— Радомир и его подруга могли выбрать местом встречи дом какого-нибудь общего знакомого, согласного закрыть глаза на их… шалости, — указал Гардиано.
— А то мы не смекаем. Но надо ж с чего-то начинать. Чай, не кутенок подзаборный пропал. Боярин сказал, пусть царевичу тоже будет ведомо. Нихонскому принцу сказывать?
— Сам расскажу, — хмуро обещал Пересвет. — Поклон от нас передавай.
— Оно конечно, — Щур упятился в полутьму коридора. Царевичу захотелось выругаться, да покрепче, а ромей немелодично присвистнул сквозь зубы:
— Нас обгоняют без всякой жалости… Мне нужно крепко поразмыслить. Одному.
— Ну, мысли. Да пошустрее, покуда этот душегуб, пропади он пропадом, весь град под корень не извел. И чтоб никакого буйства!
— Я помню, — серьезно кивнул Гардиано. — И никакой выпивки.
Выйдя от Гардиано, царевич решительным шагом направился в восходное крыло обширного, путано выстроенного царского терема — туда, где обитала матушка Василиса Никитишна с приближенными боярынями, и Войслава со своей коллекцией оружия. Проскочив мимо сестрицыных покоев, Пересвет настойчиво застучался в следующую дверь, белую в тонком листвяном золочении.
— Жасмин! Жасмин Хановна, ты извини, что на ночь глядя… Ага, и тут. Это хорошо, ты мне тоже позарез надобен. От Осмомысла гонец прибегал. Вроде как еще один человек сгинул невесть куда. Да не простой горожанин, а княжич Радомир с Карпашских гор. Его батюшка Влад нам сосед и порой союзник.
Шеморханка и гостевавший у воительницы-телохранительницы Кириамэ оборвали свою пугающую забаву, перекидываться четырьмя ножами разом, и вопросительно обернулись к Пересвету.
— Княжич навещал тайную полюбовницу, вроде бы замужнюю. Ушел и третий день не возвращается, — изложил царевич. — Слуги говорят, прежде их свидания так не затягивались. Где проходила встреча, они не знают. Может, Радойца загостился у подружки или сбежал с нею. Может, ревнивый муж выследил охальника и утопил в проруби — или напротив, княжич прикончил муженька и затаился. А может, случилось то, о чем мы все думаем, но не говорим вслух. Жасмин, вот молви, как на духу: Джанко-ромалы брешет насчет того, что у него в табуне имеется некий чудо-конь, или чистую правду говорит?
Жасмин в растерянности хлопнула длиннющими насурьмлёнными ресницами:
— Врать не стану, ничего похожего на чудо-коня не видывала. Но в таборе перешептывались о том, что Джанко и Айша зимой выхаживали от хвори какого-то скакуна.
— Согласится Джанко одолжить это диво дивное на пару дней? — не отставал царевич.
— Могу я узнать, куда ты собрался? — нехорошо прищурился Ёширо.
— На остров Буян. Испытываю, понимаешь, непреодолимое желание повидать старенькую пра-пра-прабабушку. Туда и обратно. Вы двое, шустро собирайтесь. Прокатимся до табора.
— Откуда у тебя вдруг отыскалась прабабушка, да еще на каком-то дальнем острове? — не поняла Шеморханка, с помощью Кириамэ торопливо влезая в рукава лисьего полушубка и укутываясь расписной шалью в пунцовых розанах.
— Дорогой расскажу, — обещал Пересвет. Но не выдержал, начав пересказывать занимательную беседу с бабой-Ягой еще в конюшнях, пока для царевича и его спутников седлали лошадей, и завершив рассказ на пустынных по вечернему времени улицах стольного града.
— Дивен и непостижим для смертных промысел Аллаха, — изрекла Ясмин ибн-Хан и передернулась. — Утром ничего не подозревавший человек простился с семьей и вышел за порог, чтобы больше не вернуться. Представьте, каково приходится родным и друзьям. День за днем цепляться за остатки надежды, отгонять мысли о худшем, убеждать себя, изнывать от неизвестности… Дурно так говорить, но, если б нашлись тела — пусть искалеченные, пусть изодранные в клочья — родне пропавших стало бы самую малость легче. Да, они бы страдали, их сердца и души окутались бы скорбью. Но они бы точно знали, что их близкие умерли. А так, — она махнула рукой в меховой варежке, указывая на тусклые огоньки в избяных окошках, — всякое утро и всякий вечер они изводят себя мыслями: вдруг сгинувшие еще живы? Вдруг они где-то совсем рядом, томятся в подвале, закованы в цепи и не могут дать о себе знать?.. Это ужасно. Это сводит с ума. Убийца выскальзывает из мрака, похищает жертву и бесследно исчезает.
В девичьем голосе звенел такой неподдельный ужас, что Пересвет украдкой огляделся по сторонам. С реки опять наползал туман, стелился белесой мглой вдоль улиц, льнул к изгородям и заборам. Отдельные клочья порой вздымались выше человеческого роста, обращаясь подобием невиданных и наверняка хищных тварей. Что за чушь лезет в голову. Их трое, они вооружены и способны за себя постоять. Им ничего не угрожает. Да, и те, кто сгинул невесть куда, чьи жизни похитил Зимний душегубец — они полагали точно также. Что дурного может случиться на улицах, знакомых с детства?
Беззвучные голоса перекликались в тумане. Проведаю соседа и вернусь к ужину. Мам, мы с ребятами побежали кататься с горки. Милая, что купить тебе на ярмарке? Схожу распродам товар, да ввечеру истопим баньку. Дядюшка, можно я загляну ненадолго к подружке? Заприте дверь покрепче, дети, и никому не открывайте. По спине пробирает мерзким холодом — может, гусь сослепу прошлепал красными лапами по еще не вырытой для тебя могиле?
— Баба-Яга считает, тут замешано темное чародейство. Ёширо, у вас в Нихонии творилось когда-нибудь подобное? — спросил царевич, торопясь разогнать наползающую со всех сторон липкую хмарь.
— Кажущиеся беспричинными убийства или злобное колдовство? — дотошно уточнил Кириамэ. — У всякой насильственной смерти, как правило, имеется повод и причина, в этом наш гость из Ромуса совершенно прав. Что же до магии… Мудрецы говорят, вещи, прожившие долгую жизнь и сменившие множество владельцев, могут становиться цукомогами. Прибежищем духов, чаще всего злобных. Люди, к которым попадают такие вещи, сходят с ума и совершают странные поступки. Мне довелось подержать в руках веер, чьи хозяева начинали испытывать непреодолимую ненависть к своей родне, истребляя свой же клан до последнего человека. У одной из фрейлин хранилось косодэ ее прабабки, в котором обитала душа мастера, расписывавшего ткань. Оно могло насылать видения о будущем, тревожные или ободряющие.
— А ты пробовал его надеть? — к приунывшей Ясмин вернулась любопытствующая жизнерадостность. Спокойный, невозмутимый тон Кириамэ впрямь обладал способностью отгонять страхи.
— Пробовал, конечно. Разве можно упустить такой случай прикоснуться к неведомому?
— И как, углядел чего?
Нихонский принц малость помолчал, прежде чем ответить. Лошади, пофыркивая, слаженно топали сквозь сумерки по размокшей улице.
— На миг мне показалось: я стал большой птицей, парящей над горным кряжем, — чуточку смущенно признался Ёширо. — Внизу текла река, на ее берегах стоял незнакомый мне город. Я хотел спуститься, рассмотреть его получше, но все заволокло туманом. Фрейлина, семье которой принадлежало косодэ, сказала, что я всего лишь на мгновение закрыл глаза, но выглядел очнувшимся от дурного сна на солнцепёке. Мы не смогли истолковать, что значит мое видение, но я счел его благоприятным. Быть птицей — это прекрасно… Думаешь, здешний душегубец заполучил некую древнюю вещь, понуждающую его убивать?
— Думание — не моя сильная сторона, — удрученно признал Пересвет.
Стража у городских врат малость поворчала, мол, негоже царскому сынку шляться туда-сюда в столь поздний час, однако приоткрыла тяжелую створку и выпустила троицу из дремлющего города. Кони плыли по колено в колышущемся сером мареве, драной простыней натянутой над сырыми, дышащими влагой лугами. Привстав на стременах, Ёширо углядел приземистые сарайчики для стригалей, откуда тянуло дымком и подгоревшим варевом.
— Опять вы, — не удивился, но признал очевидное вышедший к незваным гостям Джанко. В полумраке за его спиной тут же возник плотный темный ком из трех не то четырех сомкнувшихся плечом к плечу фигур. Ромалы, не оборачиваясь, бросил пару коротких слов, и его соплеменники безмолвно удалились.
— Ага, — царевич спрыгнул с седла. — Как неразменный пятак или дурная весть, всегда возвращаемся. Перемолвиться бы где-нибудь. Без лишних глаз и ушей.
— Идем, — Джанко повел гостей с их лошадями в поделенную жердями на подобие отдельных стойл сараюшку, где вздыхал, утробно бурчал животами и переминался с ноги на ногу конский табунок, числом около трех десятков голов. Завидев и учуяв пришлецов, жеребцы настороженно захрапели, повизгивая и расшвыривая копытами слежавшиеся кучки прелой соломы. Джанко вытянул губы трубочкой и еле слышно засвистел, успокаивая встревоженных животных. — Тут сойдет?
— Отлично сойдет, благо как раз нужно потолковать о лошадях, — Пересвет втянул побольше воздуха и в бессчетный раз напомнил себе, что он царский сын. — Джанко, одолжи мне того обещанного коня. Которого сулил за найденного убийцу Айши.
Ромалы искоса поглядел на царевича, как задиристый петух на найденное зерно. Невысказанный вопрос «А где изловленный душегубец?» повис в теплом и затхлом, пропитанным крепким лошадиным духом воздухе.
— Да, убийцу мы пока не сыскали, — торопливо зачастил Пересвет. — Но понимаешь ли, какая петрушка закручивается… Нынче еще один человек сгинул без следа — Радомир, княжич из Карпашских гор. И по всем признакам выходит, что тут не простые душегубства, а некая зловредная магия. Мы в ней ни шиша лысого не разумеем. Но знаем того, кто разумеет. Только этот кто-то живет на Буян-острове, а до Буяна…
— Луна быстрого скока, если повезет и твоя лошадь не охромеет на первый же день пути, — завершил фразу Джанко. — Ясмин-джан? — обратился он к Шеморханке на плавном, певучем наречии. Пересвет счел, что ромалы засыпал Жасмин вопросами, из которых главным был: не тронулся ли царевич от изысканий малость умишком. Шеморханка кивала, отвечая. Пару раз слегка улыбнулась краешками ярких губ — как солнце проглянуло сквозь хмурые тучи.
Кириамэ многозначительно кашлянул.
— Ой-лэ, будь по-вашему, — видимо, девичья улыбка показалась ромалы убедительнее разумных доводов царевича. — Подарить коня не подарю, ибо уговор не выполнен, но одолжить на время — ладно.
Джанко скрылся в одном из стойл и вывел к гостям за потрепанную веревочную узду одра весьма почтенных лет. Сей некогда быстроногий скакун уродился на свет серой масти в мелкое яблоко, но с годами поседел и выцвел до пепельной сивости. Колени на передних ногах вздулись печеными яблоками, ребра выпукло проступали сквозь кожу, копыта растрескались, с отвислой нижней губы тянулась ниточка вязкой слюны. Нехотя подняв мелко трясущуюся башку, конь рассеянно глянул на утратившего дар речи Пересвета тусклыми очами в глубоко ввалившихся глазницах.
Ясмин ибн-Хан сдавленно охнула и помянула шайтанову задницу.
— Если это шутка, — ладонь Ёширо плавно сместилась на рукоять катаны, а голос заледенел, — то мы малость не уловили ее потаенного смысла…
Джанко довольно всхрапнул в кудрявую бороду, в точности разыгравшийся жеребец. Щелкнул пальцами и аккуратно стащил с морды дряхлого коня перехваченную множеством узлов веревку.
Мир сморгнул. Или Пересвету в глаз попала ресница и вытекла со слезой. Все оставалось по-прежнему — грязноватая вонючая конюшня, дремлющие в стойлах кони, тусклый огонек в масляной плошке.
Вместо старой клячи, годной лишь на живодерню, молодцевато пританцовывал темно-рыжий жеребчик. Невысокий в холке, длиннотелый, с белой проточиной во лбу и с белыми же чулочками до колена на передних ногах. Гриве и хвосту животного при эдаком окрасе полагалось быть тоже рыжими или цвета жженой охры, но этот конь мог похвалиться светлым пшеничным волосом. Под блестящей шерстью упругими змеями переливались мускулы, вдоль хребта тянулся узкий черный ремешок. В чистых, ясных глазах поблескивали шкодливые искорки.
— Фрр, — презрительно высказался четвероногий красавчик. Пересвет отмолчался, ибо никак не мог сладить с онемевшими и отяжелевшим языком.
— И я так думаю, — согласился Джанко. — Не серчай на них. Они ж не умеют видеть скрытое. Это Буркей, — представил он скакуна. — Буркей, это сын местного правителя, которому нужна твоя помощь… и его друзья — Ясмин и принц Кириамэ, — без запинки выговорил он имя нихонца. — Поможешь?
Конь по кличке Буркей потянулся мордой к Ясмин — ему приглянулась единственная дева в мужском обществе. Как зачарованная, Шеморханка подняла тонкую ладонь к трепещущим ноздрям коня, почесав нежное местечко между ними. Довольный Буркей заржал, высоко задрав подвижную верхнюю губу и явив напоказ крупные желтоватые зубы.
— Ёкарный бабай, — наконец удалось выдохнуть потрясенному до глубины души царевичу.
— Ущипните меня кто-нибудь, — вежливо попросил Кириамэ. — Это конь-ёкай? У него волчьи клыки или мне кажется?
— Дитя Арыси! — завизжала Жасмин. Рыжий от пронзительного девичьего вопля аж шарахнулся в сторону. — Гадюку мне в сапог и яду в шербет! У вас живет дитя Арысь-поле, а ты мне ни словечком не обмолвился! Подлюка!
— Что или кто такое Арысь-поле? — потребовал ответа Ёширо.
— Мать-кобылица, — разъяснил самодовольно ухмыльнувшийся ромалы. — Лошадиная госпожа. Богиня, что дарует и отнимает жизнь. У каждого звериного племени есть свой предводитель. У собак и волков — Симаргл, крылатый пес. У птиц — огненный Феникс. А у лошадей — свободная как ветер Арысь-поле, не ведающая узды и седла. Порой она является к людям, то в облике старой клячи, то прекрасной кобылицы. Тем, кто примет ее с уважением и заботой, она дарует удачу и процветание. На тех, кто ей не приглянулся, может наслать засуху, мор и бешенство. Иногда, в знак особого расположения, она приводит к людям своих жеребят. Таких, как Буркей, живущих втрое против обычной лошади и обгоняющих бурю, — он ласково потрепал коня за ушами. — Ему не посчастливилось. Арысь-поле даровала его общине ромалы в злосчастной Салмонее. Когда община сгинула в бедах и скорби, правитель города забрал коня себе. Падаль человечья, не сумел объездить, так додумался посадить на цепь.
Джанко гладил и гладил склоненную конскую голову, пропуская прядки гривы между пальцами. Говоря ровно, не повышая голоса, словно о чем-то обыденном:
— Его держали в яме и морили голодом, пока Буркею не стало все едино. Ему скидывали приговоренных к смерти, он забивал их копытами, рвал тела и обгладывал кости. Когда мы его разыскали, Буркей по людским меркам почти обезумел. Мы никогда не простили бы себе, если б бросили дитя Арыси подыхать во тьме среди гниющей мертвечины, и свели его со двора. Айша заботилась о нем, выхаживала… пела, чтобы Буркей вспомнил себя… Сейчас он почти выправился. Мы прячем его под шкурой старого коня, чтобы не вызывать ненужных расспросов.
Конь игриво ухватил ромалы за кисть, слегка прикусив кожу. Влажно сверкнули клыки, которым позавидовал бы лютый тигр.
— Что, царевич, по-прежнему хочешь отправиться в странствие?
— Эээ, Буркей, — Пересвет уже понял, что темно-рыжий конь с соломенной гривой куда разумнее обычных лошадей. Заслышав свое имя, жеребец повернул голову. Царевич и конь смерили друг друга одинаково недоверчивыми взглядами. — По городу бродит очень нехороший человек. Нам надо его схватить, но мы не в силах понять, кого именно ищем и зачем он делает то, что делает. Мы нуждаемся в совете. Сможешь отвезти меня к мудрецу, способному подать этот самый совет?
Жеребец шумно выдохнул. Скосился на Джанко, словно в ожидании подсказки или совета, но ромалы отступил на пару шагов от стойла — мол, как решишь, так и будет.
Буркей гулко топнул копытом по усыпанному соломой земляному полу.
— Он согласен, — перевел Джанко. — И он одолеет дорогу за два дня и три ночи.
— А седло и уздечку он позволит на себя надеть? — уточнил Пересвет. — Я, чай, не сарматская амазонка. Без седла скакать не умею.
— Позволит, если позаботишься о нем в пути должным образом. Буркей не ест никакой травы, только разве с большой голодухи. Всякий вечер выдавай ему ровно три кроличьи али заячьи тушки. Поросенок или козленок тоже сойдут, но кроля лучше.