Мое сердце бешено билось в груди, когда воспоминания о том вечере вернулись с яркой ясностью.
— С чего бы мне ревновать к парню, Олли?
— Я и не догадывался, что ты тогда ревновал.
— Тогда? Что это значит?
— Это значит, что мы были... близкими.
Это был как удар.
— Близкими? Близкими как лучшие друзья?
Я покачал головой.
— Не только как лучшие друзья, нет, — Рид уставился на меня, и я не мог определить, понимал ли он меня или был в шоке. — Ты понимаешь, что я тебе говорю?
— Нет, — прошептал он, но его лицо выдавало ложь.
— Ты еще что-нибудь помнишь? Обо мне? О нас?
— Нас, — повторил он, сжимая челюсти. — Нет, не могу сказать, что помню что-то о нас. Есть что-нибудь, о чем ты хотел бы мне рассказать?
Я уже чувствовал, как поднимаются защитные стены Рида, как от них отталкивается волна, даже когда он слушал. Однако открытого понимания не было, что означало, что независимо от того, что я скажу, это не будет хорошо.
С тошнотворным чувством страха в животе я сказал:
— Позволь мне сначала сказать, что я всегда действовал в твоих интересах, Рид. Клянусь Богом. Я бы никогда не причинил тебе боли и не заставил бы делать то, чего ты не хочешь. Я никогда этого не делал и никогда не сделаю.
— Правда. Конечно. Может, перейдем к той части, где есть «мы»? Поскольку я действительно хотел бы понять то, что, черт возьми, ты говоришь, что я принял решение сделать, в то время как был временно не в себе.
Дерьмо. Он был расстроен. Смущен. Встревожен. И очень сильно зол. Я хотел показать ему записку, которую носил с собой в кармане, но не мог же я подарить ему сегодня этот священный кусочек головоломки. Не тогда, когда он был в таком состоянии.
— Ты мне небезразличен, Рид. И какое-то время... ты тоже заботился обо мне. Это все, что имеет значение.
Его ноздри дернулись, когда он уставился на меня, его челюсть сжалась так сильно, что я подумал, что он может раскрошить свои зубы.
— Я не... верю тебе, — процедил он сквозь стиснутые зубы.
— Окей, — я не знал, что еще сказать, потому что все было бессмысленно. Он мог выбрать, верить мне или нет, но что-то подсказывало мне, что он уже знает правду и просто не хочет смотреть этой правде в глаза. Это было чертовски много, чтобы понять, я знал это и поэтому держал рот на замке, хотя хотел опровергнуть его слова. Я хотел сказать ему, как много он для меня значит, как сильно изменил мою жизнь этот период, когда мы были вместе. Я хотел, чтобы он вспомнил дни, когда смеялся со мной, и ночи, проведенные в моей постели. Больше всего на свете я хотел, чтобы он снова вспомнил нас. Вспомнил мелодию, которую он играл только для меня, и чувствовать, как он прикасается ко мне снова только потому, что хочет быть рядом. Но я уже однажды поймал удачу за хвост. Я не предполагал, что у нас будет этот разговор с Ридом, и тот факт, что он вообще что-то помнил о нашем времени вместе, был подарком, даже если он не чувствовал себя так в данный момент.
— Ты пытаешься сказать, что был моим... — выругался он, не в силах произнести ни слова.
— Парнем? — предположил я. — Любовником?
Его глаза расширились, и он вскочил на ноги.
— Это безумие. Ты сумасшедший. Не думаю, что это я здесь сошел с ума, — он споткнулся о кофейный столик, споткнулся о ковер, торопясь уйти.
— Рид, пожалуйста, не уходи. Просто останься, чтобы мы могли это обсудить…
— Уверен, мы закончили этот разговор.
— Рид… — я последовал за ним по коридору и догнал его, когда он распахнул дверь. — Подожди, пожалуйста.
Он развернулся и вытянул руку, жестом останавливая меня и, если бы взгляд мог убить, его глаза разрезали бы меня пополам.
— Отвали от меня. Я не хочу, чтобы ты подходил ближе. И я не хочу, чтобы ты следовал за мной. Я серьезно. Просто оставь меня в покое.
— Ты знаешь меня, Рид. Я не плохой парень. Просто позволь мне объяснить…
— Нет, — сказал он, качая головой. — Ты ошибаешься. Я тебя совсем не знаю. Я даже себя больше не знаю. И более того, я не думаю, что хочу этого.
Затем он отступил назад, а потом повернулся и побежал из моего дома и из моей жизни. И на этот раз у меня было чувство, что это навсегда.
Глава 10
Рид
Ветер обдувал мою кожу, когда я лежал на одеяле в густой траве, вытянув ноги и положив голову на колени Олли. Он хотел поработать над кое-какими вещами по дому, починить или покрасить ставни, или еще что-нибудь, но я не дал ему сегодня много сделать.
— Правда или действие? — спросил я, и рука Олли замерла там, где он перебирал пальцами мои волосы.
— Серьезно?
— Да, серьезно. Правда или действие?
— Я немного боюсь того, что ты заставишь меня сделать, если я решусь, так что... правда.
— Значит правда, — сказал я и закусил губу, обдумывая вопрос. — Хорошо, понял. Ты когда-нибудь был влюблен?
— Это сложный вопрос, — он приподнял бровь.
— Мне просто любопытно.
— А что, если тебе не понравится ответ?
— Олли…
— Ладно, — вздохнул он и посмотрел на двор, а его пальцы снова начали перебирать мои волосы. — Когда-то, давным-давно, я думал, что влюблен.
— Ты «думал»? Почему я слышу там «но»?
— Теперь я точно уверен, что это было простое увлечение. Или, может быть, любовь, но в меньших масштабах. Например, быть влюбленным в человека, но не любить его.
— И как ты определяешь разницу?
Он посмотрел на меня.
— Потому что, когда появляется кто-то другой и захватывает все твои мечты и желания, ничто больше не является для тебя значимым. Прошлое, настоящее или будущее.
Мое сердце разбухло в груди, и я спросил:
— Как думаешь, ты мог бы полюбить кого-то вроде меня?
— Да. Мог, — он улыбнулся и убрал мои волосы со лба.
Невысказанные слова витали в воздухе, но я сдержался, чтобы не сказать их, вместо этого сел и толкнул Олли на землю. Он удивленно рассмеялся, когда я оседлал его бедра.
— Что ты хочешь? — спросил он с дразнящей улыбкой на губах.
Моя эрекция упиралась в штаны, когда я наклонился к Олли, потираясь об него и чувствуя, как его член увеличивается в ответ на мои движения.
— Ммммм… — сказал я, слегка прикусив его нижнюю губу.
— Скажи мне, — прошептал он мне в губы.
— Мне кажется, ты знаешь.
Он откинул голову, и я провалился в его теплый зеленый взгляд.
— Все равно скажи мне.
— Я хочу тебя, Олли, — я поцеловал его в губы и прошептал: — Я всегда буду хотеть тебя.
Я проснулся как от толчка, тяжело дыша, и сел на кровати. Пот стекал по моей шее, когда я поднес пальцы ко рту, все еще ощущая бархат мягких губ Олли на моих. Мой член дернулся под тонким материалом трусов, мое тело положительно реагировало на воспоминания. Потому что так оно и было, не так ли? Воспоминание. Не сон. Не галлюцинация. Гребаное воспоминание.
Я был с Олли. Я был с Олли. Олли. Не имело значения, как я буду произносить это, я не мог уложить в мозгах всю эту правду, которую теперь знал. Все, что я делал в течение последних семидесяти двух часов, это лежал и пытался отфильтровать куски и фрагменты, которые я вспоминал, чтобы понять смысл вещей. Ну, я чередовал кровать и диван, в какой-то момент я заказал пиццу, чтобы мне не пришлось никуда выходить, но и не голодать, но кроме этого, единственное, что, не переставая двигалось, был мой разум.
Мои мысли перемешались между воспоминаниями, имеющими смысл и не имеющими смысла. То, что я не сошел с ума, было облегчением, но было таким шоком для моей системы то, что я, по-видимому, был влюблен в мужчину. Я не предполагал, что такое возможно, и моя семья, черт возьми, не делала никаких намеков на то, что они что-то знали. Но знали ли они? Или я полностью скрывал это? Но Олли сказал, что разговаривал с моей матерью, что она недавно к нему приходила, и это заставило меня поверить, что она что-то знает. Она должна знать. Она одобряла? А мой отец? «Господи, это слишком сюрреалистично для понимания», — подумал я, положив голову на руки.
А потом были воспоминания о времени, проведенном с Олли. Они больше не всплывали как кусочки обычных дружеских отношений, а как части чего-то глубокого, что было взаимным. Во всяком случае, это было почти так, как если бы я был тем, кто добивался его, что сначала заставило меня задаться вопросом, насколько сильно я ударился головой, но чем больше я думал об этом, тем больше я начинал понимать свое влечение. В конце концов, в моем общении с ним с того дня, как он вошел в мой класс, он доказывал, что в глубине души он был защитником, тем, на кого можно было положиться не только в кризис, но и изо дня в день. Он не воспринимал себя слишком серьезно, как показали его навыки игры на фортепиано и самокритичные шутки, но в нем было что-то хорошее. Не говоря уже о том, что его мускулистые руки были словно из журнала Мужские мускулы. И даже то, что я раньше никогда не бросал взгляды на мужчин, я думаю, что, если бы выстроили сотню парней, он был бы самым красивым из всех. В общем, если смотреть на это объективно — что означало, когда я не был под «Кроун» с колой — его можно было считать приманкой для кого угодно, но каким-то образом он выбрал меня. Или я выбрал именно его.
Олли... и я. Вместе. Как... вместе вместе. Дерьмо.
Да, и я не мог забыть, что он солгал. Солгал бездействием, которое так же было ложью. Он приходил, вел себя так, как будто мы были незнакомы, и все это время он точно знал, как надо действовать со мной. Его появление в музыкальном объединении «Music Junction» должно было быть идеей моей матери, потому что иначе Олли не узнал бы о моей временной работе. Это означало, что также он знал, что я не вожу машину, и меня нужно будет подвезти. «Но он точно знал, как мне помочь, когда мы столкнулись с аварией и я запаниковал».
— Заткнись, — сказал себе я. — Просто заткнись.
Сорвав простыню, я вывалился из кровати и наполнил стакан водой. Я выпил все это за один раз, а затем вытер пот со лба. Я должен был перестать зацикливаться на этом или сойду с ума. Если не сделал этого раньше.
В мою дверь настойчиво постучали. Я больше не заказывал еды, и никто не звонил от ворот, что означало, что это может быть только один из двух человек, и я был не в настроении для лекций.
Я распахнул дверь и прислонился к ней, когда мама опустила руку. Даже в субботу в середине лета она выглядела как чопорная школьная учительница: бледно-желтая юбка до колен и простая белая блузка с жемчугом. Без соответствующего жакета, так как в нем не было необходимости в такую жару.
— Что ты здесь делаешь? — спросил я.
— Ты не отвечал на мои звонки и сообщения. Мне нужно было убедиться, что ты жив, — она подняла бровь, когда ее оценивающий взгляд остановился на моей обнаженной груди и трусах, и на том, в чем я был уверен, должно быть растрепанными волосами, так как я не расчесывал их в течение трех дней. — Ты ужасно выглядишь.
— Спасибо. Бывало и лучше, — я почесал щетину на челюсти, которая уже не была такой колючей, учитывая, что в последнее время я также не утруждал себя бритвой.
— Можно мне войти? — ее улыбка была нерешительной.
Я открыл шире дверь, и она вошла внутрь, оглядываясь на брошенные коробки от пиццы и тарелки на стойке, и почти пустую бутылку «Кроун».
— Приятно видеть, что ты не переборщил с выпивкой, — сказала она с усмешкой, глядя на бутылку и продолжая идти в гостиную, в то время как я схватил футболку и шорты из своей комнаты и надел их. Я пропустил ее комментарий, так или иначе, не заботясь о том, знала ли она, что я занимаюсь самолечением. Она положила сумочку на журнальный столик и освободила место, чтобы сесть, аккуратно сложив смятое покрывало, прежде чем положить его на спинку дивана.
— Чувствуй себя как дома, — сказал я, плюхаясь на другой диван и протирая глаза.
— Ты не мог бы мне рассказать, что с тобой происходит, Рид?
— Вообще-то я возражаю.
— Это не было предложением.
Я сел и скрестил руки на груди.
— Нууу… что со мной не так? Хм. Для начала, я не помню, когда в последний раз играл на пианино, и я действительно чувствую потребность постучать по клавишам прямо сейчас.
— Тогда почему ты этого не делаешь?
Подняв брови, я оглядел комнату.
— Ты его где-то видишь?
— Нет, но…
— Или оно есть у вас дома, возможно, я как-то пропустил его во время своих визитов?
— О. Ну, нет…
— Верно, — сказал я, хлопнув себя по колену. — Потому что вы с папой избавились от пианино, — господи, я вел себя как придурок, но не мог остановиться. Если я был несчастным, то и все остальные тоже. Они должны были все идти ко дну вместе со мной. — Да. Зачем вы это сделали?
Мама моргнула, как будто я сошел с ума, а потом ее маленькие плечи приподнялись.
— Насколько я помню, ты переехал, и твоему отцу понадобилось место для стола.
— Ага… И когда вы выбирали это место для жилья, вы знали о законе о шуме до или после?
— Что ты имеешь в виду?
— Мое пианино, мам. Ты знаешь, что это моя страсть, моя жизнь. То, что я люблю и что не смогу иметь его здесь?
— Что? — спросила она. — Ты хочешь сказать, мы выбрали это место, чтобы помешать тебе играть?
— Понятия не имею. А ты?
— Это смешно. Как ты мог подумать, что я заберу у тебя что-то настолько важное? Ты действительно думаешь, что я такая подлая?
— Я так не думаю, нет. Но я не могу не удивляться. Я имею в виду, вы, ребята, никогда не считались с моей карьерой; вы хотели, чтобы я вернулся сюда, был рядом с вами и следовал вашим советам. Может, вы думали, что таким образом я смогу отказаться играть?
— Я даже не думала об этом, Рид. Мы с твоим отцом подумали, что это будет хорошее место для тебя, закрытое и с прекрасным видом. Клянусь, мне и в голову не приходило, что ты не можешь взять с собой пианино. А потом, когда ты стал преподавать музыку в школе и имел доступ к инструментам... мне так жаль. Честно говоря, мне это и в голову не приходило.
Я мог только смотреть на нее, на женщину, которая была моей опорой всю мою жизнь. Женщина, которая готова на все ради меня, и в ней не было ни капли подлости. Я знал, что она не собиралась причинять мне боль. Я знал, что это был несчастный случай, но все равно чувствовал, что должен винить кого-то за все, что случилось в моей жизни. И, честно говоря, теперь, когда я выплеснул свою боль, гнев рассеялся, как утренний туман, а на его место пришло чувство вины. Боже, я был таким мудаком в последнее время. «Что со мной не так?»
— Я знаю, мам, — вздохнув, я провел рукой по волосам. — Я не хочу вымещать на тебе свое разочарование.
— Ох, Рид, — сказала она, придвигаясь к краю дивана, чтобы погладить мою руку. — Я не могу делать вид, что не понимаю, что с тобой сейчас происходит. Я знаю, что ты смущен, расстроен и срываешься на тех, кто тебе ближе всех. Я знаю это, и я справлюсь. Так что, если тебе нужно выговориться или накричать, я пойму. Если хочешь поговорить, я здесь. Если у тебя есть вопросы, я постараюсь помочь тебе ответить на них. Тебе станет легче, детка. Пожалуйста, верь мне.
Мне хотелось верить, что она говорит правду, что она всемогуща и может видеть месяцы и годы в будущем, чтобы знать, что все будет хорошо.
— Если хочешь, почему бы тебе не одеться, и мы можем сходить в «Newton’s Music» и выбрать новое пианино? Стол все равно превратился в магнит для беспорядка, — она сжала мою руку. — Мне очень жаль, Рид. Просто я предположила, что раз Олли купил для тебя пианино, чтобы ты мог играть…
Я вздрогнул и отстранился от нее.
— Что он сделал?
Казалось, она поняла свою ошибку, как только сказала это.
— Ох. О, Господи.
— Он купил мне пианино?
— Ну, я... я это только недавно поняла, что он... — она замолчала, а потом произнесла слово, которого я никогда не слышал от нее: — Дерьмо.
— Ты сказала... «дерьмо»? — мои глаза расширились.
— Нет, — ответила она, и на ее лице отразились смущение и стыд. — Конечно, нет.