— Да уж как-нибудь!
Но я стараюсь не реагировать на гневные выпады, продолжаю:
— А потом мы решим финансовую часть проблемы, — отправляю айфон обратно, наклоняюсь и как можно аккуратнее берусь за одну из уцелевших коробок. — Куда прикажете доставить?
— Туда, — указывает на ближайшие витрины вторая девушка.
— Окей.
А сам слышу, как они за моей спиной между собой переговариваются, и из реплик понимаю, что это мама с дочкой.
Заношу ценный груз в полупустое помещение (похоже, это их собственный магазинчик, и он еще даже не открылся) и возвращаюсь обратно. По пути обращаю внимание на то, как маленькая злючка укладывает в коробку покалеченные растения, бережно смахивая с них землю.
— Простите меня еще раз! — не сдерживаю очередного порыва извиниться. — Дело в том, что кто-то бросил свою "Киа" посреди дороги. У меня не было иного выхода, кроме как сдать назад. Ваши коробки стояли слишком близко к моей машине, и их нельзя было увидеть в зеркало. Мне очень жаль! Правда, жаль! И я ни в коем случае себя не оправдываю.
«Мама» смотрит в сторону "Киа" и рассеяно, будто невпопад, произносит:
— С кем не бывает.
Присаживаюсь на корточки рядом с ними и спешу помочь. Тянусь за кактусом, который лежит в миллиметре от колеса на черепках своего домика, кладу его на ладонь и пытаюсь пошутить:
— Парень, ты не представляешь, как тебе повезло!
— Да уж, повезло! — язвительно хмыкает девушка.
Ясно вижу, что действую ей на нервы, поэтому отправляю чудом выживший кактус к его сотоварищам, беру в руки надорванную коробку и прижимаю к животу как можно плотнее, чтобы еще и целую компанию зеленых колючих прыщиков ненароком не растереть об асфальт.
«Мама» догоняет меня у входа:
— Извините, как вас по имени?
Останавливаюсь:
— Алексей.
— Алексей, — голос ее дрожит, она отчего-то волнуется, но произносит мягко, без спешки, — это вы должны простить меня за безалаберность. Та "Киа", — оборачивается и кивает в сторону красного авто, — моя. Места на парковке, когда мы подъехали, были заняты, и я решила временно приткнуться сбоку. Собиралась отогнать машину во дворы, как только выпадет свободная минутка, а потом забыла. Да и не было ее, минутки этой. И вот… Сама виновата.
И от ее признания мне становится жутко неудобно.
— Мне тоже надо было быть более внимательным, — пожимаю плечами и пропускаю ее вперед, внутрь помещения.
Она указывает, чтобы я поставил коробку к противоположной стене, и вдруг обеспокоенно спрашивает:
— Вы, наверно, спешите?
Вспоминаю про Шушу.
— Совсем нет, — едва заметно ухмыляюсь. Кажется, я уже никуда не тороплюсь.
— Тогда помогите нам с оставшимися коробками, и мы квиты.
— Ничего себе, квиты! — слышу знакомое негодование совсем рядом. — Мам, ты серьезно?
Девушка не смотрит в мою сторону, все ее внимание обращено на мать, и я могу без зазрения совести вволю поулыбаться. Даже не знаю, что толкает меня на это: вероятно, она провоцирует своим поведением, а может, ее по-детски вздернутый носик вызывает умиление.
— Посмотри на него! Ему снова смешно!
Ловлю ее взгляд и замечаю, что глаза у нее тоже светлые. То ли серые, то ли серо-голубые.
— Лина, я сама виновата. Во-первых, мне надо было парковаться по правилам, во-вторых, не ставить коробки так близко к чужим машинам.
— Мама!
— Не переживайте, — встреваю в их диалог я. — Я все оплачу. — Лезу в бумажник, в надежде найти там пару солидных купюр, потому как заморачиваться с банковскими переводами «мама», по всей видимости, не желает. — Этого хватит? — выуживаю подходящие.
— Вы в своем уме? Я не возьму деньги! — проявляет характер женщина и хмурит брови так же смешно, как это делает ее дочь.
И мы снова выходим на улицу, за оставшимися растениями.
— Простите, как к вам можно обращаться?
— Лариса, — сдержанно сообщает «мама». И я отмечаю, что она похожа на двоюродную сестру моего отца, тоже Ларису: такую же стройную и ухоженную женщину.
Мотаю головой и на ходу протягиваю ей деньги:
— Лариса, вы еще даже не открылись, а уже…
Но она меня перебивает:
— Мы давно работаем. Переезд, — сообщает довольно равнодушно, как будто заранее внесла графу «убытки» в распланированный бюджет.
— Тем более! Что там у вас было? Кактусы, фикусы, крокусы, синеглазки…
— Сенполии! — шипит злючка. Совсем не понимает моего юмора.
И я под ее пристальным ревностным взглядом беру узкую длинную коробку, кладу туда деньги, стараясь не навредить ни одному растению, и с демонстративно серьезным лицом отправляюсь обратно.
— Лина! — вскользь одергивает ее «мама» и спешит следом за мной, а поравнявшись, обращается: — Вижу, вы не привыкли сдаваться?
Я останавливаюсь. Кивком отвечаю на ее доброжелательную улыбку, а сам провожаю взглядом маленькую фурию, которая обгоняет нас, решив не терять времени даром и лишний раз показать свою непоколебимость и независимость. Не верится, что в таком хрупком теле может скрываться разрушающая стихия!
— Хорошо, давайте так, — женщина делает шаг вперед, увлекая меня за собой. — Я напишу вам названия растений, которые по стечению обстоятельств оказались у вас под колесами, а вы закупите все по списку. — И указывает на недра коробки: — А так делать не надо.
Снова киваю. Но быстро спохватываюсь:
— Оу, а если мне каких-нибудь чахликов подсунут, и я вас снова подведу? Давайте я лучше перекину на ваш счет нормальную сумму, с запасом, и вы сами все закажете у своих проверенных поставщиков.
Пропускаю ее внутрь магазинчика первой. Она проходит, ставит плошку с зеленеющим кустом на стойку и отвечает с нажимом:
— Нет, я тоже категорична. Сказала, что денег с вас не возьму — значит, не возьму!
Так вот откуда такой характер у злючки!
Смеюсь, не в силах противиться сам себе, и «мама» одаривает меня искренней улыбкой:
— Тогда вот как мы поступим. Помимо списка, у вас будут координаты оптовых баз, питомников и других наших поставщиков… — Отвлекается, что-то ищет за стойкой, а потом достает увесистую папку и окликает дочь: — Лина! Все подробно распишешь и дашь явки-пароли Алексею.
— Почему мы не можем просто взять с него деньги? Хотя бы за моральный ущерб! — недовольно отзывается девушка, продолжая расставлять причудливые толстокожие кактусы на полки.
— Это даже не обсуждается.
— Может, действительно, так было бы удобнее? — обращаясь к Ларисе, киваю в сторону злючки.
– У нас и так два дня выпало из графика, — в ее голосе звучит мужская твердость, — мотаться по базам я сейчас не намерена.
— А, все. Понял. Нет вопросов. Раз вам так проще, то я все сделаю, — отхожу немного в сторону, ожидая, когда моя новоиспеченная помощница будет готова уделить мне внимание.
Она будто спиной чувствует чужой неприкрытый взгляд и оборачивается:
— Что? — испепеляет меня ненавистью. — Так и будешь над душой стоять?
— Да, Алексей, вы пока можете ехать по своим делам. Расстановка растений займет некоторое время, а это сейчас в приоритете. Давайте я вам позвоню, и мы договоримся об удобном для вас и для нас времени. Оставьте свой номер телефона, пожалуйста, — протягивает ручку и листок бумаги.
— И паспорт тоже! — вставляет свои пять копеек «дочка».
— Лина! — в который раз одергивает ее тактичная мама.
— Что «Лина»? Он сейчас уедет, а ты, наивная, будешь искать его по несуществующему номеру!
Пишу цифры, а они прыгают туда-сюда — еле сдерживаю себя, чтобы не рассмеяться в голос, — а когда возвращаю обратно канцелярию, лезу во внутренний карман пиджака за документами:
— Пожалуйста! — подаю паспорт девушке.
— Это у нее шутки такие, дурацкие, — спешит оправдаться Лариса.
— Нет-нет, пусть будет! — стараюсь не смотреть на фурию, чтобы не спровоцировать ее на новую волну негодования. — Для спокойствия.
Глава 3. Лина
Сколько можно сидеть в тачке просто так, без движения? Он там уснул или его заклинило?
Я ставлю кактусы один к другому на последнюю свободную полку — на третью, которая, если подойти с улицы, располагается в витрине на уровне глаз, — и время от времени бросаю взгляд в сторону черного "Рейндж-Ровера". Мне неинтересно, что происходит внутри салона, меня в принципе напрягает его присутствие.
Наконец он уезжает. И тогда я отодвигаю от себя коробку с суккулентами, разуваюсь, забираюсь с ногами на подоконник и усаживаюсь в «позу лотоса». Таким поведением я провоцирую маму, потому что ее затянувшееся молчание — а оно продолжается ровно с того момента, как мама отогнала свою машину во двор и вернулась обратно в магазин, — мне не нравится. Я кладу расслабленные руки на колени и нарочито сосредоточенно втягиваю носом воздух.
Это срабатывает.
— Не выгибай поясницу. Держи спину прямой, — морщится мама.
— Почему я должна так делать?
— Потому что так правильно.
— Правильно было бы взять с него деньги!
— Лина, — теперь мама не смотрит на меня, она продолжает собирать высокую каркасную стойку для больших кашпо, — у Алексея есть машина и желание помочь. Он сам привезет недостающие растения, в то время как я буду спокойно заниматься магазином.
Я понимаю, что мама права, но не могу так просто сдаться:
— А если он опять что-нибудь испортит?
— Что значит «опять»? Ты слишком предвзято к нему относишься.
То есть своей самодовольной ухмылочкой он уже успел очаровать маму?
Я снова жадно втягиваю ноздрями воздух:
— По его милости мы лишились лучших сортов пахифитумов, а ты так спокойно об этом говоришь! А вдруг…
— Надеюсь, «а вдруг» не случится, потому что ты все проконтролируешь, — режет мои доводы мама.
— Кто? Я?
Я спрыгиваю с подоконника, точно попадаю обеими носками в кеды и, стоптав задники, спешу в противоположный конец магазина, чтобы заглянуть в глаза несправедливой карательнице. Но мама таковой себя не чувствует, даже в лице не меняется, когда я, стоя в шаге от нее, всем своим видом выражаю несогласие.
— Можешь считать Алексея всего лишь помощником на колесах, если тебя такой вариант больше устраивает, — ровным голосом сообщает она. — Хочешь взять под контроль закупку — пожалуйста!
Кажется, мама не понимает, что меня переполняют отнюдь не положительные эмоции.
— Но…
— Но я не стану возражать, если ты доверишь эту миссию Алексею.
Что-о-о?
— Ну уж нет! — фыркаю я.
Этому супчику даже клочок бумажки доверить страшно! Кошусь на начерканные им кривоватые цифры, которые изуродовали белое поле, и, пытаясь справиться со своим негодованием в одиночку, возвращаюсь к полке с растениями.
Передвигаю туда-сюда крошечные кашпо с их постояльцами и никак не могу отделаться от навязчивой мысли: как-то слишком легко он расстался со своим паспортом — сбегать от ответственности, вероятно, не собирается. Да и вообще… что ему стоит спустить хоть пару десятков тысяч и свой и без того бестолковый день на новое «экзотическое» развлечение? Вряд ли когда-либо он имел дело с кактусами. Новые впечатления, смеха ради, позерство — дополнительный повод самоутвердиться. И почему некоторым все достается с легкой руки, из ничего, а другим даже непосильным трудом всю жизнь приходится топтаться на одном месте?
Когда эхиноцериусы и астрофитумы заполняют собой все отведенное им пространство, я выхожу из магазина на улицу, чтобы оценить общий вид витрины со стороны. Из раскрытых дверей «Пицца-рай» помимо музыки до меня доносится умопомрачительный запах свежемолотых зерен кофе, и я не могу сосредоточиться на работе. Мой желудок предательски скулит, поэтому я возвращаюсь внутрь с четким пониманием того, что мне срочно необходимо перекусить. А лучше плотно поужинать. Или пообедать? Хотя правильнее будет сказать «позавтракать», несмотря на пять часов пополудни. Но прежде, чем взять деньги и рвануть за кофе и пиццей для себя, а заодно и для мамы, я пытаюсь втиснуть в компанию цветущих кактусов еще и парочку маммилярий. А потом вспоминаю про «счастливчика», чудом не погибшего под колесами машины-убийцы. Беру его в руки, еще раз тщательно осматриваю и вскоре убеждаюсь, что с «парнем» действительно все в полном порядке.
Странно, я всегда считала опунции «девочками», а он, оказывается, «парень». Улыбаюсь невольно и помещаю его строго по центру. А потом делаю пару шагов назад.
— Ну как? — обращаюсь к маме, продолжая сиять, будто сделала нечто невообразимое.
Мама скептически щурится, но через пару мгновений ее наигранное недоверие бесследно растворяется.
— По-моему, чудесно, — улыбается она.
— Тогда закрепим результат перекусом?
— Неплохая идея.
Я беру деньги и с предвкушением безграничного счастья выпархиваю на улицу.
И вот передо мной пицца и заветный стаканчик с латте. Его пенная шапочка щекочет мне нос, и я блаженно улыбаюсь. Не спеша пережевываю свой кусок, наслаждаясь сливочным вкусом сыра и приятной теплотой внутри себя, и, в конце концов, торжественно произношу:
— Никогда ничего вкуснее не пробовала!
Конечно, я лукавлю. Но сейчас мне так хорошо, что даже сидя на полу среди коробок, а не в подушках на мягком диване, я не ощущаю никакого дискомфорта. И внутреннее напряжение, если внимательно прислушаться к себе, куда-то подевалось. Его больше нет. Но я прекрасно помню, что оно было.
Я тянусь к папке с накладными, в которых указаны наши поставщики, и как бы случайно задеваю оставленный «для спокойствия» паспорт. Мне любопытно взглянуть на развороты, особенно на личную информацию его владельца, но прикоснуться к нему без веской причины не могу — мама тут же заподозрит неладное. Поэтому для начала я хватаюсь за перепутанные провода, выискиваю среди них нужные, собираясь подключить принтер, и только после того, как незаменимый офисный помощник подает свой «голос», с напускной брезгливостью поднимаю с пола вожделенный документ в строгой обложке, на которой нет ничего лишнего, кроме маленькой эмблемы кожевенной мастерской.
Мама смотрит на меня с удивлением, и мне приходится объяснять:
— На всякий случай сделаем ксерокопию.
— Зачем это?
— Ну, мало ли…
Мама хмыкает:
— Если ты закончила с витриной и не знаешь, чем заняться дальше, я предлагаю тебе вернуться к вопросу недостающего ассортимента.
Но я, кажется, ее не слышу. Я уже открыла чужой паспорт и глупо пялюсь на цветную фотографию, мысленно раздражаясь, что этот фрукт даже на стандартной карточке три на четыре умудрился получиться естественным — таким, каков он есть на самом деле. Все с той же коронной улыбочкой, смеющимися глазами. И волосы уложены так же небрежно, как и сегодня. Он прошлым летом поменял паспорт — везет! А мне еще два года до смены своей неудачной фотографии, на которой я не тяну даже на четырнадцать — третий класс, вторая четверть. А вообще, я всегда так получаюсь.
— Нет, нет, — бормочу я.
А сама продолжаю изучать его портрет досконально. Хотя, что там можно изучать? Глаза, как глаза — серые вроде. Нос, как нос. Брови, как брови — тоже, кстати, смеются. Стрижка в стиле Крида — признак нарциссизма. И легкая небритость все из той же оперы. Ненавижу! Потому что, дьявол его подери, ему все это идет!
Мама посматривает на меня из-за стойки. Я перехватываю ее взгляд — кажется, меня застали с поличным — и спешу отправить паспорт в сканер. Нажимаю кнопку «пуск», и легкий гул заглушает очередной вопрос в мою сторону.
— Я тебя не слышу! Сейчас, минутку!
Но минутка оказывается слишком короткой.
— За сенполиями лучше ехать сюда, — мама достает из файла прайсы одной крупной оранжереи, — на месте посмотришь и определишься с количеством и позициями. А на пахифитумы и эхеверии можно оформить заявку прямо сейчас, на сайте. И я советую тебе не терять времени.
Она видит, что я веду себя глупо, но не собирается мне подыгрывать. Мама серьезна, как никогда.
Я сдаюсь и измученно вздыхаю:
— Может, все-таки завтра?
Как представлю, что снова придется быть скованной напряжением. Все эти взгляды свысока, усмешки…