Вторая чашка бульона обмелела, тарелка опустела, от
сытости и тепла клонило в сон. Резерв, вроде бы, начал постепенно восстанавливаться. Не только у меня, у Эдвина он тоже оказался истощен больше, чем мне вначале показалось. Я держала у самых губ чашку со свежим чаем, с удовольствием рассматривая, как расправляется и крепнет дар любимого. В сиянии постепенно появились металлические отблески. Думаю, обрати я на них тогда больше внимания, многое могла бы предвосхитить. Но в тот момент я не придала им значения.
Мысли растекались, как туман над рекой.
Нам нужно серьезно поговорить, Софи.
Его голос выдернул меня из благостной полудремы, прозвучал резко, неприятно твердо. Я вздрогнула от неожиданности, встретилась с Эдвином глазами. Отрезвляюще холодный, колючий взгляд, сведенные к переносице брови, чуть поджатые губы. Он был сердит, насторожен, в скупых словах сквозило напряжение.
О том, что произошло после ритуала.
Может, завтра? - мое предложение прозвучало робко и чем-то напоминало мольбу.
Нет, - он решительно качнул головой. - Нет. С этимразговором нельзя ждать.
Я вздохнула, отставила чашку:
Тогда начинай.
Он хмурился, не встречался со мной взглядом и молчал. Пытаясь побороть нарастающее волнение, терпеливо ждала, когда он заговорит, не подгоняла. Почемуто решила, он злится на меня. Глядя на сидящего в торце стола виконта, искала слова в свою защиту и заранее жалела о предстоящей ссоре.
Эдвин все еще молча протянул руку, накрыл мою кисть. Тепло ладони и родной магии успокоило. Вдруг поняла, что он не на меня сердится. Что ему неприятна тема, что его ранит воспоминание о собственном бессилии и пережитом страхе. - Прежде всего, хочу поблагодарить тебя. За то, что ты для меня сделала, - низкий голос звучал мягко, ласково. Эдвин явно чувствовал себя виноватым и попрежнему не поднимал глаз. - И попросить прощения. Я не смог защитить тебя.
Тебе не за что извиняться, - горячо заверила я. - Есть за что, - перебил он. - Ты могла погибнуть. Или навсегда лишиться магии. И все из-за того, что я впутал тебя в свои дела.
Это наши дела. Не твои, - твердо возразила я.
Он хотел встрять, но я не позволила:
Что значит “лишиться магии”?
Эдвин вздохнул, сильней нахмурился. Казался мрачным, в чертах появилась отталкивающая жесткость.
Когда ты упала, я решил, это обморок. Пустой резерв.Усталость. Ритуал длился больше восьми часов. Тут бы любой истощился. Но твой резерв не восстанавливался. Я с опозданием понял, что это не простой обморок. Начал искать в книгах объяснение.
Он не смотрел на меня, предпочитая рассказывать нашим соединенным рукам. Эльфийскому кольцу, поблескивающему на его безымянном пальце. Но не мне. Это настораживало и пугало больше, чем выбранный тон. Короткие фразы казались сухими и безжизненными. Отрывистые предложения кололись холодом. Золотой дар изменялся, отблескивал темной сталью. И без того трудный разговор с каждой минутой становился все более неприятным. Мой опустошенный резерв добавлял темных красок, даже краткие паузы казались зловещими, гнетущими.
Очень хотелось отложить беседу на другое время. Чтобы Эдвин успел успокоиться, а у меня появилась возможность восстановить магию. Но я поборола сильное желание встать и уйти, наклонилась, заглянула Эдвину в лицо.
Говори со мной, хорошо?
Он кивнул и выдохнул:
Я нашел объяснение. Проклятие разрушило связь междутвоим обычным телом и магическим.
Новость выбила почву из-под ног, от неожиданности перехватило дыхание, словно меня окатили ледяной водой.
Разве такое возможно? - прошелестела я.
Как видишь, да. Возможно, - мрачно подтвердил он. - Тебеудалось вернуться. А я… Я старался помочь, но не слишком успешно. Ты едва не погибла. Из-за меня. Из-за моей очередной сумасшедшей аферы.
Я не считаю стремление уничтожить карту даровсумасшедшей аферой, - возразила я.
Вымученная улыбка никого не обманула. На меня волной накатило осознание всех возможных последствий, стало страшно, и голос дрожал, что Эдвина только больше огорчило.
Теперь он казался не просто виноватым, а подавленным. - Ты говорила другое… Ты вообще очень много говорила, признался он.
Когда? - пробормотала я, уже догадываясь, какой услышуответ.
В последние часы я узнал много нового, - он сложил рукина груди, откинулся на спинку стула. Каждое его слово ранило горечью. - Что ты устала от меня. Что больше мне не веришь. Что считаешь этот дом тюрьмой. Сказала, мне будет лучше с другой. С той, которую подобрал Серпинар.
Это был бред! - воскликнула я, осознавая, как жалко инелепо звучит такое оправдание.
Очень осмысленный бред, - его слова прозвучали веско,обвиняюще.
Навязанный мне, - упорствовала я. - Мне казалось, прошлодве недели. Что ты откладывал поход к источнику и не собирался уезжать в Кирлон. Что увлекся той девушкой.
Он скептически изогнул бровь.
Да уж, веские причины, чтобы позвать Великого магистра ипойти на сделку с ним.
В здравом уме я бы его не позвала, - с сердцем возразила я.
Было бы проще, если бы он жег желчью, разил сарказмом.
Если бы разбил что-нибудь, да хоть бы бросил на пол скомканную салфетку! Но его мимика была скупой, жесты скудными, а голос звучал глухо и безжизненно, даже взгляд казался потухшим.
Эдвин, пожалуйста, выслушай меня, - взмолилась я. Он встретился со мной взглядом, коротко кивнул. Дал шанс все исправить, оживить умирающее доверие…
Ты ведь помнишь, когда мы пытались спасти лиса, яговорила с Серпинаром? - прозвучало двусмысленно и предосудительно, напоминало о ловушке и моем ранении, в котором Эдвин тоже винил себя. К сожалению, я просто не нашла других слов.
Он не только кивнул, а даже пробормотал:
Как не помнить…
Это показалось мне добрым знаком, воодушевило. - Так вот, - силясь справиться с дрожащим голосом, продолжила медленно: - с тех пор желание выйти к реке, дойти до эльфийского камня и позвать Серпинара стало навязчивой идеей.
Он нахмурился, видимо, вспомнил мои частые отлучки. - Я виновата, я выходила к реке. Но ни разу, клянусь тебе, ни разу не звала его! Не колдовала на берегу. Да и вообще, только дважды выходила на поляну из лаза!
Говорила пылко и мечтала, чтобы он как-то показал эмоции. Но он был холоден и отстранен. Дар хищно и чуждо поблескивал сталью.
Он часто снился мне, - призналась я. - Но не так, каксейчас. Никогда прежде не разговаривал…
Эдвин молчал, не задавал вопросов. Казалось, не верил ни единому моему слову. Губы плотно сомкнуты, руки сложены на груди, взгляд тяжелый. С каждой секундой я уверялась в том, что только ухудшила все, разрушила хрупкие остатки веры в мою искренность.
Ты говорил о Беате, помнишь? - цепляясь за соломинку,прошептала я.
Он нахмурился, лицо стало суровым, взгляд - жестким. Но я даже хотела, чтобы он злился, чтобы мои слова его взбесили. Лишь бы не ледяное равнодушие, встающее стеной между нами.
Она ведь говорила, что он ее касался. Что она несколькодней не могла избавиться от холода. Помнишь? - с надеждой вглядываясь в голубые глаза, продолжала я.
Он едва заметно кивнул, сжал челюсти, но промолчал. - Он и меня касался. И я чувствовала холод. А с того дня мы начали ссориться.
Хорошая отговорка, - зло бросил Эдвин. - Удобная. Такой япросто обязан поверить! - верхняя губа неприятно вздернулась в оскале, в голосе слышался яд неверия и сдерживаемой ярости. - Вот только беда. Ты тогда говорила с иллюзией. Они заколдовывать не умеют.
Ты в этом уверен? Уверен в том, что знаешь пределыспособностей и возможностей Серпинара? - глядя в глаза виконту, уточнила я.
Он открыл рот. Наверняка хотел привести в качестве аргумента сведения о природе иллюзий, но потупился и промолчал. Напряженная пауза затянулась, постепенно стала неприятной.
Допустим, все так, - тихо заговорил он, вновь встретившисьсо мной взглядом. Голубизна глаз казалась льдистой. Эдвин мне не поверил. - Почему ты раньше ничего не рассказывала?
Сглупила, - честно призналась я. - Не увидела взаимосвязи.
Даже когда внезапно перестала видеть твой дар. Он недоверчиво вскинул бровь, но на мой тон это не повлияло. Продолжила так же уверено и твердо.
Ты стал чужим. Я стала резкой и нетерпеливой. Понялапричину только в поместье Серпинара. А с тех пор у нас не было времени поговорить.
Допустим, - его голос и поза оставались все такими женапряженными. - Но это не он к тебе явился. Ты позвала его.
Почему?
Видимо, его магия оказалась сильней моего магическоготела с вычерпанным резервом, - процедила я.
Сохранять остатки спокойствия становилось все трудней. Пустота резерва стала щекочуще едкой. Голова болела после магического принуждения. Я устала. Устала от нападок. Выматывала необходимость защищаться от любимого, которого даже в бреду оберегала из последних сил. Раздражало его недоверие. Поэтому последняя фраза прозвучала грубо, жестко:
Он все равно ничего не добился.
Странное у тебя представление о “ничего”, - виконт сноваоскалился. - Он хотел услышать имя. Ты его назвала.
Ему я ничего не сказала! - зло рявкнула я. - Ничего!
Я слышал, - перебил он. - Слышал. Зачем ты отпираешься?Просто признай. Я не вижу в этом большой беды. Но объясни, зачем ты это сделала. Только не лги!
Он постепенно сбавлял тон, но все еще говорил резко. И мне хотелось ответить резкостью. Накричать, оскорбить, ранить. К счастью, сдержалась. А в следующий момент, Эдвин подался вперед, заглянул мне в глаза и неожиданно тихо сказал:
Пожалуйста, Софи. Мы в любом случае найдем решение.
Только ответь правдиво. Пожалуйста.
Мой воинственный настрой пропал, исчезла злость, сменилась серой опустошенностью. Такая же ощущалась в золотистом родном даре. Ненужная ссора утомила нас обоих, от нахлынувшего эмоционального истощения опускались руки. - Я никогда не обманывала тебя, - в ломком осипшем голосе сквозила усталость. - Серпинар ничего от меня не узнал. Ни имени, ни описания внешности. И в здравом уме я бы его не позвала. Я ведь все еще люблю тебя.
Он просиял, словно в жизни своей ничего более радостного и чудесного не слышал, робко улыбнулся.
Я тебя тоже. Очень сильно, - вздохнув, признался: - Носегодня слушал, что ты говорила, и… Казалось, что схожу с ума. Только “надоел, не люблю, не могу, тюрьма, избавиться”…
Он понурился, притих.
Как с Беатой? - осторожно уточнила я. Скорей, чтобыподтвердить свои выводы, а не ради ответа.
Он вскинул голову, окинул меня растерянным взглядом. - Да, - ответил недоуменно. Потом невесело усмехнулся: - Ты права. Прости меня, Софи.
Тут нечего прощать, - заверила я.
Он встал, тяжело опершись о стол, подал мне руку. Теплая ладонь, ласковое сияние золотого дара. Металлические отблески исчезли, ощущение замкнутости ушло. Я обняла Эдвина за шею свободной рукой, поцеловала изогнутые робкой улыбкой губы. Он крепко сжал меня в объятиях, и мы долго стояли так, утешая, поддерживая друг друга после ссоры.
Заснуть не получалось. Не помогали ни усталость, ни купание в горячем источнике, ни подробный и несколько нудный рассказ о редком волшебстве, с помощью которого Эдвин пытался вернуть магическое тело в обычное. Он концентрировался только на рунах и заклинаниях, старательно обходил стороной переживания. Но говорить о них Эдвину было не нужно - я чувствовала его дар и четко ощущала ужас, отчаяние и беспомощность. Сказал, что добился только одного изменения. Я стала говорить во сне.
Ласково погладив его грудь, заглянула в голубые глаза:
Почему ты поверил? После всего, что между нами было.
Он помрачнел, но признался
Наверное, потому что многие обвинения очень похожи направду. Твое положение незавидное, а дом действительно можно считать тюрьмой. В таком свете предложение Серпинара кажется весьма щедрым.
Но ты ведь знаешь, что я тебя люблю, - возразила я.
Любовь еще сложней магии, - усмехнулся Эдвин. - Магиюможно понять и предсказать. Можно изучить ее законы. А любовь… С ней никогда не знаешь наверняка. Можно только догадываться.
В этих словах было зерно истины. Устало обдумывая его, вновь положила голову Эдвину на грудь, он обнимал меня одной рукой. Ровные гулкие удары сердца, сияние золотого дара умиротворяли. Думалось о волшебстве Эдвина, о нашем последнем ритуале, о доверии. Отчегото казалось, что у Эдвина еще остались сомнения в моей искренности и честности. Но я отмахнулась от этой назойливой мысли, приписав ее авторство истощенному резерву и усталости.
Спроси меня, как я вернулась, - попросила я.
Эти слова разбудили его любопытство.
Как ты вернулась, Софи? - в голосе слышаласьзаинтригованность.
Ты говорил о рунах, которые рисовал, чтобы помочь. Я ихвидела, - голос почемуто подвел, сел, звучал хрипло и незнакомо. - Они были бесполезными и мертвыми.
Он разочарованно нахмурился. Я знала это, даже не глядя ему в лицо. Чувствовала отголоски эмоций в даре.
В них не было никакой силы. Так, засечки на камне, -продолжала я. - Они ожили от воспоминания о тебе. О волшебстве, которое творили наши сплетенные дары. Они засияли золотом, когда я произнесла твое имя. Отзвук твоей магии помог мне. Благодаря ему я вернулась. К тебе.
Я подняла голову, заглянула Эдвину в глаза.
Не говори, что любви нет. Она неотделима от нас, от нашеймагии.
Он ответил поцелуем, крепкими объятиями и сводящей с ума нежностью.
Путешествие к источнику пришлось отложить. Если бы решала я, мы не ждали бы долго. От силы сутки на сборы, на запечатывание жилища, на укрепление иллюзии, превращавшей дом в маленькое и труднодоступное место нонраффиен. Но решала не я, а Эдвин.
Нетерпящим возражений тоном он заявил, что никуда не пойдет, пока мы не убедимся, что мой резерв способен восстанавливаться сам естественным путем. Эдвин хотел увериться, что у временного отрыва магического тела нет серьезных последствий. В доме, имея под руками внушительное собрание эльфийских книг, мы могли найти решение. Амулет или лекарство.
Эта аргументация звучала логично и правильно. Я согласилась ждать, хоть и сгорала от нетерпения, представляла, как сажусь с Эдвином на корабль, почти чувствовала на лице соленый ветер. Закрывая глаза, слышала плеск волн и крики чаек. Истощенный резерв усиливал переживания. Возможность в самом деле изменить жизнь дразнила близостью и недостижимостью. Казалось, мечта, до которой оставалось сделать один шаг, ускользала, унося остатки терпения.
С каждым часом волнение росло. На следующий день я уже не находила себе места. Изменений никаких не чувствовалось, и я попыталась уговорить Эдвина создать пару восстанавливающих резерв амулетов и пополнить мою магию так. Он отказывался, объяснял решение боязнью навредить. Я просила, едва ли не на коленях умоляла, но он только хмурился и упрямо стоял на своем.
А потом и вовсе заперся в кабинете на несколько часов. Коекак взяв себя в руки, осознавая, что Эдвин пытается в книгах найти ответы, вызвалась помогать. Но скоро отказалась от затеи. Ветхая бумага, бледные чернила, тексты на старом эльфийском. Этот язык я пробовала изучать самостоятельно, но особых успехов не достигла. Моя помощь стала бы только помехой.
Чем больше проходило времени, тем сильней становился страх, что я навсегда лишилась магии, что накопленное ничтожное количество волшебства - отныне мой полный резерв. Этих крох хватило бы только платье по фигуре подогнать. Заверения Эдвина в том, что выход обязательно найдется, с каждым часом все больше походили на беспомощные попытки утешить. И казались издевательством. К счастью, он оказался прав, а я ошиблась. Отказавшись от вспомогательной магии, Эдвин тоже угадал верно. От таких костылей было больше вреда, чем пользы, что подробно описывалось в книге известного эльфийского целителя. Главу оттуда Эдвин мне тщательно перевел. Книга успокоила. Даже вопреки тому, что она в целом сводилась к простой истине “Время - прекрасный целитель, а терпение - добродетель”. Я ждала, когда очнется дар. Эдвин занимался одноразовыми амулетами. Наши запасы артефактов закончились, а магия источника могла оказаться нестабильной, следовательно, непредсказуемой. Меня строгий виконт посадил за учебники и буквально завалил заданиями. Он оказался требовательным учителем, а разочаровывать его не хотелось. Я старалась, читала, переводила, рисовала формулы. Смешно подумать, следующие два дня была так занята, что даже не заметила, как восстановился резерв.