И мне даже не холодно, как должно быть в ледяной жиже, мне жарко!
Полный злости и разочарования рев где-то позади только придал мне сил, и я вдруг осознала, что… пробежала! Как раз проскакала «аки посуху» всю илистую полосу и с разбегу, подняв тучу брызг, обрушилась в чистую, льдисто-черную глубину пруда.
Теперь плыть… быстро плыть, пока азарт, страх и адреналин не выкипели в крови, пока греют меня изнутри так, что даже ледяная вода, мгновенно добравшись сквозь промокшую одежду до тела, только приятно холодит, словно я не северной осенью устроила заплыв, а в летнюю жару решила остудиться.
Главное, успеть к другому берегу, пока мои преследователи не добежали туда первые. Почему-то ни один из них не решился прыгнуть за мной в пруд, только орали и матерились.
Правда, чтобы меня теперь перехватить, им придется либо лезть сквозь топь и камыши вдоль огородов, либо бежать вокруг села, теряя драгоценное время. А самое удивительное во всем происходящем — это то, что мой взгляд сверху никуда не делся, и именно им я рассмотрела, как то один, то другой преследователь вдруг с диким ором начинает дергаться на месте, увязая… в неизвестно как вдруг подобравшемся к их ногам иле. То есть словно топкий берег взял и… расширился в сторону деревни, ловя «ловцов», как мух на липкую ленту.
Ни один, правда, не увяз настолько, чтобы это ему всерьез навредило, и я сама не знала, рада я этому факту или разочарована им. Оставлять врагов за спиной — не лучшая идея. Но и душегубствовать лишний раз тоже нет желания. Надо плыть!
Когда я выбралась из воды, все произошедшее на другом берегу уже казалось мне каким-то ненастоящим, как будто сном. «Верхнее зрение» исчезло, зато мокрая юбка мгновенно примерзла к ногам. Я застучала зубами, обхватила себя за плечи и изо всех сил рванула через редкий подлесок в сторону тропы. Домой! К печке! Я не имею сейчас права заболеть, тем более чем-то серьезнее насморка!
Думать о том, что это вообще было, сейчас некогда. Давай, давай, Бераника, бегом! Пусть ноги подкашиваются, а грудь разрывается от нехватки воздуха, останавливаться нельзя!
Когда я влетела за первый редкий строй берез, мне показалось, что я рухну замертво, не пройдя и двух шагов. Но ничего подобного: у меня словно второе дыхание открылось, и я полетела по расстеленному осенью золотому ковру к дому как на крыльях.
Вот уже и дымок из трубы показался над поредевшими березовыми маковками. Ну, еще немного…
На крыльцо я практически влетела. Последние несколько сот метров дороги смазались в памяти в одну желто-черную полосу, так быстро я неслась. Еще несколько шагов на пределе сил, рывок — и я еще успела услышать испуганный вскрик кого-то из девочек. И рухнула в ту самую ледяную глубь, что не смогла поглотить меня там, возле деревни, когда я саженками переплывала пруд.
— Мама-а-а! — отчаянный детский рев и испуганные всхлипывания канули следом, и я еще успела подумать, что не имею права так пугать мелких. А потом темная вода сомкнулась над моей головой.
Жарко… очень жарко. И темно. Кто-то плачет далеко-далеко, так, что звук едва доносится сквозь ватное одеяло пустоты.
— Ну что, бабка, не сдюжила? — ехидный голос возле самого уха. — Могу перенести тебя обратно к твоему теплому сортиру и газовой плите. Последние годочки в комфорте доживешь и без всяких проблем. Даже без маразма и болячек. И квартиру не придется продавать, сделаю подарок за неудачную попытку, я добрый. Умрет твоя праправнучка сразу, этой же ночью, не мучаясь. Согласна?
— Пошел ты на… и по… да через… — от души в три этажа выдала я. Вспомнила уроки ссыльной молодости и зеков из расконвоированных, что от голода превращались в неопасных и неспособных к побегу доходяг. Их пускали на «легкую» работу в поселок. И русский матерный был в ходу даже у университетских профессоров.
— У, какая злая, — чему-то обрадовался голос. — Все равно ж не справилась, а? Какой тебе смысл возвращаться? Зачем тебе чужие дети и проблемы?
— Не твое дело, — я изо всех сил старалась прогнать темноту, а вместе с ней и голос. — Плевать мне на твое задание.
— Ну и дура, — хихикнул голос, и я почувствовала, что у меня, кажется, получается. — А ведь пятый шанс…
Я закашлялась и, борясь за каждый глоток воздуха, уже не услышала, что там с шансом и о чем это вообще. Зато, с трудом разлепив веки, я увидела склонившуюся надо мной зареванную старшую дочь с полотенцем и поняла, что я лежу вовсе не на полу в сенях, а уже раздетая на полке в нашей маленькой баньке. Баня жарко натоплена, а Эми вместе с Кристис растирают меня жесткой тканью.
— Мама-а-а! — Кристис заметила, что я открыла глаза, и заревела в голос. — Мама-а-а-а!!!
— Перестань рыдать, делом займись, — совершенно с моей интонацией одернула ее Эми. — Пойди и проверь, заварились ли травки, и положи в горшок три ложки меда. Три, Крис, запомнила? Умница.
Тут она тоже заметила мой удивленный взгляд, и у нее задрожал подбородок, но она с усилием сглотнула слезы и принялась еще крепче растирать мне руки и грудь.
— Я все правильно делаю? — шепотом спросила девочка через полминуты, когда младшая, наскоро высморкав нос в полотенце, уже выскочила в предбанник. — Правильно же, мам? Раздеть, растереть, согреть и дать попить отвар? Как когда Шон свалился в ручей? Лис помог нам принести тебя сюда, и я его выгнала… печь топить. Все правильно же, мам, да?
— Все правильно, — голос от слабости прозвучал хрипловато и тихо, но у меня хватило сил привстать и оглядеться. Ага, девчонки-умнички даже натянули на меня сухую нижнюю юбку. И укрыли своим одеялом, из детской притащили. — Ты молодец, Эми.
Дочка закусила губу и кивнула, а потом не выдержала, вцепилась в меня и тоже разревелась.
— Мы так испугались, мам! Так испугались ужасно… Что случилось?
— Ничего страшного, я просто упала в воду и потом очень быстро бежала домой, чтобы не заболеть, — не стану я сейчас дополнительно пугать детей рассказами про облаву на меня. Они и так за границу наших владений не выходят, и впредь я их не выпущу. — Не надо бояться, заинька, все хорошо.
— Ты теперь заболеешь и умрешь? — как только я очнулась, Эми снова почувствовала себя маленькой девочкой, вот и вопросы задавала соответствующие.
— Даже не подумаю, — фыркнула я и все же села на лавке. — Вот еще. Сейчас устроим внеочередной банный день, раз уж вы вовсю топку раскочегарили, потом напьемся отвара с медом и будем спать!
— Только ты тогда выпей молоко с маслом, как Шону давала! — потребовала от двери вернувшаяся Кристис, а где-то в предбаннике подтверждающе кашлянул Лисандр, который не решался войти туда, где «леди могут быть неодеты».
— Молока с маслом? — я удивилась не тому, что дети запомнили невкусное лечение, другому.
— Ага, — облегченным ломающимся баском выдал из предбанника Лис. — Я вообще не понимаю, в какую воду ты так падала, что прибежала с мешком припасов за спиной, и даже горшок с маслом не разбила!
Глава 33
Обошлось. Хотя я всерьез боялась после такого приключения заполучить воспаление легких, а при нынешнем уровне медицины и в нашей глуши это настоящая смертельная опасность.
Но правильные действия детей, жаркая баня и несколько дней на отварах трав подействовали просто волшебно. Даже не чихнула. Впрочем, не слишком этому удивилась, вспомнив первую молодость.
Вон в войну матери с детьми и голодали, и холодали, и единственный кусок ребенку, а сама по три дня голодная, да по двадцать часов в сутки пашешь, и чуть ли не босиком по снегу… и ни одна не болела всякими гриппами и простудами, как в мирное время. Каждая знала, что болеть нельзя, и этот запрет так крепко в голове сидел, что организм под него подстраивался, мобилизуя все силы и ресурсы.
Другое дело, чем потом платить пришлось за это нечеловеческое напряжение. Рано, ой рано постарело мое поколение… и болячки потом повылезали, в мирное уже время, когда внутренний приказ на выживание любой ценой ослаб.
Можно сказать, своим телом каждая мать детей выкормила.
Ну вот и тут я сдюжила, не заболела. Только в село решила больше пока не ходить — странное чувство было после спринтерского заплыва через пруд и забега через лес, будто изменилось что-то то ли во мне, то ли в окружающем мире.
Повздыхала-повздыхала и пошла делать ревизию нашему хозяйству. Не все, чего хотелось, успели запасти, но надо было четко выяснить, перезимуем ли мы самостоятельно, или все же придется что-то придумывать, чтобы получить доступ в село. Рисковать, конечно, не хотелось бы…
Ну что же. Дровами забито все под навесом, это Лис славно поработал. Я его на другие дела почти не отвлекала, а как только удалось выменять у крестьян старую двуручную пилу, наточить да выправить — стала помогать вовсю. До этого-то мы все больше хворост домой таскали. И то не всякий. А пойди-ка вытащи из бурелома упавшую вековую сосну!
Хотя чутье мое безошибочно указывало, где искать нужное дерево да какой дорогой его волочить, но все же волшебства никакого не происходило, и дрова сами к дому идти не собирались.
Так что когда появилась возможность распиливать толстенные стволы на месте и в тачке возить их к дому — мы с Лисом минимум половину каждого дня только этим и занимались.
Вот только я все же очень рассчитывала на уголь, который заказала через Астасью, оплатив ладно скроенными и сшитыми мужскими «пинжаками» из хорошей шерсти — славу как швея я себе добрую сделала, уже и заказы пошли.
И теперь непонятно, как тот уголь забрать. А также муку, мясо, новое полотно — весь свой лен мы почти извели уже… эх. Все же совсем робинзонами жить трудно.
Для нормального хозяйства куча вещей нужна, которых я сама не сделаю. Это и железо всякое, и шерсть, и кожи, и… колеса вон для тележки надо новые у колесника заказать. Про нормальную телегу с лошадью я уже молчу — думала внаем брать, бураков воз на зиму привезти, они дешевые и сытные. Да того же навоза для огорода! Коза-то много не нас… не нанавозит.
И словно полоса темная началась — начал вдруг капризничать и вредничать Шон. Вот вроде самый младший всю дорогу меньше всех проблем мне создавал. Особенно когда не болел. Ну непоседа, ну хулиганит понемножку, чуть-чуть вредничает временами. Но его легко было занять, отвлечь и уговорить.
А тут как шлея под хвост попала. Для начала поругался с сестрами. Да и по правде сказать, девчонки иногда перебарщивали в своем желании о нем позаботиться, и к тому же старались командовать «глупым малышом». Шон поначалу терпел, а потом обвыкся, перестал всего бояться и начал бунтовать.
Что они не поделили в этот раз, я понять не успела, занята была с утра так, что ни вздохнуть, ни… ни выдохнуть. И узрела только результат, когда, опоздав к столу, на котором стоял горшок со вчерашними щами, наткнулась на скандал.
Как рассказала потом всхлипывающая Крис, за обедом какой-то мрачный и недовольный Шон вдруг заявил, мстительно глядя в тарелку к Эми:
— Сама лягушек ешь, а туда же! Что, не знала? Глупая потому что! И раззява! Все давно знают про мамин пруд, одна ты курицу от жабы не отличишь!
— Каких еще лягушек?! — Эми уронила ложку и посмотрела в тарелку с ужасом. — Какую жабу?!
Как назло, Лисандра, который не преминул бы дотянуться и дать маленькому пакостнику легкий подзатыльник, за столом тоже не было.
Так что Шон лишь довольно зло прищурился и противным голосом поведал сестре про нашу «жабью ферму» на другом берегу запруды и про то, что она дура, с самой весны не догадалась, а куры наши при всем желании не строчат цыплятами с такой скоростью, чтобы их чуть ли не каждый день варить, а курятник все полон.
Я как раз зашла в комнату во время его последнего спича.
— Шон! — возмутилась, видя, как побледневшая девочка, бросив на меня затравленный взгляд, зажала рот ладошками и опрометью выскочила из-за стола.
— А пусть знает! — маленький негодник упрямо набычился и ни в какую не захотел ни мириться с рыдающей сестрой, ни объясняться со мной.
И с этого момента в него как бес вселился — был милый послушный ребенок, а стал чертик-наоборотка. И ладно бы просто спорил и вредничал — так он ведь назло стал делать то, что категорически запрещено, потому что опасно.
Поначалу я не придала этому большого значения. У детей такое бывает, и надо просто переждать, как осеннюю непогоду.
Что поделать, растет мелкий, а общения со сверстниками ему не хватает. И загружен он меньше всех, остальным просто некогда дурить, и сил на это нет — упасть бы носом в подушку и отоспаться!
Лис все время занят серьезной работой по дому, а Шону, хотя он и тянулся за старшим братом, быстро надоедало помогать там, где надо монотонно делать одно и то же. Девчонки же сынуле явно опротивели с их материнским инстинктом и вечным присмотром.
Я, как могла, старалась его занять. Лепила ему страшных зверей-динозавров из глины, выжигала раскаленным концом кочерги буквы на деревянных кубиках, которые напилили мы с Лисом. Учила различать звериные следы по первому снегу.
Но этого всего было недостаточно — я не могла выделить больше часа в день, зима неумолимо накатывалась на заимку темными стылыми ночами и все теснее сжимала клыки вокруг крошечного и такого хрупкого нашего благополучия.
Если бы знала, чем это кончится, забросила бы к чертям свои попытки наладить связь с селом так, чтоб не приходилось выходить из леса, плюнула бы на лихорадочную заготовку дров и хвороста, на сбор рябины, калины и прочей клюквы.
Но я решила, что раз научилась в последнее время чувствовать более-менее, где именно шастает по лесу недалеко от дома каждый из детей, то сторожить их круглые сутки уже не надо. Успею, если что… да и учую заранее, если кто маленький и вредный полезет в осыпающийся овраг или решит прогуляться по только-только замерзшему пруду.
Ну и девчонки у меня ответственные вроде бы. Даже за вредным братиком приглядывают. Правда, Крис уже пару раз рыдала, когда сердитый Шон обзывал ее противной ябедой, и они даже подрались. Но это все не смертельно…
Было. До того момента, как я набрела в лесном болоте на особо клюквенное место и так увлеклась, что не сразу отреагировала на тревогу и странный озноб — думала, что просто замерзла.
Когда я спохватилась, грудь уже леденела от дурного предчувствия. Со всех ног кинувшись домой, я лихорадочно напрягала на бегу чутье, пытаясь определить, где находится каждый из детей.
Лис за оврагом, он вчера там пилил последний сухостой. Кристис и Эмилина во дворе. А Шон?!
Глава 34
— Выходь, ведьма! — гаркнул здоровенный мужик с косматой бородой, торчавшей из тулупа, как старая метла. — Выходь, а то удавлю твоего щенка, тока шейка его цыплячья скрипнет!
Подонок держал за шиворот обморочно обмягшего Шона и стоял шагах в тридцати от того места, где кончался лес. Ребенок не пытался сопротивляться, но был в сознании и смотрел прямо перед собой широко раскрытыми пустыми глазами.
Какая же я дура… Да, чужой взрослый человек с дурными намерениями не войдет в мой лес. А вот ребенок — крестьянский мальчишка, ровесник Шона, которому рассказали сказочку, дали пряник и предложили пригласить барчука из леса в гости, пройдет свободно до самой заимки. И позовет. И выведет.
Он ничего плохого и не хотел. Вон, подвывает с перепугу за первым деревенским плетнем, куда его отбросили, как ненужного кутенка, когда два здоровых мужика накинулись из засады на вышедшего из-под защиты неведомой силы сына.
После того как меня едва не поймали в селе, караульные из комендатуры перестали приходить. Один раз с опаской навестившая меня Астасья мельком сказала, что вроде как часть солдат гарнизона ушла куда-то за Хребет на учения, и с ними Шилов. В его отсутствие никто не стал гонять караульных к бесу на рога в странный лес. Да и вообще… нынче власть опять у «сельской администрации».
Теперь я стояла на тропинке в шаге от границы и понимала, что помощи ждать неоткуда.