. — А у тебя?
— Я слишком люблю свободу и не готов пока ни к чему серьезному. Да и парни сейчас пошли… — он выпятил нижнюю губу, закатил глаза к потолку. — Им совершенно плевать на мой богатый внутренний мир.
Я расхохоталась. Обожаю Джеймса. Его все обожают.
Я все еще смеялась, когда оборотень, бросив взгляд мне за спину, склонил вдруг голову.
— Луна, — поприветствовал он Крис, а я развернулась на барном стуле.
— Привет, Джеймс, — улыбнулась Кристин. — Привет, Эмили, — и волчица потянулась ко мне, чтобы обнять. Я скомкано ответила на приветствие и постаралась побыстрее выпутаться из тонких рук. Ну его к черту. Мне совершенно не улыбалось проводить внеплановый сеанс психоанализа.
Кристин прошла за стойку, включила кофе машину, а уже через пятнадцать минут мы сидели в кабинете Макклина.
— Я действительно рада тебя видеть, — заговорила волчица, садясь на диван. Кожаная обивка тихо скрипнула, свет, пробивающийся сквозь опущенные жалюзи, бросил тени на загорелое лицо, пряча от меня выражение глаз.
— Как это ни странно, но я тоже, — я поставила бутылку с остатками колы на стол, опустилась в кресло.
— Есть новости?
— Нет, — покачала головой, скривившись. — Я не знаю, что с ним. Все самое вероятное уже исключила.
— А невероятное? — Крис хмурилась, не прикасалась к собственному кофе, смотрела на меня. И от этого взгляда было неуютно.
Арт говорил, что Хэнсон училась, что стала гораздо сильнее, чем была. Кто его знает, может теперь она может считать меня и не прикасаясь.
— А невероятное требует больше времени, — я отвела от волчицы взгляд, принялась рассматривать одинаковые корешки папок в шкафу за ее спиной, постер на стене, саму стену. — Марк сказал, что ты пробовала пробраться в мозги к Колдеру, но у тебя ничего не вышло.
— Да. Он закрылся, — вздохнула девушка, откидываясь на спинку дивана. — Не знаю, как, но закрылся. Будто глухая стена.
— А до этого?
Ну же, Кристин, дай мне хоть что-то. Хоть намек, чтобы я могла понять, в каком направлении мне двигаться.
— До этого… — волчица закусила губу, побарабанила пальцами по чашке, словно собиралась с мыслями. — Ты знаешь, что случилось с ним и его отцом, когда Колдер был маленьким?
— Знаю только, что отец погиб.
— Их похитили. Держали где-то несколько месяцев, прежде чем Артуру удалось сбежать. Он совершенно ничего не помнит о том, что с ним делали, что делали с его отцом. Но не надо много мозгов, чтобы понять, что именно из-за этого Арт не мог обращаться так долго.
— Сейчас его волк свободен. Он сильный и здоровый, — качнула я головой. — И готов выбраться наружу, но…
— Но?.. — Крис встрепенулась, снова села подаваясь ко мне.
— Но его что-то сдерживает. Обращение проходит не так, как обычно, понимаешь? Не те процессы.
— Не понимаю, — покачала головой девушка.
Я поднялась на ноги, заходила по комнате, стараясь подобрать слова. Подобрать их так, чтобы не заставить волчицу нервничать еще больше.
— В начале все происходит, как обычно, как у тебя или меня. Как у любого оборотня: активизируются определенные участки мозга, гормоны. Все как надо, а… — я замолчала, остановилась напротив окна. Перед глазами все еще стояли пробирки с кровью Арта. — А потом все резко меняется. Другие гормоны, другие участки мозга. Организм Колдера будто… будто в нем что-то сидит и не дает зверю свободу, мешает. В нем… Я не знаю, — покачала головой. — Это не похоже на инфекцию, на вирус, на что-то знакомое. У него не то что запах, у него даже кровь меняется, Крис.
— Кровь… — Кристин тяжело вздохнула, заставив повернуть голову в ее сторону, потерла кончик носа, отставив чашку. — Его отец работал на совет. Мать погибла во время родов, кажется. И…
— Совет? — я нахмурилась. — Ты знаешь, на кого именно?
— Нет, — покачала девушка головой. — Его именно поэтому и похитили. Их обоих.
— Колдер… Это ведь фамилия не его отца, его тетки, да?
— Вроде бы… Я не уверена. Тебе лучше узнать у Маркуса или спросить у самого Арта. Как он держится?
— Как Арт, — вздохнула, садясь обратно в кресло. — Шутит и язвит. Конард не пускает тебя к нему? — спросила, видя опустившиеся печи девушки.
— Ага. Говорит, что это может быть опасно. И я понимаю, что Макклин прав, но… Мне от этого не легче.
— Я сделаю все, чтобы вытащить его оттуда, Крис. Обещаю.
— Знаю, — уголки губ Кристин невесело дернулись.
Мы просидели в кабинете еще чуть меньше часа, волчица спрашивала почти то же самое, что и Джеймс, старательно избегая тему Джефферсона, а я была рада немного переключиться. Макклин явно положительно влиял на свою Луну. Крис улыбалась, когда говорила о нем. Да и в целом волчица стала увереннее и тверже. Чуть более ехидной. Мне нравились эти изменения, чего уж там.
Остаток дня я провела за тестами и проверкой результатов. Милая докторша по соседству вела прием. Возможно, мне просто показалось, но складывалось ощущение, что оборотни стаи зачастили в больницу. Я понимала, что надо бы разузнать у Джефферсона об Артуре, но заставить себя сделать это пока не могла.
Эмили Бартон — трусиха и зануда. Наверное, не совсем приятно, но факт.
Я загрузила в центрифугу очередную порцию пробирок, проверила растворы и поднялась на ноги, разминая затекшую спину.
Начало темнеть, и в поселении зажглись фонари, проснулись цикады, и громче зашумели кроны деревьев.
А у меня болело и тянуло все. Отваливалась спина, а в глаза как будто кто-то насыпал стеклянной пыли.
Ладно, завтра приедет лаборант, дело должно пойти быстрее. Я так и не запомнила его имени: Джордж, Джон, Джек, Джейми, может быть Джордан? Я напрягла память, но вспомнить так и не смогла. А еще на флэшке так и лежали не просмотренные материалы от Фэллона. И вот этим точно нужно было заняться сегодня.
Но сначала…
Сначала немного отдохнуть. У меня есть чуть больше часа, пока готовится основной раствор, и я знала, на что его потратить.
Интересно, насколько холодная вода в озере?
Я вышла из кабинета, закрыв его на ключ, заскочила домой, чтобы переодеться, и с удовольствием отправилась в сумеречный лес.
Здесь, как всегда, пахло хвоей, немного сыростью и древесной корой. Под кроссовками мягко пружинила земля, трещали сломанные ветки. Я шла к дому на утесе по с детства выученному маршруту и улыбалась, когда натыкалась на очередную метку кого-нибудь из стаи.
Лес в Эдмонтоне совершенно другой: меньше звуков, запахов, гораздо больше протоптанных троп и… чертовы туристы, которых в минуты особо острых приступов любви ко всему сущему очень здорово пугать.
Я тихо рассмеялась и ускорила шаг.
И через пятнадцать минут уже стояла на утесе, раскинув руки, всматриваясь в серые вечерние облака, плывущие над головой.
Дом возвышался за спиной огромной сонной громадой, подсвечивались только дорожки и бассейн. Когда-то давно, так давно, что память вполне могла укрыть воспоминания слоем серой пыли, здесь, в этом доме, билась в лихорадке Крис, сжигаемая первым новолунием, в ожидании своего волка.
Здесь, в этом доме, я сжимала ее руку, вытягивая, вытаскивая из волчицы нити спазмов, боли и жара, и сама плавилась и горела. Потому что и мое новолуние дышало в затылок. Возле этого дома Маркус Джефферсон не сдержал своего обещания и вышел в круг, чтобы драться за Крис с владельцем «Берлоги» и самым беспринципным оборотнем в округе. Возле этого дома я решила, что больше никогда не вернусь в стаю.
Потому что Маркус Джефферсон любил Кристин Хэнсон, а я любила Маркуса Джефферсона. Маленькая девочка, на пороге своего новолуния, до которой никому не было дела. Кроме Артура Колдера — обаятельного засранца и вечного весельчака.
Ну и кто ты теперь, Эмили Бартон? Все еще считаешь, что поступила тогда правильно?
Я улыбнулась и зажмурилась, втягивая полной грудью воздух с запахом озерной воды, слушая ветер и крики вечерних птиц, треск и шум деревьев и… И чьи-то крадущиеся шаги за спиной. Если бы я не вслушивалась, если бы не была так сосредоточена, то просто не успела бы среагировать.
Я повернулась, пригнувшись, и зарычала.
Напротив стояла Ленни-главная-заноза-в-заднице. В волчьей шкуре и скалилась. Скалилась, пригнувшись к земле, вздыбив шерсть, прижав к голове уши. Глаза истерички сверкали нездоровым блеском, темная шерсть на шкуре стояла дыбом, из раззявленной пасти на землю капала слюна. Он обдолбалась, что ли? Или нажралась?
— Ленни…
Глухое, низкое рычание не дало договорить, волчица еще ниже припала к земле, не давая сомневаться в намерениях.
Да ладно? Серьезно?
Мы снова в старшей школе, что ли?
— Ленни, тебя же Джефферсон по земле размажет, — покачала я головой, сбрасывая с плеч рюкзак, с сожалением глядя на темнеющую внизу воду.
Сходила поплавать, Бартон.
Реакция последовала мгновенная — волчица бросилась вперед. Я отскочила, стянула через голову футболку и сбросила кеды. А через миг уже стояла перед психованной бабой в теле зверя. Последняя здравая мысль перед обращением: хорошо, что передумала колоть себе блокатор перед тем, как отправиться сюда. Вколола бы, и об обращении можно было бы только мечтать. А так засидевшаяся волчица выпрыгнула в тело почти сразу же.
Мир сузился и потемнел, запахи стали гуще и насыщеннее, звуки громче, четче, острее. От волчицы напротив воняло злостью и ненавистью.
Я отступила назад, оскалилась, собралась, внимательно следя за самкой перед собой. Подрагивали уши, улавливая ее неровное, частое дыхание, гулкое биение сердца в грудной клетке.
Лапы серой дрожали от напряжения, метался низко опущенный хвост.
А я застыла, чувствуя, как сердце ускоряет бег крови по венам, как адреналин прочищает мозги, убирает все лишнее, помогая сконцентрироваться, как зарождается в груди и глотке рычание. Низкое, протяжное. Его просто невозможно было сдержать.
Где-то под задней лапой самки хрустнула ветка, она взвыла коротко и сдавлено и бросилась на меня, не выдержав первой, целясь клыками в горло.
Я поняла, что серая кинется, за миг до того, как это произошло. Успела извернуться и клацнуть зубами возле мягкого бока.
Не достала.
Лишь морды коснулась жесткая шерсть.
Волчица тут же развернулась и снова кинулась. В этот раз уйти получилось лишь отчасти. Острые зубы впились мне в бедро, вошли в кожу и мышцы, ужалили змеей, впиваясь глубже, норовя вырвать кусок. Я дернулась, рванулась, пригнувшись. Воздух наполнился запахом моей крови, пасть волчицы окрасилась красным.
Разводы. Как пятна мха на стволах деревьев.
Белые клыки порозовели, отчего-то заблестели в сумерках еще ярче.
Ногу ожгло, будто крапивой голую кожу, затянуло и заныло. Боль пульсировала в такт биению сердца. Вспышка-вспышка-вспышка, пустота. И это разозлило меня по-настоящему, игры кончились.
Порву суку.
Я развернулась, оскалилась и кинулась навстречу серой, не давая ей напасть первой, целясь в горло, рыча и взрывая лапами землю. Самка тявкнула, отклоняясь, и вместо того, чтобы схватить шкуру, в пасть я поймала лишь воздух. Но несмотря на промах, удар сам по себе получился сильным. Серая свалилась мне под ноги, не удержавшись, упала на спину, подставив мягкое брюхо, неловко и дергано молотя лапами.
Она пыталась оттолкнуть меня, отвести мою морду, упиралась и вертелась.
Быстрая, изворотливая сучка.
Пыталась отползти.
Мои зубы клацали снова и снова, я старалась придавить серую к земле, не дать перевернуться, тем более не дать подняться на лапы.