— Осваиваешься?
Он стоял в дверях с двумя кружками кофе.
— Ты до сих пор хранишь? — Лера кивнула на халат. — Что ещё тут от меня осталось?
— Немного. Я просто… ну, ты должна понять. Сложно выбрасывать чужие вещи, если у них есть какая-то история. Особенно если эта история дорога лично мне.
— Романтик! — улыбнулась Лера. Она не могла понять, какие эмоции сейчас испытывает. Что-то сумбурное и по-девичьи трусливое.
А ещё накатила усталость, как физическая, так и психологическая. День выдался на редкость тяжёлым.
— Можно я сначала под душ, а потом кофе? — попросила она.
— Как пожелаешь. Могу приготовить что-нибудь перекусить.
— Было бы замечательно!
Она пошла в ванную комнату и почему-то представила, как моется под душем вместе с Вадиком. Они так часто делали раньше. Просто купались, ничего неприличного. Но иногда, когда у обоих было игривое настроение — в редкие моменты её нормального психологического состояния — могли позволить себе кое-что ещё. И Лера вдруг подумала, что можно позвать Вадика прямо сейчас. С определенной целью. Сбросить напряжение и усталость, отмыться от той мерзости, которая густо налипла в доме Бельгоцкой. Забыться хотя бы на полчаса. В конце концов, почему бы и нет?
Это ведь та самая квартира, где она провела несколько месяцев счастливой жизни.
Но и та самая квартира, где случилось страшное.
Два в одном. Радость и горе. Любовь и грусть. Зарождающаяся паника, эмоциональный срыв, излом, алкоголь и крутое пике в скользкие тоннели Ада, на самое дно, в котёл, где прожариваются никому не нужные души. Души-одиночки.
В ванной комнате на одной из пластмассовых полок стоял детский шампунь «без слёз». Это был шампунь Насти.
Прошлое впилось коготками в горло. Лера вспомнила, какие у Насти были мягкие тонкие волосики, так и не успевшие как следует отрасти. Сколько раз пользовались этим шампунем? Три? Четыре? Всего-то несколько капель на крохотную головку, осторожно растереть, чтобы не надавить на мягкий родничок, затем смыть тёплой водой. Вадик помогал, аккуратно держа Настю под спину и за шейку. Помогал, как настоящий отец. Таким он, в сущности, для Насти и был тот короткий период её жизни.
«Я пропускаю работу, — подумала Лера. — Пашка пропал. Ната хочет меня убить. Бельгоцкая лежит мёртвая в ванне со льдом. Настя, моя милая Настя, тоже мертва, и я до сих пор не помню, что случилось на следующий день после её похорон. Никто не расскажет, ответы только в моей голове. Так о каком сексе идёт речь?»
Но желание никуда не делось. Оно осталось на физическом уровне, где-то внизу живота. Затаилось. Лера знала об этом. Йога, бег, здоровое питание, крепкий сон и спокойствие сделали из Леры нормального человека, но сейчас жизнь снова стала разваливаться, а, значит, пришло время тех самых чёрных дыр, что втягивали в себя весь белый свет вокруг. Гештальт не закрыт и старая Лера с надеждой выглядывает из-за угла.
— У тебя всё хорошо? — спросил из-за двери Вадик. — Обычно, если человек идёт мыться, он включает воду.
Желание сломало последние барьеры, разметав в щепки всё то рациональное и трезвое, что было в голове у Леры. Она не хотела секса. Это было нечто большее. Мостик, как говорил Вадик. Мостик между ними. Пусть давно сгнивший и развалившийся, пусть не настоящий, пусть ведущий к чему-то неопределённому и страшному, но он был всё это время.
Лера открыла дверь, обнаженная, шагнула босыми ногами на холодный кафель, прижалась к Вадику, нашла его губы и поцеловала. Щетина оцарапала ей кожу, и это возбудило ещё больше. Его руки легли ей на пояс.
— Пошли мыться вместе, — пробормотала она, прерывая поцелуй. — Быстрее, ну, не включай голову, не нужно её сейчас включать!
Через полчаса она пожалела о том, что произошло. Пожалела — но не расстроилась. В конце концов, демоны в её душе немного успокоились и позволили трезво мыслить.
Секс с Вадиком оказался привычным, спокойным, давно проверенным. В нём не было страсти, как с Денисом, и не было пьяного буйства, как недавно с Толиком. Но, наверное, именно из-за этого Лера почувствовала не только физическое удовольствие, но и духовное. Будто закопалась в ворох осенних листьев в лесу и вдохнула влажный воздух, насыщенный грибами и ягодами, ароматом перегноя и еловых шишек. Оттуда не хотелось вылезать и не хотелось отпускать Вадика.
Но они всё равно затем помылись, глупо хихикая и пряча взгляды, и сделали вид, что ничего не было. Ну… почти ничего.
Лера закуталась в свой старый халат, забралась на диван с ногами, положила рядом ноутбук Вадика и сидела в интернете, открыв сразу несколько новостных сайтов. Вадик сидел рядом, лениво листал ленту новостей с телефона. После секса он всегда хотел спать — как и все мужики — и сейчас отчаянно боролся с тем, чтобы не зарыться лицом в подушки. Это было видно по его взгляду и движениям.
— Ты говорил что-то про кофе и бутерброды, — заметила Лера. — Помнишь?
— Это было очень давно, моя дорогая. Я успел забыть, а кофе успел остыть.
Она неопределенно хмыкнула. Сейчас её внимание было сосредоточенно на новостях. Лера искала зацепки, но не находила.
— Странно, что до сих пор никто ничего не написал. Ни про смерть Бельгоцкой, ни про Нату. Я думала, в полиции отлично сливают информацию журналистам.
Вадик пожал плечами и зевнул.
— Всякое бывает. Может, это не самая яркая новость, чтобы публиковать её немедленно. Или, наоборот, новостные ленты ждут завтрашнего утра, когда основные читатели просыпаются, кушают, едут на работу и поглощают информацию с удвоенной силой. Сейчас новости не должны быть быстрыми или актуальными, они должны быть своевременными.
— И всё равно странно…
Ей было уютно в старом халате и на старом скрипучем диване.
Вадик пошёл на кухню. Зашипел включенный чайник. Лера, продолжая то и дело обновлять новостные страницы, взяла несколько конвертов, открыла первый попавшийся, выудила аккуратно сложенные тетрадные листы в клеточку.
— Женский почерк, — сказал Вадик, появившийся в дверях. — Я даже отсюда вижу. Рюшечки эти ваши, чёрточки над буквой «т» и под буквой «ш». Мужики так не пишут.
— Женщины, между прочим, тоже. По крайней мере, нормальные женщины.
— А кто сказал, что мы имеем дело с нормальными?
— Пятое декабря две тысячи пятнадцатого, из неотправленного, — прочитала Лера. — Римма Ивановна, радость моя, ну скажите, скажите, зачем я во всё это ввязалась? Одёрните меня, неправильно это или как-то… не по-человечески, что ли. Я должна прощать! Бог сказал, что надо прощать. Все хорошие люди говорят, что надо прощать! Так почему я веду себя, как монстр? Почему я всё ещё испытываю отвратительную скользкую ненависть к этому человеку? К ним обоим! (да, уважаемая моя г-жа Бельгоцкая, я до сих пор не знаю имени той потаскушки, что трахается с моим мужем, но, знаете, мне пока и не интересно. Нужно сосредоточиться на Денисе. Дело делается хорошо, если не отвлекаться на что-то другое. Решу с Денисом, возьмусь за неизвестную стерву). Мне совершенно наплевать, что он там обо мне думает. Маски сорваны. Я для него тупая богатая блондинка. Ни за что меня не ценит. Все достижения — пшик. Представьте! Каждую ночь я ложусь в постель вместе с ним и думаю о том, как он обнимал какую-то другую женщину, как мял её, целовал, трахал. Простите за это слово, но оно отлично подходит, не правда ли? Он ведь не любит её, иначе бы давно ушёл. Или, думаете, он со мной из-за денег? Вряд ли. Денис и сам неплохо зарабатывает. Тогда зачем? Я задавала себе этот вопрос много раз. С тех самых пор, как узнала об этих его «пробежках». Не знаю ответа. Вы мне подскажите, милая моя Римма Ивановна? Сможете подсказать? У меня слоятся ногти от стресса. Я так не могу. Это вам не Подольская и даже не Лизин муженёк. Тут близкий человек… Пишу вам, и думаю, что всё ведь уже запущено, винтики крутятся, и Денис рано или поздно умрёт. Возможно, через месяц, или через полгода. Я всё правильно делаю, и пути назад нет. Вы не осудите меня, я знаю. Вы бы пожелали мне только добра и сказали бы своим низким приятным голосом: «Так и надо, Ната, умница! Продолжай в том же духе!». Я знаю, спасибо! Но вы же должны одёрнуть меня, хотя бы для порядка, для чистоты совести…
Лера дочитала до конца первой страницы и поняла, что лист дрожит у неё в руке. Посмотрела на Вадика, который всё ещё стоял в дверях. Чайник на кухне перешёл в затяжное шипение, потом резко стих. В квартире стало тихо.
— Ты понимаешь, что это такое? — спросила Лера. Голос, вопреки ожиданиям, не дрожал, а сделался тихим и сиплым.
— Ната писала письма Бельгоцкой… Весьма странные письма, судя по всему. Похоже на откровения…
— Ага. Неотправленные, похоже. Конверты все запечатаны. Сколько мы их взяли? — Лера торопливо полезла за конвертами, сгребла в кучу, разложила перед собой на кровати. — Одиннадцать писем. Даты… так… четырнадцатый и пятнадцатый год. И одно письмо написано месяц назад.
— Думаешь, Бельгоцкая тогда была ещё жива?
— Не знаю. Что мешает Нате писать письма мёртвому человеку?
— Мне кажется, это уже слишком, — мягко произнёс Вадик. — Она узнала об измене, поделилась своими мыслями с подругой. Поверь моему опыту — нормальные люди не решаются просто так на убийства. Если ты работаешь, у тебя есть семья, дом, хорошие отношения, ты вряд ли просто так возьмёшь и убьёшь кого-нибудь, даже в состоянии аффекта. Есть защитные механизмы, есть осторожность и есть что терять. Нате определённо есть что терять.
— А вдруг она не нормальный человек? Вдруг она убила Подольскую и поняла, что может убивать дальше, а ей за это ничего не будет?
— И кого она ещё убила?
Лера пожала плечами.
— В письме ещё упомянут Лизин муж… Артём или Антон, не помню. Лиза — это сестра Наты. У неё был тяжелый развод, муж её поколачивал… а потом он куда-то пропал. Ну, как бывает обычно с людьми, которых не хочешь видеть. Исчез из её жизни, никто о нём ничего не слышал. Зачем Ната о нём пишет?
В груди зародился зуд. Пройдёт несколько минут, и он расползётся по всему телу, доберётся до головы, заразить мысли и обрушит Леру в то состояние, к которому она была не готова. «Ревинол» остался дома. Интересно, есть ли рядом аптеки, где готовы продать лекарство без рецепта?
— Пашка мог узнать подробности, и за это его… ну… — она не смогла выдавить нужное слово. Глубоко вздохнула. Зуд колко пробежал по позвоночнику. — Она же странная, всегда такой была. Заносчивая, завистливая, опасная. А тут я, увела Дениса. За такое можно убить. Может быть у неё одержимость, как в фильмах, а?
Лера оглядела комнату, плохо соображая. Есть ли у Вадика чистые флешки? Он же монтирует, то есть наверняка или флешки или съёмные жесткие диски. Штуки две хватит. Надо выгрузить информацию о Нате. Поискать сведения о Бельгоцкой. Вспомнить, как звали Лизиного мужа. Про письма не забыть. Про одержимости. Про то, как молниеносно мечутся мысли в голове, когда на тебя сваливается неожиданно много информация. Как в старой игре, где шарик мечется по полю и вышибает очки. Что Ната хотела сделать с Денисом? Что она с ним в итоге сделала?
Как это найти в интернете? В нём ведь есть всё. Или не всё? Или в интернете есть только то, чему там положено находится — мир не стал свободнее или информативнее, чем двадцать лет назад. Он просто расширился до определённых — дозволенных — границ и застыл. А всё, что осталось за его пределами, надёжно укрыто от посторонних взглядов. Скелеты в шкафу. Чёрные дыры сознания. Листочки в клеточку, спрятанные в конвертах на втором этаже дома с мертвецом. Так же и Лера спрятала Настю, от посторонних глаз и интернета, от медиа пространства, которое растерзало бы её. Спрятала среди кленовых листьев и тишины, вдали от информации, что сжирает наши мозги. От суеты и бестолковости бытия. От шампуня, который «не щиплет глазки». От будущего, которого нет.
Леру взяли за плечо, и она закричала, вцепилась ногтями в чужую ладонь, расцарапала в кровь кожу. Сообразила, что перед ней стоит испуганный Вадик.
— Тише, Лерчик, тише! — бормотал он.
Ногти продолжали царапать кожу, но уже не так сильно. Лера заморгала, приходя в себя. Огляделась. Только что она была где-то в холодном и тихом месте, а тут вдруг вернулась в квартиру Вадика, к книжным полкам, к хламу на полу, к плоскому телевизору и свету фонаря сквозь шторы. Где-то шумел дождь. Перед Лерой на кровати лежали конверты.
— Что… — она и так поняла, что случилось. Не дура. — Отвези меня домой за лекарством. Или я устрою тебе второй перелом носа. Срочно.
— В аптеку, — буркнул Вадик. — Тут недалеко. Двадцать четыре часа работают. Продадут без вопросов, я знаю продавца, всё в порядке.
— Читаешь мои мысли.
Она всё ещё напряжённо сжимала в руках письмо. Бумага в двух местах порвалась и смялась. Лера с трудом разжала пальцы. Те, как будто, не хотели слушаться. Листик упал на кровать.
— И если ты ещё раз увидишь, что я хочу сломать тебе нос — влепи мне хорошенько, ладно? — попросила она, убирая руку с расцарапанной ладони Вадика.
— Непременно. А теперь пошли.
В небольшой аптеке на углу дома действительно никто не задал вопросов. Несмотря на то, что Лера была одета в халат и тапочки, а Вадик попросил ещё и пластырь, тут же, у прилавка заклеивая кривые царапины на руке. Видимо, в этом районе к подобному давно привыкли.
Они вышли под козырёк, в октябрьскую прохладу, которая приводила в чувство. Дождь закончился, но всё равно оставалось ощущение, что он не ушёл совсем, а затаился, выжидает, чтобы обрушиться на головы тогда, когда этого никто не ждёт.
— Я снова схожу с ума, — пробормотала Лера. — Всё это уже было, и поэтому мне страшно. В тот раз я не знала, чем закончится моё сумасшествие, а теперь знаю. Сейчас всё намного серьёзнее.
— Мы ещё не решили, серьёзно или нет.
Лера фыркнула.
— Сейчас я выпью три таблетки, с запасом, и не успокоюсь, пока не прочитаю все письма Наты к Бельгоцкой. — сказала она. — И я готова поспорить на ещё один секс с тобой, что найду в письмах много интересного. А ведь есть ещё и ноутбук!
— Пари на секс со мной? Не уверен…
— Не задавай вопросов, — оборвала Лера, хотя понимала, что сейчас в глазах Вадика она выглядит намного безумнее, чем Ната. — Ты видел труп в ванной. А ещё пропал Пашка. Блин, Вадик, какие тебе нужны доказательства?
— Не нужно мне доказательств. Я всё прекрасно вижу. Я же не дурак какой-нибудь. Просто, ты же понимаешь, как это всё странно выглядит?
Они пошли в сторону дома по тёмной аллее. Мимо пробежала девушка с собакой на поводке.
— Мы уже сделали. Уже был первый шаг, потом второй, потом вот мы с тобой читаем письма Наты, так что не нужно что-то начинать, а нужно продолжать, понимаешь?
— А если это твоё безумие вернулось? В прошлый раз я очень долго не верил, что ты… ненормальная.
Лера фыркнула ещё раз.
— А теперь поверь, да. Сразу и безоговорочно. Теперь так и есть. Но это не значит, что с Натой всё в порядке.
Вадик не стал возражать или пререкаться. Оно и к лучшему. В молчании они дошли до дома, поднялись в квартиру. Лера сообразила, что продрогла, подумала о повторном тёплом душе, об объятиях Вадика, но увидела на диване ворох бледных конвертов и розовый ноутбук. Все ненужные мысли мгновенно вытряхнули из головы, как из мусорного ведра.
— Ты можешь поспать, — произнесла Лера, присаживаясь на край дивана. — А я буду читать. Это моя фишка, помнишь? Читать, собирать информацию, сохранять.
— А потом забывать её, читать заново, будто в первый раз, открывать миллион ссылок, страниц, загрузок, прятать флешки, форматировать диски, ага, помню, — Вадик подошёл и сел рядом, достаточно близко, чтобы можно было погладить его по щетине на скуле. — Я буду тут с тобой, дорогая, и не уйду, пока не прочитаем и не запомним всё. Договорились?
— Присоединяйся к сообществу безумцев.
— Я уже там много лет, — ответил Вадик.
9-е июля 2016-го
Письмо #последнее. Из неотправленного
Жаль, что вы умерли.
Мне правда жаль, Римма Ивановна, дорогая моя. Но вы сами виноваты.
Вдруг всё стало слишком сложно. Понимаете, два года назад я была самой счастливой женщиной на свете. А теперь что? Как будто меня выстирали — старую вылинявшую вещь — и выжали до такого состояния, что затрещала рваными ранами и расползлась швами. Скажите, вы такое переживали? Наверняка, у вас ведь была долгая жизнь. Но теперь уже не скажете (грустное ха-ха-ха).