— Выходь-выходь, цучька, — подхватил мнущийся тут же староста. Его самодовольная медная рожа аж лоснилась от удовольствия. — Щас, барин, вылезет, никуда не денется. Гнат, тряхни цученка, шоб заорал, на баб энто лучшим макаром действует!
Я резко выдохнула и шагнула вперед, так, чтобы выйти из-за заснеженной ели раньше, чем эта скотина с бородой успеет причинить вред ребенку. И прищурилась — разглядела наконец, кого так почтительно и раболепно называет барином староста.
— Леди, я всего лишь хочу поговорить с вами, — высокий мужчина в дорогом плаще, подбитом мехом, откинул с головы капюшон и в упор посмотрел на меня бледно-голубыми глазами из-под прямых, сошедшихся на переносице бровей.
Он был бы даже красив, этот аристократ до мозга костей, если бы не равнодушно ледяной, рыбий какой-то, взгляд, от которого у меня по спине побежали мурашки.
— Сначала отпустите ребенка, — я старалась говорить спокойно и негромко. И даже голос не дрожал, надо же.
— А навоза на лопате те не надо?! — издевательски выкрикнул староста, прожигая меня ненавистью, но тут же подавился и даже отступил на шаг, получив от аристократа ледяной и злой взгляд.
— Как только вы подойдете сюда, ребенка немедленно отпустят, даю вам слово, — пообещал он и кивнул бугаю с бородой. Тот поставил Шона на утоптанный снег, но не отпустил, держал за ворот сшитой мною стеганой курточки.
Я с самого начала понимала, что мое положение безнадежно. И все равно продолжала надеяться на что-то, пусть даже на чудо. Не сдаваться до самого конца — я так всю жизнь прожила. И ведь были случаи, когда помогало.
Шаг, еще шаг. Я чувствую спасительную границу леса кожей и на секунду замираю, останавливаюсь, прежде чем шагнуть в последний раз. Смотрю на Шона — сын молча плачет, блестящие слезы частыми горошинками катятся из широко открытых глаз, но губы плотно сжаты, ребенок не издает ни звука, даже не всхлипывает.
Я ободряюще улыбнулась сыну и быстро пошла по тропе к нему и к его похитителям. Только ни в чем не сомневаясь и внутренне собравшись в пружину, готовая ко всему.
Сначала, не обращая ни на что внимания, подошла к бородатому и просто забрала ребенка. Бандит почему-то растерянно застыл, может быть не чувствовал во мне страха, которого добивался. И Шона он отдал безропотно, хотя что толку — оба мы уже здесь, и я спиной чуяла, как еще какие-то люди нас окружают и отрезают спасительный путь к отступлению.
Я не стала брать сына на руки, не стала даже вытирать его зареванное лицо — воздух вокруг так звенел от напряжения, и ситуация в любую секунду могла сорваться с острия иглы и обрушиться в пропасть. Так что просто толкнула мальчишку к себе за спину. Остановившись в шаге от заезжего аристократа, я прямо посмотрела ему в глаза и вопросительно приподняла бровь:
— Что вы хотели, лорд… не имею чести быть представлена.
— М-да… — человек с рыбьими глазами медленно осмотрел меня с головы до ног и покачал головой. — Вот она, кровь. Порода. Даже удивительно, что такому слизняку, как Аддерли, удалось получить такую женщину. Только идиоты орут про всеобщее равенство. Всегда будет тот, кто выше и сильнее по праву крови и духа. Даже если это всего лишь женщина. Женщина древнего рода, в которой проснулись силы пращуров.
— Вы пришли, чтобы сделать мне комплимент? — я немного криво усмехнулась, якобы заинтересованно склонив голову к плечу.
— Увы, леди. Меня интересуют бумаги вашего мужа и не устраивает сказка о том, что вы якобы продали архив князю Агреневу. Во-первых, не той вы породы, чтобы так осквернить память мужа, даже если он оказался вас недостоин. А во-вторых, мои люди сумели получить доступ к банковскому хранилищу князя. Увы, никаких бумаг там не оказалось.
Я едва сдержалась, чтобы не кинуться и не вцепиться ногтями в это холеное и равнодушно-высокомерное лицо. Кто бы ни стрелял в Вежа, а главный виновник вот он, передо мной. Он отдал приказ.
Но я сдержалась. Нельзя показывать чувств, нельзя давать волю эмоциям. У меня дети.
— Боюсь вас разочаровать, лорд. У меня нет того, что вы ищете. И никогда не было. Мой муж никогда не показывал мне никаких бумаг, не доверял своих секретов и не просил ничего спрятать.
— Что же… мне жаль, — лед в рыбьих глазах сверкнул острой гранью. — Мне действительно жаль… но я вынужден пойти на крайние меры. Здесь вы слишком сильны, а вот в городе… И этот ребенок мне тоже нужен для гарантии. Взять!
Я ждала этого мгновения и была к нему готова. Сама не знаю, как мне это удалось, но, должно быть, со стороны это выглядело так, словно на том месте, где я только что стояла, взметнулся снежный вихрь.
Секунда — и я проскользнула под рукой еще одного здоровяка, кинувшегося ко мне наперерез, подхватила Шона, почти не чувствуя его веса, словно не ребенок в зимней одежке, а пушинка, и рванула к лесу.
Я не надеялась убежать, нет. И не рвалась именно на тропу, кинулась через снежное покрывало к ближайшим кустам, в сторону от перерезавших спасительную дорожку головорезов.
И все равно понимала, что не успеваю. Сама убежать не успеваю, а вот сделать почти невозможное и в последнюю секунду, когда яростно дышащие преследователи уже хватали меня сзади за воротник, швырнуть мальчика вперед и вверх, чтобы он улетел в густое переплетение серебряных от инея тонких веток…
— А-а-а, цука! — взревело за спиной, и меня швырнуло в снег, да с такой силой и злобой, что едва дух не выбило. Но я только зубы сжала, внутренне ликуя — смогла! Смогла!
Шон упал у самой границы лесного оберега и, мой маленький умница, на четвереньках, шустрым зайчонком шмыгнул прочь, в самую середину заснеженного куста.
— Не сметь! — еще успела услышать я резкий окрик аристократа, и удары ног по ребрам прекратились. Я закашлялась, почувствовав кровь на губах, и попыталась привстать. Может быть… еще что-то удастся… мне нужно чудо, черт побери!
Чуда не случилось.
Случилось что-то непонятное. Меня уже подняли за ноги, за руки и потащили к подъехавшей к лесу карете, когда неожиданно кто-то из моих похитителей вдруг дико заорал и резко хлопнул звук выстрела. А потом воздух вздрогнул от бешеного звериного рыка.
Глава 35
Все замелькало перед глазами — взрытый неглубокий еще снег, вывернутая из-под него и почему-то словно бы парящая теплой влагой земля, чужие руки, сапоги, тулупы, плащ…
Такая бешеная карусель, что меня из нее просто вынесло и выбросило, словно центробежной силой.
И звуки. Страшные, жуткие. Крик, хрип, какой-то непередаваемо леденящий кожу хруст и звук чего-то влажно рвущегося.
Я не сразу поняла, что черная земля под снегом парит не просто влагой, а почти черной в ранних зимних сумерках кровью. А на том месте, где стоял аристократ с рыбьими глазами, бешеным вихрем мечется огромный бурый зверь, весь покрытый алыми разводами.
Кажется, было несколько выстрелов, но они только добавили зверю ярости. Он был слишком быстр для такого огромного медведя, как-то ненормально быстр и свиреп: не просто убивал — рвал в клочки. Плащ аристократа отлетел в мою сторону и шлепнулся на снег влажной тряпкой.
Не знаю, кажется, я не успела даже испугаться, в голове была одна мысль: граница леса в тридцати шагах, меня еще не успели далеко оттащить, и где-то там, за ненадежным частоколом голых зимних веток, мой сын.
Так что быстро, Бераника, быстро! На четвереньках, если ноги не несут, но двигай в нужную сторону. Пока зверь не обращает на тебя внимания — надо бежать.
Я уже почти доползла до спасительного рядка молодых березок, зябко тянущих голые тонкие веточки навстречу падающим снежинкам, когда вдруг поняла, что вокруг стало тихо-тихо. Крики за спиной умолкли, и оттуда вообще не доносилось ни звука.
Я не стала оглядываться и снова поползла, но тут что-то большое и мокрое осторожно ткнулось мне в затылок и шумно засопело. А потом тяжелая медвежья лапа взрыла снег совсем рядом с моим телом.
Я прижалась к земле и постаралась даже не дышать. Первое правило тайги — притворяйся мертвым, и тогда есть шанс, что медведь тебя не тронет.
Этот медведь правил не знал. Или просто был противник всяческих ограничений свободы личности. Стоял, пыхтел мне в затылок и изредка пихал лапой в бок.
Через какое-то время то ли адреналин схлынул, то ли просто мороз оказался сильнее, но я почувствовала, что еще немного — и я просто околею тут, лежа на стылой тропе. Перевернуться и посмотреть прямо в медвежью пасть у меня духу все же не хватило, а вот тактику каких-то придурошных испанских мужиков, которые устраивали ползковую корриду у себя в Пиренеях, я решила попробовать.
Я по телевизору видела, в «Клубе кинопутешественников». Там две соревнующиеся компании полных дебилов пытались пересечь ползком арену, по которой бегал разозленный бык. Когда рогатая скотина смотрела в сторону, вереница идиотов привставала на четвереньки и шустрым гуськом ползла вперед. Как только бык краем глаза замечал движение и оборачивался к ним — все падали на пузо и изображали дохлую гусеницу.
Вот и я попробовала повторить нечто подобное. Медведь вроде убрал нос от моего затылка, и я ме-едленно, отталкиваясь ногами, проползла с полметра. Замерла, снова ощутив его дыхание на затылке. Потом снова поползла…
Границу своих владений я почувствовала всем телом. А еще вдруг ощутила злость. У меня там ребенок в лесу, а я тут еле шевелюсь из-за какого-то куска меха! Какого хрена ему от меня надо?! Хотел бы — задрал уже давно!
Я резко развернулась и села, уставившись прямо в медвежью морду.
Дурацкий косолапый доставала тут же отвернулся и вообще сделал вид, что нюхает куст. А потом самым бесстыдным образом его пометил. И сел на тропу, по-собачьи склонив лобастую башку набок.
На своей территории я как-то почувствовала себя увереннее. Встала сначала на колени, потом, кряхтя, как старая бабка, и держась за ветки ближних кустов, на ноги. Снова посмотрела на медведя — сидит. Таращится куда-то в сторону, вроде как меня даже не замечает.
Нетипичное какое-то поведение для медведя, тем более шатуна. Зима ведь, ему дрыхнуть положено, а не шляться возле деревни и рвать в клочки моих преследователей.
Я не выдержала и бросила взгляд туда, где за занавесом из падающих с неба снежинок осталась карета рыбоглазого аристократа и его помощники. В теории остались… Карету я видела, непонятные кучи среди черно-снежного месива видела, а больше ничего. И тишина абсолютная, село как вымерло, никто не прибежал ни на крики, ни на выстрелы.
По спине потекла струйка ледяного пота. Даже несмотря на то, что для меня этот зверь являлся спасением, все равно от запаха крови и смерти, разлитого в воздухе, стало жутко и гадко.
Кое-как проковыляв первые несколько шагов, я совладала с собственными затекшими мышцами и сначала пошла, а потом побежала по тропе прочь, в глубь леса, свернула в сторону, через частокол зимних елей, туда, куда мог уползти сын, когда я его швырнула.
— Шон! — медведь за мной вроде не пошел, мне все равно было страшно подзывать мелкого неслуха туда, где поблизости зверь, но оставлять ребенка одного в зимнем лесу еще хуже.
Сына я скорее почуяла, чем увидела в подступившей темноте: Шон забился глубоко под развесистую ель и притих там клубочком на палой хвое — пушистые лапы росли так густо и широко, что у ствола даже не было снега и образовался настоящий шатер. Вытащив полуобморочного ребенка из убежища, я наскоро растерла ему лицо и руки снегом, отхлестала по щекам и добилась слабого писка в ответ. Выдохнула и со всех ног рванула вперед, держа мелкого на руках.
О медведе я попросту забыла. И не вспоминала все то время, пока неслась к дому, потом, подняв по тревоге остальных перепуганных детей, в баню — привычным способом отогревать и лечить сына. Да и остальных заодно успокаивать, рассказывать урезанный вариант, объяснять как-то брызги крови на моей одежде и синяки на лице и теле.
Хорошо еще, эти пожранные зверем подонки зубы мне не выбили. Стоматологов в лесу не водится…
К полуночи все более-менее уладилось, распаренный и намытый Шон уснул, стиснутый между сестрами, Лис возился в предбаннике, наводя там порядок после нашего бедлама, а я вышла из сеней, вдохнула полной грудью морозный воздух и без сил опустилась на крыльцо.
Господи, что это было? А медведь?! Тоже сила лесная? Раз меня он не тронул?
Как следует обдумать эту мысль я не успела. Крыльцо затряслось, не слишком крепко пригнанные доски заходили ходуном, и я не выдержала, завизжала, вскакивая и хватаясь за перила.
И тут же сама зажала себе рот ладонью и изо всех сил подперла спиной дверь, в которую уже бился изнутри перепуганный моим криком Лисандр.
— Бера! Бера, что с тобой?! Бера!
— Тихо, Лис, — могу собой гордиться, голос почти не дрожал. — Все нормально, не колотись и не ори, детей разбудишь.
— Да что происходит?!
Я мрачно прикусила губу и посмотрела на высунувшуюся сбоку из-под крыльца медвежью лапу. Этот… цука… зверь явно пытался устроиться в слишком тесном для него пространстве под крыльцом, но толстый зад и мохнатые лапы не влезли и торчали, подрыгиваясь и разрывая когтями мерзлую землю. Оп-оп — и медвежьи конечности таки втянулись внутрь. Под крыльцом удовлетворенно взрыкнули и засопели.
Не поняла. Он сюда спать пришел? На всю зиму?!
Глава 36
— Бера, ты уверена, что он там? — шепотом спросил Лисандр, пытаясь что-то разглядеть через щель между косяком и приоткрытой дверью. — Ничего не видно… погоди… Снегу нападало, и он нетронутый по всему двору лежит.
— А ты думаешь, медведь должен был с утра встать и попрыгать вокруг дома, просто так, лапы размять? — хмыкнула я и вздохнула.
Вчера я не рискнула лезть к зверю под крыльцо и выяснять у него, какого рожна он там забыл. Посидела в ступоре, потом зашла в дом, кое-как успокоила Лиса, который от таких новостей ошалел и рвался посмотреть на топтыгина. Не дала, конечно. Загнала сына на печку, спать. И сама легла, чувствуя, что сил совсем не осталось.
Думала, буду ворочаться и кошмары видеть про нападение и про зверя — ничего подобного. Уснула, стоило головой коснуться подушки, и продрыхла до рассвета.
А утром сама уже засомневалась, не привиделся ли мне косолапый под крыльцом. Мало ли, от стресса.
Не-а, не привиделся. Когда я спустилась по скрипящим ступенькам и заглянула в темноту, темнота заколыхалась, из нее высунулся черный кожаный нос и шумно втянул воздух.
Я отступила на шаг, но орать и убегать не стала, хотя тяжелое полено в руке сжала покрепче. Понимала, что глупость это все и палка против здоровенного медведя — это все равно что мышь с зубочисткой будет нападать на кота.
А куда деваться? У меня дети в доме, не могу же я их держать взаперти только потому, что какая-то наверняка блохастая туша решила зимовать под нашим крыльцом.
— Эй, вылезай давай, — мрачно сказала я черному носу, чувствуя себя при этом полной идиоткой.
Сопение стало громче и перешло в задумчивое пофыркивание. А потом «оно» начало вылезать. И лезло, и лезло, уже, кажется, полдвора заняло собой и все никак не кончалось. Вчера в сумерках этот медведище не показался мне таким громадным! Как он только под крыльцом поместился…
Топтыгин окончательно выбрался из-под крыльца и первым делом как следует потянулся, смешно оттопыривая по очереди обе задние лапы. Прошелся по свежему снегу, искоса поглядывая на меня, и радостно плюхнулся на бок с грацией рухнувшего цементовоза — мне показалось, что весь лес и наш дом содрогнулись.
А потом эта туша принялась кататься по двору на спине, болтая в воздухе лапами, как дурной щенок, и радостно порыкивать, вскапывая свежий снег мордой.
Медведь был действительно здоровенный, темно-темно бурый, почти черный. Шуба даже на вид невероятно густая и жесткая, как у какого-нибудь породистого терьера. А вспарывающие воздух когти и сверкающие в жизнерадостно раззявленной пасти клыки вообще заставили меня передернуться.
И вот это чудище изображало у меня перед крыльцом щенячий восторг, явно не собираясь ни на кого нападать. Прямо сейчас, в смысле, не собираясь.