Весь путь Катя весело щебечет о хорошо проведенных выходных, подробно описывает забавные эпизоды с участием Фила: как тот вылавливал из джакузи ананас, купался нагишом в бассейне, перепугал Шушу, и еще что-то там про мотоцикл… или гидроцикл. В какой-то момент я просто замечаю, что слушаю ее урывками, улыбаюсь невпопад, и мне становится жутко неудобно. Не пойму, о чем я думаю, на что отвлекаюсь — обычно со мной такого не случается.
На парах тоже ухожу в себя. Сначала переживаю, как бы не подвести Линнера. Все же… одно дело — продать готовый автомобиль, а другое — отреставрировать чужой, на заказ. До этого мы работали по первой схеме: покупали ретро-авто, чаще даже не на ходу, не спеша восстанавливали его, фаршировали, приводили в божий вид, руководствуясь собственным вкусом, и уже после находили клиента, которого бы полностью удовлетворил результат. А сейчас у нас новый виток в отлаженном деле, к тому же заказчик «свой» и лично мной бесконечно уважаемый. Помню, как Борис Аркадьевич, лихо хлопнув меня по плечу, смело сказал: «Дерзай!». Он поверил в меня, в отличие от отца, и поэтому теперь немного страшновато: оправдаю ли доверие? А потом, цепляясь за это «доверие», мысли в другую сторону уплывают.
Загружаю Инстаграм. Нахожу среди своих подписок цветочную лавочку и лезу в профиль, чтобы изучить его досконально. Открываю вечные сторис, просматриваю бесконечное множество фотографии и записей, пытаясь вычитать в них что-нибудь важное, личное, и безуспешно хочу отыскать на снимках знакомое лицо. Лицо той, которая в какой-то степени тоже мне доверилась.
— Прикольный мохнатик. Его б в другое кашпо, поинтереснее, — под руку комментирует Катя, — в виде дракончика, например. А этому… так и хочется мордашку пририсовать. Скучный профиль. Ты чего здесь залип-то вообще?
— Почему скучный?
— Ну, во-первых, все фото однообразные. Во-вторых, я бы, как человек, который «мимо проходил», на такое не клюнула. Колись, — смотрит на меня внимательно, — ты что-то задумал?
Усмехаюсь слегка и ухожу от прямого вопроса, задав свой:
— А что бы ты сюда добавила?
— Не знаю, — склоняет голову набок и придвигается ближе. — Дай-ка. — Забирает айфон и проворно скользит по экрану пальцем. — Как по мне, так абсолютно точно в каждом снимке не хватает живости. Смотришь общий вид фотографий в профиле — беспросветная серость.
— Серость? Все ж зеленое…
— Одно другому не мешает, — пожимает плечами Катя. Открывает первое попавшееся фото, разглядывает его особенно тщательно и вдруг зачем-то лезет в сумочку: — Ты не согласен? — Достает оттуда наушники, подключает их к моему айфону и возвращается в «шапку» профиля, чтобы посмотреть актуальное сторис.
Я забираю у Кати один наушник и погружаюсь в видео вместе с ней. В нем крохотный репортаж с нашей вчерашней поездки, обзор выставочного зала оранжереи: балки под потолком, увитые лианами, мощные стволы пальм, их гигантские мясистые листья с прожилками, причудливые бутоны, бесконечные ниши с пестрыми лилипутами. Комментируя буйство цветущих фиалок, Лина обходится буквально парой фраз, а потом снимает крупным планом несколько растений вроде тех, которые я чудом не раздавил. Ее голос пробуждает во мне воспоминания. Я улыбаюсь, я чувствую присутствие Лины.
— Что добавить? Может, нотку юмора? Или хотя бы не прятаться за кадром, показать себя. Ты знаком с ней? Кто она? Почему ее лицо не мелькает в профиле?
Смеюсь:
— С каких это пор тебя интересуют девушки?
— Меня интересуют не все девушки, а только те, которые интересуют тебя.
— С чего ты взяла, что Лина мне интересна?
Катя игриво заглядывает мне в глаза и извлекает наушники из айфона:
— Так значит, ее зовут Лина…
Глава 13. Лина
Вот уже второй день мама не оставляет попыток докопаться до истины. «До истины» — значит, до меня. Ее не устраивает мой короткий ответ, ее не устраивает ранее озвученная легенда, она не понимает, как склочный клиент мог без пререканий принять фиалку и навсегда убраться восвояси. Хотя, конечно, «навсегда» — слишком опрометчиво сказано. Мама желает услышать все до мельчайших подробностей, но я не могу даже в общих чертах пересказать ей то, что наговорила МистеруТараканьиУсишки. Я молюсь, чтобы «навсегда» материализовалось и не обрело временных рамок. Я молюсь, чтобы сенполия «Голубой туман» цвела вечно. Я молюсь, чтобы Алексей, с которым мама планирует связаться этим же вечером, не взболтнул чего лишнего. Ни сегодня, ни завтра, никогда! Впрочем, о «никогда» я могу не беспокоиться: на днях мы пересечемся в последний раз, и наши пути снова станут параллельными прямыми.
Я делаю несколько шагов назад, чтобы еще раз взглянуть на завершенную зеленую композицию в витрине, и невольно вздыхаю.
Сейчас я одна внутри магазина. Мама на время оставила меня в покое — ей наконец-то удалось договориться с разнорабочими насчет демонтажа вывески за умеренную плату. Они уже съездили на старое место, и теперь мама руководит ими здесь, но снаружи, поэтому я могу не притворяться, что все замечательно, и вволю повздыхать.
Я не понимаю, чем вызвано мое подавленное настроение: гневные комментарии благополучно удалены самим автором, фото его персоны с «эксклюзивным» цветком набрало несколько сотен лайков и возглавило топ лучших постов нашего профиля, даже число подписчиков незначительно, но прибавилось. Похоже, моя внутренняя дисгармония никак не связана с недавним конфликтом. А что тогда?
Я присаживаюсь на нижнюю ступеньку стремянки, которая с момента переезда все так и стоит у стены, за дальним стеллажом, загружаю Инстаграм и открываю актуальные сторис. Не знаю, зачем я это делаю, но бесчисленное количество раз просматриваю одно и то же видео, стремясь заучить его наизусть. Просматриваю и вру. Вру сама себе! Я знаю, почему снова и снова возвращаюсь к нему: я пытаюсь представить, с какими мыслями и ощущениями смотрел эту запись Алексей, и хочу оценить видео его глазами. А еще… вопреки довольно сильному и навязчивому желанию, боюсь переходить в его профиль. Мне страшно увидеть там нечто такое, что могло бы подкосить меня окончательно. Хотя какое мне дело до его личной жизни?
Стук, который доносится снаружи, вырывает меня из потока тягостных мыслей. Я встаю, прячу телефон в карман и подхожу к витринным окнам, но не слишком близко, чтобы не привлекать к себе внимание. Судя по всему, вывеска уже держится над входом самостоятельно, ведь наверху остался только один рабочий, а двое других о чем-то разговаривают с мамой. Надеюсь, они не убеждают ее в необходимости доплатить что-либо сверху за выполненное ими дельце, а мама с холодным сердцем и трезвым умом не поддастся на их манипуляции. А еще я надеюсь, что новое место расположения цветочной лавочки хотя бы чуточку поспособствует увеличению объема продаж.
В который раз я беру в руки парня-опунцию, кручу-верчу его, с умилением разглядывая проклюнувшиеся крошечные «ушки», и мыслями возвращаюсь к Алексею. Передо мной живо встает его образ, образ самонадеянного красавчика, прожигателя жизни, упивающегося своим совершенством и превосходством, богатенького сердцееда, которому доступно и позволительно все и которому прощается все, стоит только пустить в ход трофейное оружие — улыбку. Я тот час же вспоминаю его смешливые губы, как он покусывает их слегка, демонстрируя идеально ровные белые зубы, как один уголок его рта устремляется вверх, как он мотает головой и как он смотрит на меня при этом. Его взгляд дразнящий, но вместе с тем полный внимания и участия, и даже если он смеется надо мной, то делает это потрясающе.
Я ставлю кашпо с кактусом на место, в своем воображении окрестив его Алексеем, и вздрагиваю, потому что внезапно дверные колокольчики издают знакомый перезвон.
— Ну вот, — мама торопливо проходит к стойке, чтобы взять приготовленные заранее деньги, строго ту сумму, о которой она изначально договаривалась, и поясняет: — Теперь уж точно можно поздравить друг друга с новосельем.
Я вижу, как мама светится изнутри, она довольна результатом, и мне уже не терпится выскочить наружу, чтобы оценить «обновленный» магазин со стороны. Вся былая меланхолия куда-то улетучивается. Хотя, кажется, она улетучилась мгновением раньше.
— Поздравляю! — радостно сжимаю кулаки я и слегка пританцовываю на месте.
В ответ на мой восторженный порыв мама лишь сдержанно кивает, а на обратном пути, уже взявшись за ручку входной двери, оборачивается:
— Доченька, и я тебя поздравляю!
Она произносит это так, будто бы я внесла свою непосильную лепту в переезд. Но я не чувствую себя весомо причастной!
Я выхожу за ней следом в стремлении переубедить, ответить, что я всегда готова ей помогать и буду делать это отнюдь не ради благодарностей, но очутившись на улице, не могу произнести и слова — пячусь, чтобы поравняться с мамой, а когда оказываюсь рядом, прижимаюсь к ней плечом.
Какое-то время мы молча стоим перед входом, задрав головы вверх и любуясь нашим магазинчиком, как ни один клиент не станет любоваться даже самой лучшей витриной мира, не говоря уже о том, что эта цветочная лавочка триллионная в городе. И пускай она слишком тесная, крохотная и, допускаю, вполне себе неприглядная среди длинной галереи фасадов элитных бутиков, но она хорошенькая, уютная. Наша. Наша и только наша!
— Мам, я должна тебе кое-что сказать, — я опускаю глаза. Меня захлестывает чувство вины. Я знаю, что сейчас неподходящее время вспоминать о МистереТараканьиУсишки, но я не в силах сдерживать в себе этот груз, который тянет меня на дно. — Прежде чем прийти к нам…
Но мама обнимает меня за талию так крепко, что я громко ойкаю, улыбается и прижимает меня к груди:
— Не важно. Остался доволен, и ладно! Не хочу, чтобы ты злилась, полагая, будто бы я тебе не доверяю.
Я отстраняюсь:
— Ты с ума сошла! — смеюсь и хмурюсь одновременно. — С чего ты решила, что я могу так подумать?
Мама не отвечает, лишь заводит мне за ухо волосы. Ее руки такие нежные, теплые, что хочется свернуться клубочком, подставиться и замурлыкать, как кошка.
— Пойдем, у нас еще много дел, — говорит она, и я вспоминаю, что мы на улице, стоим на тротуаре возле магазина, и у нас, действительно, куча дел.
— Да, — соглашаюсь я, и мы возвращаемся.
Погрязнув в документах и отключившись от внешнего мира, мама второй час разбирается с бухгалтерией. Узкий письменный стол для работы с бумагами мы придвинули вплотную к стойке, и когда мама сидит за ним, я могу видеть только ее макушку, но такой расклад меня вполне устраивает.
Покупателей сегодня почти нет: с утра мы продали один флорариум и вот, буквально пятнадцать минут назад, две идентичные калатеи. Женщина, которая их забрала, даже не стала слушать о нюансах ухода. Стоит надеяться, что она опытный цветовод и знает все о приобретаемых растениях, а не самонадеянная выскочка вроде того сумасшедшего, который подпортил нам карму.
Я уже полила все, что должна была полить во вторник по графику, искупала под душем особо страждущих тропических водохлебов, перебрала пустые кашпо, до которых еще с субботы не доходили руки, помыла витрины и теперь взялась за маленький пустующий многогранник для флорариума — наконец-то и для него освободилось место на стеллаже. У меня на примете есть подходящий таурус, который — я знаю! — желает поселиться в фешенебельном домике, а еще бледно-розовая натуральная отсыпка и мелкий речной песок. Я не мастер по созданию ошеломляющих миксов из разномастных суккулентов, но моно-композицию составляю не в первый раз. Главное, четко представить конечный результат и быть предельно аккуратной.
Я ухожу в подсобку за грунтом, а потом усаживаюсь со всем необходимым прямо на полу, за пальмой, предварительно расстелив вокруг себя куски картона. Нам очень не хватает еще одного стола для работы с растениями, но место, к сожалению, такой роскоши не позволяет.
Прежде чем взяться за пересадку тауруса, я делаю несколько снимков «до» — хочу выложить в Инстаграм «каруселью» все этапы создания мини-флорариума, но уже через пять минут, погрузившись в процесс, благополучно обо всем забываю.
Когда до закрытия магазина остается ровно час, маму отвлекает телефонный звонок: ей сообщают, что заказ на пахифитумы и эхеверии собран и готов к выдаче. Правда, об этом мы знали еще с утра — мне пришло оповещание на электронный ящик, — но сейчас эта информация сработала, как напоминание.
Взглянув на часы, мама уже собирается набрать номер Алексея, как во мне пробуждается дикое желание выхватить из ее рук телефон! Как представлю, что они снова начнут любезничать. Не хочу, чтобы он вообще лебезил перед моей мамой! Все эти его реверансы, улыбочки «не придраться» — театральное представление, направленное на то, чтобы в чужих глазах выглядеть хорошим мальчиком, а надо мной в очередной раз посмеяться. Но это глупое прикрытие. Сомнительная отмазка. Хватит уже врать самой себе! Кажется, я просто хочу поговорить с ним, услышать его голос…
Вот дьявол! Я не должна этого хотеть. Не должна!
Я оказываюсь у стойки неожиданной быстро. Неожиданно даже для того, чтобы осознать это вовремя и дать задний ход.
Мама выгибает брови и удивленно смотрит на меня.
Я знаю, что веду себя, по меньшей мере, странно, но перспектива их ненавязчивой болтовни заставляет мое сердце биться с удвоенной силой. Хотя не уверена, что это именно та причина, по который мой организм дает преждевременный сбой.
— Ты хочешь позвонить Алексею сама? — мама отслоняет телефон от уха.
— Нет! — слишком громко вскрикиваю я и, опомнившись, отхожу в сторону.
— Лина, ты меня пугаешь.
Что и говорить, я сама себя пугаю. Но подходящих слов оправдания не нахожу.
Отворачиваюсь, сжимаю ладони в кулаки, закрываю глаза и считаю до миллиарда, трижды сбиваясь на первом десятке.
Да что ж такое!
— Завтра во второй половине дня, — слышу, как мама уточняет время, и ощущаю внутри себя маленькую птичку, залетевшую туда случайно, и которая отчаянно желает вырваться обратно на волю. Но ее не пускают розовые пони. — Нет, нет, конечно, не поздно.
Я зажмуриваюсь со всей силы. Я стремлюсь отогнать безудержное волнение. Оно, как раскаленный огненный шар, прокатывается по мне и плавит кожу, оставляя на ней красноватые пятна после себя. Я не понимаю, что происходит, я хочу выбраться из этого состояния, я запрещаю себе думать о завтрашнем дне. Но эти запреты не имеют на меня никакого влияния. В своем воображении я уже пригласила на вечеринку к розовым пони всех девочек из Эквестрии и обескуражено предвкушаю жаркие танцы до рассвета.
Интересно, чем он будет занят завтра до полудня и готов ли посвятить нашим проблемам весь вечер?
— Лина! — обращается ко мне мама, и мне приходится обернуться. Но прежде, чем сделать это, я судорожно втягиваю приличную порцию воздуха через нос. Не хватало, чтобы Алексей передал мне «привет» или спросил через «передатчика» о чем-нибудь слишком личном. Но мама, даже не взглянув на меня, немного в приказном тоне выдает: — Посмотри, пожалуйста, на сайте, до которого часа они работают.
Похоже, эти двое могут любезничать друг с другом только по сугубо деловым вопросам. Я радуюсь и в то же время как будто немного огорчаюсь.
Ненадолго я зависаю в телефоне: сначала бестолково копаюсь среди закладок, потом, плюнув на эту бесперспективную затею, открываю браузер, ввожу в поисковую строку название базы, перехожу по ссылке и еще какое-то время гуляю по сайту, выискивая график работы их склада.
— До восемнадцати ноль-ноль, — сообщаю я и боюсь оторвать взгляд от экрана телефона.
Мое сердце трепещет. Я уже мысленно скрещиваю пальцы, молясь о том, чтобы у Алексея не нашлось других дел на это время, чтобы все его многочисленные подружки — а они у него есть, я не сомневаюсь! — встали в километровую очередь.
Но мои посылы во вселенную не срабатывают. Мамины слова врываются в сознание ядовитыми стрелами: