Короче, пока заедала свое разбитое сердце веганским чизкейком в компании утешающей меня Машки, слушала ее причитания, пытаясь осознать всю степень собственной никчемности.
— Блин, Марин, хватит страдать! Чего нос повесила, кто орал: моим будет? — возмущалась Синичка, поправляя на себе плюшевую пижаму с мишками. Взрослые девочки, а все еще как дети.
— Ыыы, — только выдала, жуя, глотая соленые слезы.
— Так, Стерлядь, — рявкнула на меня подруга. Ишь какая, голос прорезался. — Ты зря, что ли от него Ксеньку Сорокину отвадила?
— Кого? — подняла глаза полные слез на недовольную блондинку.
— Ту девку рыжую, из юристов, — напоминала, глаза закатывая. Точно, было такое. А еще какая-то швабра с программирования, курица языковедения и десятки других. Впрочем, не шибко они старались, а сам Кирилл им верностью не отличался. Может, влюбись он по-настоящему, тогда бы я отступила. Для меня разрушение счастья любимого человека слишком.
Кстати, однажды попыталась с ним поговорить. Решилась-таки на втором курсе после летнего отдыха подойти. История ведь с поэмой забылась. Вот только не судьба. Подошла к столовой, хотела столик с ним сесть, как бодрой козой на примеченное место устроилась длинноногая пигалица в коротком мини. Присосалась к губам Ливанского точно пылесос Кирби, мне же оставалось развернуться, двинувшись в сторону своего места, с отвращением бросив:
— Смотри не сожри его!
Затем пигалицу сменила другая девица, после нее следующая. Каждая блондинка, длинноногая или хотя бы крашенная, но с ногами от ушей. Пока блонды в нашем универе не закончились, перескочил на рыжих опять.
И все это время он писал. Много, часто. Сначала короткие фантастические истории, прозу, стихи. После перешел к активной фазе, на третьем курсе начал выкладывать свои наработки в сеть. Его первая книга «Покорители вселенной» была достаточно популярной, пусть и бесплатной. Но не настолько, чтобы ею заинтересовались издатели.
Для хорошей книги — нужна отличная реклама. Послал Кирилл свою рукопись в крупнейшие издательства, но лишь одно приняло, дав добро на достаточно большой тираж — 10 тысяч копий. Вы знаете, сколько ежедневно поступает книг на рассмотрение редактору? Сотни, тысячи книг разных жанров. Многих просто не замечают, откладывают в долгий ящик или выбрасывают раньше, чем откроют первую страницу. А если вам повезло, и вас заметили, ждите рабский контракт, по которому прибыль в лучшем случае будет чуть больше фитиля аромасвечки. С виду большая, но горит быстро.
Ради этого мне пришлось просить отца поднять старые связи. Сын папиного друга, старого сослуживца, редактор крупнейшего в стране издательства. Несуразный, жилистый, высокий Венька Самойлов с вечно бегающими глазами пуговками — за него наши отцы меня мечтали меня замуж выдать. Тем паче открещивался папенька, не желая помогать.
— Я не прошу тебя дать денег. Лишь посмотреть рукопись и при условии заключения контракта сделать выгодные условия для Кирилла! — возмущалась я, пока дорогой Марьян Бенедиктович возмущенно ворчал на нерадивую дочь.
— Вбила в голову любовь, — набирая номер старого друга, рыкал под моим пристальным взором. — Вместо оболтуса без работы, лучше бы на того же Веньку внимания обратила!
— Не нужен мне твой Самойлов, — отрезала, руки скрестив на груди. — Только Кирилл Ливанский!
Сейчас у всех в голове вопрос: почему ты раньше к нему не подкатила на хромой кобыле, Марина?
Я, будучи истинно романтичной девочкой, росла на сказках о прекрасных принцах. Мой папа был моим примером, он часто рассказывал, как часами стоял под конами маминой общаги. Бросал камешки, бегал за ней до самого дома. Дарил букеты, гулял по вечерам. Мне хотелось того, чтобы кто-то также добивался. Не испугался видимой суровости, не струсил, познакомившись с отцом. Где-то в глубине души понимала, что возможно все это лишь глупые мечты. Не пристало девчонке с волевым характером такой ерундой страдать.
Но разве можно прекратить мечтать?
Шли годы, Кирилл без моей помощи стал знаменитым писателем в своих кругах, гонорары его росли. Уж я-то следила, чтобы Венька не вздумал мозги пудрить. Он все также порхал точно бабочка от цветка к цветку, моя любовь росла, не собираясь никуда исчезать. Говорят первая любовь самая яркая, но быстропроходящая. Либо я однолюб, либо кто-то не влюблялся впервые по-настоящему. И сколько бы я не проходила мимо него на улице — Ливанский меня никогда не замечал.
— Не задолбалась еще? Может пора быка за рога взять? — в один из девчачьих вечеров, моя старая добрая Синичка со стуком грохнула бутыль вина на стол, отчего коробки с суши подпрыгнули.
— Эй, эй, — замахала руками, — спокойно Тарзан юбке. На что намекаешь? Дубиной ему по куполу и в свою квартиру?
— Начни действовать, так и будешь слюни на фотку на сайте союза писателей-фантастов пускать да молельный памятник из его нетленок в хате строить? — кивнула на мою коллекцию книг, включающих переиздания в мягких обложках. Засопела от недовольства. Чего она привязалась к моему храму поклонения? Пусть спасибо скажет, что не как сталкерши, фотки не развесила по всем стенам.
— Недавно ты говорила найти нормального парня и построить уже с кем-то отношения, — напомнила Машке, отпивая из бокала, брезгливо рассматривая онигири с лососем. Поназаказали черте чего вместо похода в нормальный ресторан. Если завтра слягу, стрясу с Синицыной компенсацию.
— Судя по твоим последним отношениям, максимум у тебя выйдут долгие страстные дни в обнимку с искусственным фаллосом, — со скепсисом заметила Маша.
Обидно вообще-то.
— Он был скучный, — поболтала красную жидкость на дне, задумчиво откусывая кусок японского деликатеса. — И нудный.
— А Иван?
— Тупой.
— Влад?
— Чрезмерно наглый.
— Денис?
— Страшный скупердяй.
Синица поджала губы, качая головой.
— Ты во всех бывших изъяны нашла!
— Так если они были, — пожала плечами, допивая остатки.
— А у Кирилла они есть?
— Есть, — охотно согласилась, а затем добавила на изучающий взгляд. — Но с ними я готова мириться.
— Тогда это ответ на все твои вопросы, — пожала плечами Машка, громко хмыкая. — Пора взять быка за рога. Сделай так, чтобы в этот раз Ливанский точно тебя не забыл.
И знаете, что я сделала? Поступила, как истинная баба с вывернутой наизнанку логикой. Мысль пришла гениальная, в три ночи, к концу нашей попойки. Никто в жизни бы до такого не додумался в здравом уме да твердой памяти.
Решила нанять Кирилла на работу, показав себя во всей красе.
Чтоб не забыл больше никогда.
Приехала утром с будуна к Вене на следующий день. Пока шагала по длинному светлому коридору, ловя восхищенные взгляды мужчин и мрачные женщин, думала, не сошла ли я с ума. Скорей всего да, ведь кто бы еще решился на подобную авантюру. Тощая вечно раздраженная секретарша Самойлова встретила меня недружелюбно, попросив сквозь зубы подождать на белом кожаном диванчике, копаясь в чьих-то рукописях, отбрасываю в макулатуру те, что точно не примут на рассмотрение. Бедные авторы, знали бы, куда отправляются их творческие труды, наверняка бы устроили забастовку под стенами.
— Проходите, вас ждут, — процедила недовольная дамочка, зыркая на меня из-под очков. Не особо церемонясь, поднялась с видом королевы, небрежным взмахом руки снеся с ее стола пачку бумаг. Случайно проходя мимо. Ибо нечего тут, фыркать на меня. Только сопение вслух, да смешок Веньки, открывшего мне дверь.
— Ты все такая же злая, Стерлядь, — улыбнулся, одергивая галстук, галантно приглашая присесть в мягкое кожаное кресло. Ничего особенно в интерьере. Все такое располагающее. Деревянные полки с книгами именитых авторов да зарубежных классиков, парочка макетов рекламных стендов будущих книг, ковролинчик беленький, стол дубовый, сейф, картины, окно панорамное и большое редакторское кресло с модным ноутбуком фирмы откусанного яблока. Дорого, стильно, почти по-домашнему. Самого Самойлова за дядю доброго принять можно, если не видеть этого фанатичного блеска в глазах, да хищных черт в выражении лица не уловить, когда он смотрит и вычисляет выгоду продаж твоих произведений.
— Зачем пожаловала? — поинтересовался, с любопытством крутясь в кресле. Делает вид, будто не понимает, а я нарочно время тяну, разглядывая статуэточки слоников из Индии. Глаза подняла, приковывая к спинке насиженного места. Знаю, он у меня хорош. Натренировала еще в университете, а когда на завод пришла ведущим экономистом, добравшись за пару лет до должности заместителя генерального директора по экономике и финансам — вовсе жизнь спасла. Просто не представляете, как тебя ненавидят лишь за то, что твой отец помог тебе устроиться удачно. И плевать, сколько ночей ты не спишь, работая на благо предприятия. Им твое родственное генеалогическое древо важнее. Лучше бы впахивали так.
— Я хочу, чтобы ты уговоришь Кирилла Ливанского написать любовный служебный роман, — не стала бродить вокруг сосны, закидывая ногу на ногу, пристально рассматривая изменения на лице Вениамина. — Устроим его к нам на завод, поработает секретарем на полную ставку. Нетленку накатает о любви начальницы и подчиненного, — причмокнула, обращая взор к маникюру.
— А ты будешь в роли прототипа или злой соперницы, мешающей влюбленным соединить сердца? — вскинул брови Венька. Все еще неверяще посмеиваясь. Ага, хохочи-хохочи, дружок.
— Сам как думаешь?
Наверное, что-то в моей интонации ему намекнуло на глупость произнесенного ранее вопроса. Потому рот захлопнул, пару раз открыв, а после выдохнул.
— Марин, ты шутишь что ли? Он же фантаст, у него авторская серия на носу! Хочешь парню грохнуть все старания, когда сама на путь творчества привела?
— Хочу ему аудиторию расширить. Фантастика фантастикой, а вот любовные романы давно и прочно нишу свою по ценникам отбивают гораздо лучше. Женщинам хочется любви, — взмах ресниц, вот Самойлов уже вздыхает. — И я хочу. Надоело мне в спину ему дышать. Так что давай, помоги по старой дружбе.
— А если нет? — полюбопытствовал, но тут же заткнулся, проворчав:
— Блин, ты подведешь меня под монастырь, Маринка!
Знал бы, Веня, в какой монастырь я уже готова пойти, вообще рта своего не открывал.
Влюбиться в парня, который даже не ведется на твои провокации? Могу, умею, вот вам практика, девочки. На ринг выходит Марина Стерлядь: принцесса, папочкина дочка и та лохушка, чьи литературные потуги Кирилл Ливанский высмеял давным-давно.
Запомните, красотки, одну простую вещь. Не пытайтесь переписать Шекспира. А самое главное: не нужно этого делать, желая через поэму выразить свою любовь к парню, иначе рискуете оказаться на моем месте.
В этот раз я не буду нежничать, а значит, Кир, у тебя нет никаких шансов.
— Ох, мне придется долго его уговаривать, — закатил глаза Самойлов, крутанувшись в своем кресле. Потуги финансовых вычислений на лице отражали все сомнение, которому он подверг мой гениальный план по захвату Ливанского. Ишь, гляди, лоб наморщил, думает.
— Возмещу в тройном размере. Плюс, я уверена в Кирилле. Он осилил боевую фантастику, жанр не особо популярный. Любовные романы ему по плечу, — хмыкнула, наклоняясь к главному редактору издательского дома «Чайка». С минуту смотрели друг на друга. Пока губы Вени Самойлова не растянулись в улыбке. Он протянул мне руку, давая возможность скрепить устный договор рукопожатием.
— Уломала, Стерлядь. Жду приглашения на свадьбу и все права на авторскую серию!
Наше время…
— Сколько лет же ты план этот вынашивала? За обиду решила с землей сравнять, так получается?
Знаете, как бывает. Задумываешь одно, работаешь над этим, стараешься. Выходит же совершенно иначе. В какой-то момент идеальный план дает сбой, один из винтиков отлаженного механизма теряется, руша всю конструкцию. Мой тщательно продуманный план по завоеванию Кирилла провалился в тот момент, когда его дружок недоумок умудрился меня вспомнить. Да еще любезно доложился обо всем Ливанскому. Сейчас стоит передо мной, руки в кулаки сжаты. Никто там, в концертном зале не подозревает, какая за сценой драма разворачивается.
И знаете, что делают нормальные бабы, когда настает пора оправдываться?
Пфф, учитесь.
Мы делаем все в точности наоборот, ибо страшно опять высмеянной оказаться в попытке оправдаться. Ужас сковывает сознание, кричащее, что пора бы завязывать с игрой в «помню или не помню». И дурочку не состроишь. Вон, как глазищами сверкает зло, даже рубашка на плечах натянулась.
— Естественно, Кир, — боже, заткните меня кто-нибудь. Остановите мой дурной язык, больную голову, идиотское бабье упрямство!
— Ты думал можно смеяться над Мариной Стерлядь? Неа, это я тебя провела. Стремно, правда? — усмехаюсь, а самой реветь хочется. Бежать нужно, пока во всех грехах не покаялась, вцепившись в его рубашку. Не простит он меня, не после этих глупых, ни вообще. Да и хотел бы, давно уже заметил бы, значит, не так важна, как сама себе придумала.
— Зато теперь, ты меня точно запомнил, — разворачиваюсь, походкой красивой шагаю, носочек тяну. Ой, молодец Маринка. Вся гордая, спина прямая, плечи расправлены, грудь вперед.
Вот только слезливый поток обзор загораживает, жаль никто не додумался придумать очистители на глаза.
— Марина… Марьяновна, — выдыхает одна из моих работник, стоит нам на выходе из черного хода за сценой столкнуться. Она должна грамоту вручить, а мне сбежать бы.
— Алла, — с трудом произношу, едва способная разглядеть. — Меня тут нет, и не было, поняла?
С минуту молчит, вглядываясь в лицо зареванное, после кивает, отводя взор карий.
— Не видела, не слышала, не знаю.
— Вот и отлично.
Ухожу, потому что знаю. Все закончились отношения, прошла любовь, картошку колорадский жук пожрал.
И нет печальнее истории на свете, чем повесть о влюбленной дуре, романе и зареванном прообразе брошенной Джульетты.
Глава 12 — Укрощение строптивого секретаря
— Котеночек мой…
— Ууу…
— Принцесса, — Марьян Бенедиктович жалобно посмотрел на супругу, стоящую поодаль и усиленно показывающую жестами немедля успокоить дочь, то есть меня. Откровенно вам скажу. Когда ревешь, выходит плохо. Только по голове гладит, к себе прижимая, а сам уже планы Барбаросса по отступлению строит.
— Хочешь, я твоего Кирилла в порошок сотру?! — пыхтит от ярости папа. Хороший он у меня. Но Кирилла трогать не хочу. Сама виновата, знаю, чего уж теперь. Вот только легче не становится, потому, шмыгая красным носом, выдыхаю:
— Не хочу.
Я действительно больше не хочу его трогать. На работе специально неделю больничного взяла, пятый день идет, мы с самого праздника не виделись. Все выходные, как зверь в клетке с ежеминутными порывами позвонить, написать, кинуть весточку. Уехала к родителям загород, чтоб в квартире, где им пропитано не находится наедине со своими мыслями.
И самое печальное: в глубине души надеялась, что Кирилл приедет.
Нет, правда. Мне кажется, каждая из нас при расставании с тем, кого любит, мечтает об этом. Вернется, обнимет, скажет все хорошо. Обещаешь себе прекратить думать, сама телефон каждые пять минут проверяешь. Позвонит или не позвонит? Время идет, никакого отклика. Выключила к черту смартфон, отписавшись генеральному директору, что временно отсутствовать буду. Сама успела до истерики глубокой Вене отзвониться. Хватит уже и правда парня мучить — ни себе, ни людям. Пусть пишет то, что ему нравится. Роман можно без погружение в действительность написать.
Оставлю Ливанского в покое, больше никогда к нему не подойду.
— Вот я знал, что ни к чему хорошему эта твоя любовь не приведет, — продолжал кипятиться папа, размахивая кулаком.
— Марьянчик, тебе нельзя волноваться! — тут же всполошилась мама, бросаясь к мужу, кидая мне свой поддерживающий материнский взор. Сердце заныло от боли. Хочу также, прожить годы бок о бок с человеком, которого люблю. Делить радости, заботы, ссорится, бурно мирится. Но либо много хочу, либо не судьба. Потому что знаю: Кирилла я забыть не смогу, в отличие от него.
Снова накатывает хандра, а папа бросается утешать, однако мама мягко уводит из комнаты, мягко шепнув напоследок: