Я не знаю, что еще говорить. По-моему, пальма — не самый лучший вариант компенсации. И ищу поддержку в Алексее — в конце концов, это его легенда! Оборачиваюсь, и вижу… как Алексей, прикрывшись ладонью, тихонько смеется. Ему смешно! Ему весело! Мне приходится врать, а он и рад надо мной насмехаться! Как же я могла повестись на все это? Он же специально провернул дельце с пальмой и приволок ее сюда, чтобы поржать в свое удовольствие, насладиться моим фиаско. Я поняла! Жаль только, что слишком поздно.
— Позвольте, — подает голос клиент, пока я, поджав губу и борясь с яростью, сверлю взглядом этого хитроумного супчика. — Я, конечно, премного вам благодарен, но…
— Да! — грубо перебиваю его я. — Вы можете высказать все, что думаете. Можете оставить отзыв в книге жалоб. Можете заявить в полицию, департамент международных соглашений или куда там вы еще собирались, если вам не нравится то, что мы вам предлагаем!
Мне надоело притворяться! Надоело терпеть унижения! Пусть катится отсюда подальше и больше не таращит на меня свои поросячьи глазенки. Хорошо, что в магазине, кроме нас троих больше никого нет, и я могу не стыдиться за свою импульсивность.
— Нет, нет. Мне все нравится… — широко улыбается мужчина и трогает листья пальмы. — Но… как же я доставлю его к ногам Тамарочки?
— А это не для Тамарочки, — хмыкаю я. — Для вашей дамы сердца у нас отдельный подарок. — Я вырываю из рук Алексея сенполию «Голубой туман» и протягиваю ее счастливому обладателю сразу двух «эксклюзивных» растений. — Эта шикарная фиалка еще не расцвела в полную силу, стоит только немного подождать, и она одарит вашу Тамарочку пышным каскадом соцветий. Но боже упаси залить ее! Чрезмерно! Слишком часто! Поливать ее прямо на листья, а не из поддона! — Я стучу пальцем по низу кашпо, привлекая внимание клиента к важному нюансу (быть может, он не знает, что такое поддон?) и замечаю, как его глаза еще больше округляются. Вот дьявол! Он заметил стикер с ценой. — Не смотрите на него! Эти цифры ничего не значат! — Я пытаюсь содрать наклейку, ковыряю ее ногтем, но, как назло, у меня ничего не выходит. — Даже не думайте, что цветок может столько стоить!
— Да, да, конечно, — кивает он и ошалелыми глазами перескакивает с меня на Алексея. Но у меня нет никакого желания поворачиваться в сторону этого супчика. К тому же, наклейка наконец-то поддается, и я со злостью отрываю приличный кусок. Хотя нули от цены остаются на месте. Ну и фиг с ними!
— И напоследок! — Я достаю из нагрудного кармана телефон, выбираю нужную иконку и подхожу вплотную к МистеруТараканьиУсишки. — Фото довольного покупателя для Инстаграма. Вы станете лицом нашей цветочной лавочки? — Бесцеремонно я навожу камеру на клиента и почти что приказываю: — Покажите, как вы счастливы!
Мужчина, обнимая сенполию, суетливо улыбается, я подталкиваю его ближе к пальме и делаю несколько снимков.
— Может, вы дадите нам интервью? — Но режим видеосъемки не включаю, просто публикую готовое фото с подходящим хэштегом. А когда растерянный клиент раскрывает рот, не даю ему сказать и слова: — Спасибо, этого вполне достаточно. Вы уже звезда! — и подталкиваю его в спину, чтобы проваливал. — Свое счастливое лицо сможете увидеть в нашем профиле, вы же в курсе, как нас найти в Инстаграме? Знаю, в курсе, вы следите за всеми новостями, активничаете в комментариях.
— Я не… А… — он мотает головой, когда оказывается у выхода, но я помогаю ему и здесь, мне не трудно поработать швейцаром.
— Всего вам доброго! — Я закрываю за ним дверь и, стискивая зубы, улыбаюсь и машу. Неустанно машу, пока он не скрывается из поля зрения. А потом резко разворачиваюсь и обрушиваю весь свой гнев на истинного раздражителя: — Ну и как, доволен? Вволю поразвлекся? «Частная оранжерея, эксклюзивное растение»… Очень смешно! А теперь забирай свою пальму и уматывай! Не видишь, концерт окончен!
Я буквально подбегаю к нему и дергаю за рукав, чтобы он наконец-то отлип от стойки. Чтобы проваливал, куда подальше! Чтобы духу его здесь не было! Но этому супчику хоть бы хны, он все еще смеется.
— Ты глухой? Тупой? — рычу я и не могу успокоиться. Мне так хочется, чтобы материя, из которой сшита его идеальная рубашка, треснула, как салфетка, и расползлась под моими пальцами. Сейчас я готова его самого порвать на мелкие кусочки! Поэтому толкаю, бью кулаком в плечо, тормошу, пытаясь сдвинуть с места, буксую, почти скулю, и понимаю, что все это бесполезно. И выдыхаюсь. — Ты самый, самый ужасный человек в мире! — заключаю я и от бессилия валюсь грудью на многочисленные папки с документами. — Хуже тебя нет никого, — зарывшись лицом в бумаги, продолжаю бурчать я.
Мне уже плевать, смеется он или улыбается. Я чувствую себя значительно лучше, и это самое главное, но остановиться слишком трудно. — Ты исчадье ада. Ты избалованный папенькин сынок. Ты… ты…
Я медленно отрываюсь от стойки и взглядом натыкаюсь на его паспорт: он лежит сбоку от канцелярских принадлежностей. Алексей до сих пор не забрал его.
— Почему? — вслух произношу я и поднимаю глаза.
— Ты такая забавная, — улыбается он. Улыбается мягко, без насмешки, будто пропустил мимо ушей всю тираду гадостей, которую я на него вывалила. Улыбается так тепло и трогательно, что я готова забыться в ту же секунду. Бо-оже, какой же он красивый!
Я пихаю его локтем:
— Ты подхалим!
Но Алексей все еще не слышит меня. Он заносит руку перед собой, словно собирается прикоснуться к моим волосам, погладить по щеке или даже… Оу! Мое сердце ухает куда-то вниз. Я слышу, как оно гулко стучит в глубине меня, быть может, в животе или на уровне колен, и теряюсь в пространстве. Но ненадолго. Ведь он всего лишь поправляет свою прическу. Эгоцентричный супчик!
Дверные колокольчики тренькают, и я шарахаюсь от Алексея в сторону. Ничего не произошло. Ни-че-го! Но я неистово молюсь, чтобы у мамы, так же, как и у меня, не разыгралось больное воображение.
Глава 12. Алексей
Пока иду от дверей магазина до площадки, где я оставил машину, верчу в руке паспорт и невольно улыбаюсь. Не знаю, как внятно описать то ощущение, которое я испытываю, находясь рядом с Линой, и которое остается после, внутри меня. Ее саму хочется сравнить с невиданным зверьком — маленьким, пушистым, симпатичным, но абсолютно не ручным, — но это сравнение будет слишком примитивным. Каждую минуту, каждую секунду я открываю ее с совершенно иной стороны, а когда думаю, что достаточно изучил, она выкидывает что-нибудь новенькое, и это «новенькое» производит эффект внезапного фейерверка над головой. Лина меня не просто забавляет, она завораживает своей непосредственностью.
Сажусь в машину и чувствую себя нашкодившим щенком, потому что умышленно пропустил с десяток звонков: сразу после Шушиного поставил переадресацию на второй, рабочий, телефон, который благополучно провалялся в бардачке, оставаясь в беззвучном режиме. Нет, Лине я не соврал — я, действительно, предупреждал Игоречка, что приеду в бокс не раньше обеда, но раз он все равно звонил, и звонил несколько раз, значит, нарисовалось что-то срочное.
— Да, Игорек! Конечно… Я освободился и уже мчу к вам… Я понял. Минут через двадцать буду.
Завершаю вызов и выезжаю с парковки — требуется без промедления решить кое-какой нюанс по обтяжке салона нашей «шоколадки», и хотя Игоречек знает, что в этих вопросах я безоговорочно доверяю ему, без моего одобрения работу он не начнет.
Так было и два года назад, когда я по неаккуратности помял левое крыло и заехал в первую попавшуюся автомастерскую, где на тот момент официально трудился Игоречек. Этот двадцатитрехлетний рукастый парень четко знал, что делать, как делать, почему именно так, а не иначе, но как самый настоящий дипломат ждал моего согласия на все обозначенные манипуляции. Это качество характера вызвало во мне уважение, и я, уже в обход всяких там сервисов, в случае чего ехал прямиком к нему в гараж, в съемный гараж, в котором он и Егор шабашили по-черному.
С Шушей все сложнее. Для начала надо приготовиться к потоку капризного нытья: что я совсем отрекся от нее, что она была в «чрезвычайно сложной» ситуации, а я, бесчувственный сухарь, не поддержал ее в депрессивный час, и всякое такое в том же духе. А потом ответить на ее претензии так, чтобы быстро завершить разговор и при этом не ощущать себя виноватым. С Шушей все сложно. Но я не могу не перезвонить. Мы с ней еще с младенчества в одной песочнице куличики лепили, даже встречались одно время — я думал, что серьезно, но она, видимо, мыслила по-другому.
— Привет, Оль. Ты звонила?
— Лешик, Лешик, Леши-ик, — мурлычет в трубку. — Приезжай к нам скорее!
— Я не могу, я занят. — Я смотрю на соседние боксы и думаю, что неплохо было бы когда-нибудь расшириться. И выхожу из машины. — У тебя что-то случилось?
— Случилось, — недовольно отзывается она. — Случилось воскресенье! А ты снова не с нами. — Но тут же меняет интонацию: — Ну приезжай, пожалуйста! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Я могу хорошо попросить, хочешь? Очень-очень-очень хорошо. Я буду ласковой и нежной. И обязательно благодарной…
Смеюсь:
— Оль, ты там напилась, что ли?
— Ну почему сразу напилась?
Представляю, как она говорит это и держит в руках бокальчик Каберне Совиньон.
— У тебя Фил под боком. Разве нет? Он не может скрасить твой досуг?
— Фу, Леша! Твои слова звучат оскорбительно!
Вероятно, она права.
— Ну, прости, Оль. Не хотел тебя обидеть. Но я, действительно, занят. Если освобожусь пораньше, то сообщу, и мы пересечемся. Окей?
— Окей, — соглашается недовольным голосом. И меня совесть клевать начинает, больно так, прямо в виски. Но я больше ничего не говорю, чтобы не наобещать лишнего и вообще…
— Пока.
— Пока.
Сжимаю телефон в ладони — он тяжелый, горячий — и, не оборачиваясь, ставлю машину на сигнализацию.
— Михайлов забегал, — с порога сообщает Игоречек и выходит мне навстречу. — Подогнал образцы кожи, попросил до вечера определиться. Может, ты Линнеру звякнешь или скинешь ему фотки? — протягивает руку в качестве приветствия, а потом ведет меня в рабочую зону, чтобы наглядно продемонстрировать.
В боксе прохладно, в начале месяца мы установили кондиционеры, чтобы летом не сбавлять обороты, изнывая от жары. Я здороваюсь с Егором и прохожу в подсобку.
— Сейчас сделаем, — выкрикиваю оттуда, переодеваюсь и иду рассматривать образцы.
На столе предо мной с десяток квадратиков кожи. Трогаю каждый кусочек, провожу пальцем по мягкой поверхности, изучаю обратную сторону и улыбаюсь. Качество премиум-класса, Линнеру понравится. Включаю боковой свет, делают несколько снимков и буквально одним кликом отправляю их Борису Аркадьевичу.
— Двигатель привез? — спрашивает Даник.
— Да я как-то не рискнул вести его самостоятельно, поэтому ребят попросил, сейчас подвезут. — Пытаюсь отыскать Даника взглядом, но с первого раза не получается. Тот возится с консолью, забившись в углу, а на пути к нему кусок железа. Смеюсь: — Кто тут у вас вандалил?
— Да вчера, уже после тебя, чувак был, которому мы капот меняли. Говорю ему: «Привези омыватели со старого». А он вместо того, чтобы просто снять их, — ржет Егор, — выпилил болгаркой вместе с куском капота и приволок нам. Нате!
— Находчивый парень, — хохотнув, убираю из-под ног его «старательную работу» и оглядываюсь по сторонам. — Ну что, пойду клеить шумку? Какой толщины взять?
— Бери любую, — смеется он, — все равно у нас только четверка.
— Может, нужна другая? Заказать?
— Четверка в самый раз. Если будет плохо клеиться, фен в помощь.
— Да не, шумка хорошая, — возражает Игоречек, — и так отлично ложится.
А Егор не может удержаться, продолжает хохмить:
— Только клей внутри, снаружи не надо, — типа я совсем дурачок, ни черта не соображаю.
Но я ценю его юмор. А как без него? Да мне вообще в их компании легко и комфортно. Поэтому частенько, вот так, просиживаю с ними чуть ли не до рассвета, наблюдая за тем, как они возятся с очередным металлоломом, превращая его в конфетку, и динамлю бестолковые тусовки на Шушиной даче или в ночном клубе — перенимаю что-то, пробую делать сам. Игоречек с детства бок о бок с машинами рос, буквально жил в мастерской отца, впитывал все, за чем наблюдал, и научился многому. А теперь руководит нами в боксе. Нет, не руководит, а направляет, наставляет и бесхитростно делится собственным опытом. Он в прямом смысле живет автомобилями!
В подсобке трезвонит телефон. Не спеша доклеиваю кусок, тщательно разглаживаю, снимаю перчатки и иду, чтобы ответить. А поговорив, сообщаю всем:
— Ребята с движком приехали!
— Отлично, — отзывается Игоречек, и мы вчетвером выходим на улицу.
Пока выгружают, наблюдаем — приятно смотреть, когда другие работают. Особенно, если предстоит покорячиться с такой махиной.
— А че, он без кронштейнов? — хмурится Данник.
— Ну, конечно, без кронштейнов. Они так приходят.
— А у вас их нет совсем? — подходит ближе к мужичкам.
— Нет.
А я что-то не подумал заранее узнать про комплектацию.
— И где теперь их достать? — спрашиваю у Игорька.
— Поищем на разборках, — спокойно улыбается он и обращает внимание на бампер моей машины. Наклоняется, аккуратно проводит пальцем по царапине: — До завтра подождет?
— Подождет.
Тем временем двигатель уже в боксе. Я расплачиваюсь с ребятами, и они уезжают. Каждый из нас возвращается к своему делу.
Я раскладываю новый лист шумоизоляции, обрезаю его и монтирую стык в стык, стараясь нанести на всю доступную площадь крыши, не закрывая ребра жесткости, естественно. Краем уха ловлю шутки Егора:
— Вот Даник, силушка богатырская, и как ты умудрился свернуть вороток?
— Да ладно… он просто некачественный был.
— Ага, небось, мельдоний жрешь на завтрак…
Ухмыляюсь про себя: Даник, и в правду, такой громила — два меня, если не три! — но добродушный и покладистый. Не понимаю, как его до сих пор девчонки в оборот не взяли, не женили на себе? Он бы все в дом, все в семью, даже мыслями в другую сторону не поворачивался бы. Но им, видно, кого-то другого подавай.
Я вообще частенько думаю: как мы, все абсолютно разные, сошлись здесь, под одной крышей, делаем общее дело и как-то уживаемся. Не стремимся унизить друг друга, так, чтобы подло, исподтишка (все эти шуточки не в счет: они — завуалированное восхищение), не манипулируем, как это бывает в любых других коллективах, без промедления идем на выручку и уважительно относимся к мнению каждого. Да, спорим. Да, лезем под руку, если видим, что что-то идет не так. Но я ни за одним из нас не замечал потребительского отношения к другому. Что не скажешь про Фила, Шушу и все мое близкое окружение.
Спустя некоторое время подзываю Игоречка:
— А здесь как клеить?
— Тут надо подумать, проблемное место. Ты туда не лезь, я сам позже сделаю. Лучше сгоняй за шаурмой.
— Ага, — ржет Егор. — Нам с Даником возьми, а Игоречку не покупай, у него творожок в рационе. Который день за малым доедает.
У Игорька сын годовалый. Он давно семейный человек, что заслуживает отдельного уважения.
— Тогда, наоборот, Игоречку двойную порцию, за вредность, — улыбаюсь я и так, в чем есть, выхожу из бокса.
Сажусь в машину, еду в «секретное место», где при тебе готовят отменное мясо на открытом огне, а когда возвращаюсь — хорошенькое дело подзаправиться.
Если бы мама знала, чем я питаюсь за компанию, она бы разом постарела лет на «-дцать», а если бы увидела кружки, из которых мы пьем кофе, ее бы хватил удар. Бедная мама! Поэтому я стараюсь лишний раз не волновать ее и по приезде в родительский дом ем все, что она предлагает, даже если не совсем голоден. А в этот раз я совсем не голоден — после ребят нашел в себе силы набрать Шуше, и мы около часа провели в грузинском ресторанчике. Так, ничего особенного: я расправлялся с квари, а Ольга выносила мне мозг.
Утром собираюсь в универ. Звонит Катя и просит подобрать ее по дороге. Не спрашиваю, почему она и сегодня не за рулем и что случилось с ее "Ниссаном" — просто выполняю просьбу.