Кивнув, подхватила ведерко, бросилась к обитой для тепла тряпьем и облезлыми шкурами двери.
— Стой, дурища, кожух накинь. Тебя еще лечить, была забота, — каркнула в спину, кинув свою одежку в руки.
Накинув полушубок на мокрую футболку, вышла на покосившееся, покрытое инеем крыльцо и прислушалась. В тишине зимнего утра лишь потрескивал воздух от мороза. Вздох облегчения вырвался сам собой. Сквозь сугробы снега змейкой вилась тропка, по которой мы пришли. А за ней вдали над морем колыхалась жемчужно-розовая тонкая дымка тумана. Старушка жила на отшибе, в крохотной, заметенной по самую крышу, избушке. И пирс, и корабль Патрика с его шальной командой остались далеко за пеленой тумана. Я нагребала одной рукой свежевыпавший легкий и пушистый снег, придерживая металлическую посудину ногой.
Глава 10
Глава 10
Вернувшись в благодатное тепло, потянула носом травяной терпкий запах отвара. На печке кипело ароматное варево, и шипела, плюясь жиром, жарящаяся рыба. Справа от нее, у закопченного окошка стоял колченогий столик, на котором горкой высилась грязная посуда. Слева примыкал узкий топчан, куда старушка сгрузила свою ношу, под одеялом угадывались очертания детского тельца. У входа, рядом с обшарпанной дверью за ширмой из драного куска чешуйчатой кожи, пряталась приоткрытая дверь.
— Ставь сюды. Пущай топиться, — командовала бабка, кивая на раскалившуюся печь. — На вот, напои ее. И сама выпей.
Она отлила краснокирпичного отвара и сунула мне в руку мятую металлическую кружку. Благодарно кивнув, попробовала отвар сама и удовлетворенно причмокнула, почувствовав, как горячая чуть горчащая жидкость согрела внутри, разливаясь теплом по телу. Подсела на топчан к девочке и, устроив ее головку на искалеченной руке, приоткрыла ротик, влила отвара на два глотка. Малышка судорожно сглотнула, надсадно закашлялась, вздрагивая всем худеньким тельцем. Она разлепила мокрые реснички, узнала меня и слабо улыбнулась. Глотнув пару раз сама, переждав приступ кашля, напоила ее и уложила обратно на топчан.
— Я Дин, а ты… — едва слышно сипло протянула малышка.
— Лекса, — улыбнулась ей, вытирая выступившую на бледном лбу испарину. — Сейчас купаться будем, Дин.
— Переверни рыбу и пособи мне лоханку сыскать. Ишь расселась, а сулила помощь… любую… — недовольно проскрежетала старуха. — Да подкинь горючего камня пару кусков.
— Кто там? — девочка испуганно покосилась в сторону голоса, ее бровки нахмурились.
— Не бойся, это бабушка. Она нас приютила. Ты отдыхай, я пойду. Помочь надо.
Перевернув аппетитно подрумянившиеся кусочки рыбного филе, нырнула за ширму. Старушка ворчала, крутясь в крохотном чулане. Из-за приоткрытых дверей сыпалось ветхое, прохудившееся старье, жестяные тарелки и ложки.
— Держи вот, — сунула мне в руки железную объемную лохань с ржавыми ручками. — Кака я тебе бабушка? Меня Суларь кличут. И пошто кожух не сняла? Хто ж в доме ходит в верхнем?
— Меня знобит, — виновато призналась бабке, едва удерживая тяжелую посудину. — В нем теплее. И одежда на мне еще мокрая.
— Ох, дурища, та хто на себе сушит-то? — сокрушаясь, покачала головой бабка, с сочувствием глядя на меня. — Иди ужо, купай дите. Потом подберешь себе и ей одежонку-то.
Она махнула рукой себе за спину на забитый рухлядью чулан и поспешила к печке, где исходила ароматами рыба.
* * *
Отмытая, порозовевшая от горячей воды девочка выпила пару кружек рыбного бульона и заснула. Отогревшись в горячей воде, я перемыла посуду и подгоняла по размеру найденные у старушки сравнительно крепкие вещи, поглядывая на спящую кроху, оказавшуюся золотоволосой блондинкой аж целых пяти лет, сиротой, у которой есть дядька, живущий в Трехснежье, как гордо сообщила девочка.
Для себя я решила, что отыскав браслет, пока не верну девочку ее родственнику, на Землю не уйду.
— Ты спать ложись, а я ночью уйду на промысел, — огорошила новостью старуха. — Прилив буде знатный. Надоть успеть собрать гриваса, пока не обнесли зверюки. Да глянуть, не шукают ли тебя.
— Может, я тут чем-то помочь могу, — предложила я, откладывая иголку.
— Сиди ужо… помощница… — отмахнулась Суларь от предложения, но довольно едва заметно улыбнулась, собрав лучики морщинок в уголках глаз.
Мы замолчали, старушка вновь нырнула в чулан, недолго повозилась там и через время закинула в печную топку бурый кругляш.
— Гривас — это кто? — рассеянно поинтересовалась я, раздумывая о случайно найденных в чулане клинках, припрятанных запасливой хозяйкой.
Заканчивая сшивать раскроенные части мехового жилета, раздумывала, не попросить ли один из них себе, или это будет совсем наглость с моей стороны.
Похожий на мой жилет, только меньше размером с толстым шерстяным свитером и плотными штанами из чешуйчатой кожи уже был готов для девочки. Старуха, расположившаяся тут же на постели, ловко сметывала меховые детские сапожки-пимы.
— Дык промышляют ево. И еда, и одежа, и первое средство от хворобы, — непонятно объяснила женщина, поправив седую прядь и прикладывая сапожок к розовой ступне малышки. — Я ить ево промышляла с утреца-то, когда тебя заприметила.
Я согласно кивнула, поняв, что Суларь с ночи собирала улов неизвестного гриваса, когда наткнулась на нас. Стоило помочь старушке и не сидеть нахлебниками, но нас могли искать. Рисковать свободой девочки я не имела права.
— А зверюки — это кто? — вспомнила я, что уже слышала это слово от старухи.
— Дык слуги ярловы, — в голосе говорившей послышались нотки раздражения. — Все тащуть из под носа. Берна Рогатого на их нет! Наш-то ярл словно шарфрут сделался, гладкий да сытый, — она кивнула на кусочки истекающей жиром рыбы, похожей на камбалу, с которой сравнила местного царька, — а все мало. Шурха ему в печинку.
С трудом натянула кожаные штаны, взамен спортивных, превратившихся в лохмотья, и с удовольствием провела по ладному боку. Старушка, закончив тачать обувь, разглядывала мои обноски, цокая языком. То ли удивлялась их ветхости, то ли странной ткани и покрою. К слову, в этом мире я ткани не видела. Вся попадавшая мне на глаза одежда была сшита из странной чешуйчатой кожи или дубленых шкур.
Свободная рубашка мягко льнула к телу, в легких пимах стало жарко. После купания в ледяной воде, с наслаждением шевелила горячими пальцами внутри мехового сапожка, ощущая грубоватую шерсть, покалывающую кожу. Кивнула на сшитый мной жилет, спрашивая мнение старухи:
— Хорошо я сшила, до конца зимы продержаться?
Уронив на колени единственный, оставшийся после заплыва, истрепанный кроссовок, она удивленно вскинулась:
— Ты, девка, возьми еще взвару. Видать лихоманка прихватила. Бредишь, — покачала она головой, выдергивая шнурок из обуви. — Нет конца зиме-то на Галатусе. Сигур, звезда то исть не греить, так токмо свету даеть. Как богиня прокляла альвов-то, с той поры и нет.
Глава 11
Глава 11
Что-то знакомое в этом названии. Это она эльфов имеет в виду?
— Давно это случилось?
Пожилая женщина задумалась, пожевала губами и с сомнением произнесла:
— Прабабка моей прабабки помнила остроухих альвов. Все энти земли были под ними. От Канопуса до Трехснежья и далее. Но ужо больно осерчала на альвов-то Астрея, сжила их со свету, а в мир напустила вечного холода, — тяжело выдохнула Суларь.
— Жестокая богиня, — вздохнула в унисон с бабушкой. — Жалко людей.
Старуха старательно смотала шнурок и подала мне со словами:
— Прихорони. Сгодится, — попробовала на зуб китайский кожзам, сплюнула, скривившись и недовольно проговорила:- Дык за дело она альвов-то так.
— За какое дело? — я налила лечебного отвара и устроилась поудобнее на жестком топчане.
— Схотели оне равными стать богам и переделать энтот мир под себя, — старушка заботливо отнесла мои обноски в чулан и вернулась с ворохом болотного цвета шерсти.
Кинув оценивающий взгляд на спящую девочку, быстро набрала петельный ряд, и спицы резво замелькали в ее пальцах.
— Как это переделать мир? — удивилась я, вспомнив версию домовика, где жестокая богиня позавидовала совершенству эльфов.
М-да, и кто из них мне соврал?
— Ну, дык людей сжить со свету. Мешали оне, стало быть. Шебутные зело, — с грустью прошамкала Суларь. — Войны затевали, притесняли Светлых-то. Альвы… оне ж маги усе. Вот и выжигали целые города с людями-то.
— Среди людей были маги?
— Оне и досель есть. Токо магия под запретом. Колдовать ни-ни. Враз на плаху попадешь.
Я покосилась на культю, вспоминая несправедливое наказание. В душе заворочалась до того притихшая обида на троицу магов и мерзкого домовика, выкинувших меня из родного мира.
— С эльфами понятно, а зачем богине вечную зиму устраивать?
— Так люди-то паразиты через одного. Не иначе как шурхово семя, — убежденно проговорила бабка, удивленно вскинув на меня светлый взгляд. — Оне ж задирались промеж собой, и альвам доставалось. Што ни стогодье — то война. Сладу никаково.
Суларь осуждающе покачала головой, шевеля губами, подсчитывая количество петелек.
— И что же проклятье никак не снять? — поинтересовалась я, единственно поддержать разговор.
— Бабка моя верила, што снимется вскорости, и мамку заставила меня родить, — тяжело выдохнула старушка, поправляя выбившиеся пряди. — Но я-то не дурища, вижу зиме конца нет. Сама вот доживаю… бездетна.
Она закашлялась, тяжело втягивая в себя воздух.
— Что же за столько лет не нашлось охотников снять проклятие? — сходив за питьем для нее, продолжила допытываться, желая побольше узнать о мире.
— Как не быть — были! Но штоб снять, надоть сперва до Трехснежья добраться. Там-то стоит храм богини Астреи. И пророчество узнать. А оно не всякому открывается, — выпив кружку, бабушка оттерла ладонью рот и продолжила дело.
— Неужели не добрался никто?
— Не слыхала о таких, — пожала плечами Суларь.
* * *
Когда сквозь тучи проглянул робкий рожок молодого месяца, старуха неторопливо собралась, глянула на спящую девочку и вышла в сени, пообещав вернуться, как только начнет светать. Кормилец и панацея от всех бед — таинственный гривас по одной ему ведомой причине по ночам поднимался с глубин и выползал на пляж, где его собирали все кому не лень. Причину такого самоубийственного поведения Суларь не знала, но предположила, что на берег уходят умирать старые особи. На мой вопрос много ли человек промышляет его, старушка таинственно улыбнулась и пожала плечами.
Когда скрип ее пим стих за окном, я прилегла на топчан около разомлевшей от тепла Дин и прикрыла глаза в попытке заснуть. Но как назло сонливость как рукой сняло. Я уставилась в темный угол комнаты и раздумывала о сложившейся ситуации.
Если верить рассказу Суларь, проклятие, постигшее эльфов, оказалось справедливой карой и снять его простым пожеланием, я бы не смогла. Домовик леди Триаллины, получается, меня обманул.
Я тяжело задышала, переживая приступ злости и обиды.
Злобный эльф и его хозяин Максимилиан решили сломать мне жизнь просто так, из вредности, доказывая лишний раз, что наложенное богиней заклинание оказалось справедливым. Сейчас странно вспомнить, что я сочувствовала Большому Рылу и хотела помочь.
Я скрипнула зубами, вспоминая обоих мерзавцев и желая размазать Макса по стене. Это вернуло мысли к браслету, который нужно отыскать. Наверняка, злющая тетка отдала его жене ярла, а та вряд ли откажется от дорогой и красивой вещицы. Значит, нужно как-то проникнуть в дом к ярлу и покопаться в сокровищнице его жены. Вот только без руки это будет сложно. Отрубанием кисти клеймят воров, и на работу в покои меня не возьмут. А если полезу без разрешения, могу и голову на той же плахе потерять. Надо посоветоваться с Суларь. Может старушка что дельное подскажет. Пока я не рисковала расспрашивать ее в лоб о мире, чтобы не выдать тайну о своей иномирности. Уж очень скорые на решение и расправу оказались местные жители.
Я горько всхлипнула, подумав о Земле и своем доме, где мать давно забыла обо мне, и позволила слезинке скатиться по щеке.
— Лекса, ты чего? — рядом зашевелилась малышка, распахнув широко глаза. — Не плачь. Мы с тобой вернемся к дяде Борану в Трехснежье, и он сделает тебя своей сулами. Ты мне станешь тетей.
Я поняла, что девочка имеет в виду брак с ее родственником. Сердце сжалось от наивного желания малышки иметь настоящую семью.
— Конечно доберемся, Дин. Вот только вряд ли я понравлюсь твоему дяде. Зачем ему такая, — я горько усмехнулась, погладив здоровой рукой влажные детские волосики.
— Не переживай, Лекса. Дяде нравятся такие. У него было три жены. У одной не было глаза, вторая хромала, а у третей росла борода, — бегая глазками, успокоила меня малышка. — Ты ему обязательно понравишься.
Обижаться на малышку не имело смысла, она не понимала, что говорит, искренне веря, что предлагает лучшее решение для меня. Натерпевшись в плену, она, скорее всего, врала про вкусы дяди, уговаривая меня доставить ее домой. Но главное Дин уловила точно — теперь мной только извращенцы заинтересуются.
Глава 12
Глава 12
Едва рассвет позолотил кусочек неба, видный в окошко, шумно кряхтя, явилась Суларь. Шальная спросонья, соскочила, обуваясь на ходу и радуясь, что успела подремать несколько часов, разглядывая увесистую торбу, брошенную у порога. Пока бабушка раздевалась, отогреваясь у печи, я поставила кипятиться воду и открыла мешок. В нос ударил жуткий смрад. Казалось то, что там лежит, сдохло не накануне ночью, а несколько дней назад и основательно попортилось на жарком солнце.
— Фу-у, гадость какая, — отвернувшись, подавила рвотные позывы, зажав нос.
— Поняла, чой-то промысел не гож местным, — захихикала Суларь, поднимаясь от печки. — Закусим и за роботу. Небоге своей взвару дай и рыбы. Ишь глазенки скосила на шухлядку. Там у меня сладости. Достань ей.
Бабушка довольно посмеивалась, потирая ладони, подсела к столу, на который я собрала нехитрую снедь. Достала из шкафчика герметичную металлическую коробочку с притертой крышкой вроде тех, в которых в моем мире продают чай. В ней слипшейся горкой лежали мармеладки.
— Из морской травы варю, — уловив мое недоумение, прояснила источник происхождения лакомства Суларь.
Кивнув, я подсела к нетерпеливо ерзавшей под одеялом малышке.
— Как там? — кивнула за дверь, придерживая еще слабую девочку, жадно хлебавшую горьковатый целебный отвар и косившую на жестяную баночку с желтыми конфетками. — Корабль еще стоит у пристани?
— Куда там, — махнула рукой бабка. — Ушел, давно ушел. Встретился мне знакомец из городища, прислужничающий нашему ярлу. Дык, по ево словам, капитан серчал зело. Ярлова сулами забыла любимый свой браслет — яхонтову ящерку. Слуга-то за ней пока бегал, у капитана пленницы сбежали. Сказывает, в море утопли.
Старушка посмеивалась и подмигнула мне, разламывая ароматное рыбное филе. Я замерла, сдавленно сглотнув горлом. Дин недовольно закряхтела, требовательно дернув меня за руку.
Мой браслет сейчас на борту «Единорога», с которого я сбежала. Была так близко к своей цели и сама все испортила. Слезы подступили к горлу, готовые тот час пролиться. Усилием воли сдержалась, понимая, что решительно настроенный развлечься со мной Бриз, его капитан и остальная команда не дали бы мне и одного шанса добраться до украшения. Умом я понимала, что поступила правильно, сохранив жизнь себе и Дин. Но представив, что уже сейчас могла идти по улицам родного города, не сдержала всхлип.
— Ты пошто разнюнилась? — вскинула брови Суларь, удивленно глядя, как я, пытаясь скрыть разочарование, особенно тщательно проверяю наличие косточек в рыбе. — Сказывай, што у тебя с капитаном Патром.
* * *
Накинув вытертый, ветхий полушубок, заткнув ноздри от вони, разделывала гриваса, стараясь точно повторять все движения за Суларь, крепко привязав лезвие ножа кожаными ремешками к искалеченной руке. Мы обосновались в холодных сенях, примостившись ближе к подслеповатому окошку. Пять трупов коченели на покрытом инеем полу. От запаха подкатывала тошнота, и я прекратила разговоры, составляя новый план действий. Я выбирала из двух: остаться тут и дождаться возвращения ярловой сулами или догонять сбежавшее от меня судно. Старушка понятливо косилась, похмыкивая, но с расспросами не лезла, рассказывала сама. Похоже, за столько лет притерпелась к запаху.