А у меня впервые.
Перечисляю: муж должен умереть, его любовница тоже (я пока не придумала как, но это дело времени), а вы УЖЕ умерли.
Я сижу тут одна в большом пустом доме и пишу вам письмо.
Это не привычные листы из тетради, а белая бумага из вашего принтера. Простите, если что. Я не думаю, что вы запретили бы мне взять пару листиков. У меня красивый почерк, не правда ли?
Вы умерли у меня на глазах. Никогда раньше не видела смерть так близко. Мне казалось, что смерть должна приходить к людям в тот момент, когда никого рядом нет. Ну, знаете, как к животным. Животные специально уходят умирать в одиночестве. Есть в этом какой-то глубокий смысл. Посторонние не оценят безобразия смерти, а даже наоборот — запомнят умирающего в этот самый неподобающий момент.
Я вот вас, похоже, навсегда запомню.
Ваше лицо стало сначала пунцово красным, а затем тёмно-серым, будто вы обмазались мокрым пеплом.
Вы сидели вот здесь, милая моя. На этом самом стуле в гостиной, около камина. А я ведь предлагала ранее перейти в спальную комнату, чтобы вы могли прилечь. Не захотели. Понимаю, вы никогда не пускали меня в спальную комнату. Это для вас священное место, Синяя Борода. Я прекрасно умею играть по правилам и отлично понимаю, зачем вы скрывали от меня ваш розовенький — о, такой девчачий! — ноутбук.
Вы хотели резко встать, это было видно. Стул опрокинулся, вы опёрлись о край стола, вытянулись в струнку — а из рта вдруг брызнула белая пена или слюна (мне не понять). Ваши глаза! Они словно выкатились из орбит, сделались красными, крутились туда-сюда. Ужасно, ужасно! Вы захрипели, застонали и вдруг упали вот так, прямо, лицом в пол. Даже что-то хрустнуло, но я сейчас не уверена, что тот звук был именно хрустом.
Вы умерли, милая моя. Страшно и абсурдно, в тот самый момент, когда я объясняла вам детали убийства Дениса.
(Технически, это не убийство, и я понимаю, что вы уже теперь никогда не узнаете подробности, но — поверьте! — я его не убиваю, как какая-то конченная психопатка. Я просто корректирую его смерть. Терпеливо, заметьте, и уже давно без всякой злости. Денис и так фактически мёртв. При его-то диагнозе)
Вы умерли, повторюсь! Мне бы хотелось, чтобы вы дожили до того счастливого мгновения, когда я вновь стану свободной и идеальной — простите за это слово! — в своём женственном вакууме существования, но выхода не было, поймите.
Я знаю ваш самый главный секрет, милая моя. Вы мечтали, чтобы ваша «взрослая» книга стала такой же популярной, как и детские. Все эти «Мальчик над городом», «Рисковый Костя Косточкин» — крутые мальчишеские сказки, но! — всего лишь сказки. А вам хотелось попасть в мир большой литературы.
За мой счёт (ай-ай-ай).
Один хороший тренер по личностному росту говорил мне, что гармонии в жизни можно достичь только в одиночестве, наедине с самим собой. Другие люди отвлекают, не дают погрузиться в глубины сознания, сосредоточиться на внутреннем «я». Именно поэтому йога так популярна среди семейных людей или тех, кто слишком много общается или имеет множество друзей. Человек подсознательно ищет тишины внутри. Понимаете, о чём я?
Вы теперь тоже внутри своего собственного я. Можете размышлять об ошибках, которые совершили.
Не верю в бога. Верю в то, что человек уходит в нирвану собственных мыслей, образов и ощущений. Он достигает после смерти высшего пика уединения с самим собой. Обращается в кокон информации (а эту крутую фразу я услышала на бизнес-тренинге два месяца назад! Золотые слова, согласитесь).
Я верю, что вы, милая моя, хорошая и всё понимающая Римма Ивановна, теперь счастливы. У вас там, наверное, полно ваших образов из книг. Особенно из детских. Парень из подворотни. Танцующая тень. Девочка и её говорящая ладошка. Я помню всех их…
Вы же были прекрасны в детской литературе. Ваши «взрослые» вещи я не понимала, хоть и прочитала их все.
Теперь ведь можно вам об этом написать, да? Тем более, когда я всё узнала.
Вы были талантливы при общении с детьми. Да что там — гениальны! Но умные глубокие вещи не для вас. Зря вы туда сунулись. Вы искренний человек, до глубины души — дети это ценят! А взрослых нужно обманывать. Мир вокруг построен из лжи. Если хотите, я додумалась до этого сама, лет в четырнадцать. Именно тогда развеялся счастливый миф детства, что нужно быть честным, и тогда всё получится. Фигушки. Во взрослой жизни никто не любит правды, всем нужна ложь. Причём это всегда индивидуальная, особая ложь, для каждого человека она своя, чтобы он жил в собственном мирке и никогда из него не вылезал.
Так вот, вы не умели правдоподобно лгать. Ваши «взрослые» книги такие же наивные и искренние, как и книги для детей. У вас даже серийный убийца в «Сломленной чести» вышел похожим на советского мальчика-пионера с горящим взором и вот этим вот всем. Зачем вам нужно было лезть во взрослую литературу, милая моя Римма Ивановна? Только время потратили и умерли не так, как хотели…
Мысли о ваших книгах увели меня от тяжёлого осознания реальности. А вот теперь посмотрела на вас и снова вспомнила. Ваша смерть… такая ненужная…
Давай честно, хорошо?
Вы ведь не знали, что я прихожу к вам время от времени, когда вас нет дома. Я пользуюсь вашим компьютером на первом этаже.
Я захожу под вашей учёткой и ищу нужную мне информацию. Она, скажем так, не совсем та, которую я бы хотела оставлять на своём компьютере в своих поисковых запросах.
Ещё я пользовалась ваши адресом для заказа некоторых вещей. Исключительно в добрых целях. Вы ведь тоже недолюбливали Дениса.
И ещё мне нужен был ваш городской телефон. У меня дома такой реликвии нет, а ваш отлично подходит для анонимных звонков.
Простите.
Иногда я приходила к вам, чтобы просто побыть в другом мире. Ваш дом — это моя йога и нирвана. Я переодевалась в ваши одежды, которые пахнут стариной, пылью, советскими временами и вашей молодостью. Я разыскала у вас в шкафах на первом этаже множество вещей из того века, из времени, когда вам было двадцать или тридцать лет. Это так мило! Платья, сапожки, блузки, рубашки, юбки, туфельки! Одевалась, бродила по комнатам, представляла, что я и есть знаменитая детская писательница, или даже — что я девочка из прошлого, прилетевшая в будущее.
Я лежала на ваших диванах, иногда засыпала. Один раз принимала ванну, хотя знала, что вы можете скоро приехать со своего литературного семинара или куда вы там ездили пару месяцев назад?
Я здесь отдыхаю душой и телом. В бесконечных разговорах с вами я могу быть искренней. А без вас, просто в пустом вашем доме, я вдобавок ощущаю невероятную лёгкость. Мне кажется, что проблемы решаться сами собой, что я снова становлюсь тем самым идеальным человеком, каким должна быть для окружающих. Мир жесток, он требует обмана, а я играю по его правилам. И только в вашем доме я шлю правила к чёрту и становлюсь самой собой. Той самой девочкой, которая пекла кремовые пироги не знала, что все вокруг её обманывают.
Поэтому, знаете, милая моя, любимая Римма Ивановна, я не хочу покидать этот дом.
Есть кое-какая идея.
Поймите меня правильно, если вызвать полицию, вылезут разные неудобные вопросы. Например, почему я не вызвала её сразу, а спустя несколько часов? И ещё — что такого было в вашем чае?.. Очень, очень неудобные вопросы.
Дом опечатают, появятся какие-нибудь ваши дальние родственники, о вас напишут в интернете, сюда будут приезжать журналисты, и я уже больше никогда не смогу зайти внутрь и почувствовать себя воздушным шариком, наполненный счастьем. Я ведь выжатая тряпка, помните? Мне нужен покой.
Я никому не скажу, что вы умерли. По крайней мере какое-то время. Неопределённое. Например, пока не умрёт Денис. Или эта его шлюха. Или пока всё вокруг не станет вновь стабильным, радостным и просто по-человечески простым.
У меня есть лёд, а у вас есть ванная. Читала об этом в какой-то книге. До похорон вы сохранитесь в прекраснейшием виде, моя милая. Я умою вас, оботру, сделаю так, чтобы вы выглядели ещё лучше, чем за пару минут до смерти. Буду менять лёд. Ухаживать. Вы — мой лучший цветок жизни, Римма Ивановна. А я здесь — наивная девочка из прошлого. Как же мне её не хватает…
Разве я могу отпустить вас, не попрощавшись? Но прощаться рано. Пойдёмте в ванную. Потом я съезжу за льдом, а потом спущусь на первый этаж (раз уж вы теперь всё знаете) и позволю себе побыть счастливой.
Самую малость.
Часть четвёртая. Глава 16
Толик позвонил в половине девятого.
Вернее, сначала звонила мама, как обычно, в начале седьмого утра, но Лера не слышала звонка, потому что незадолго до этого провалилась в какой-то чёрный, вязкий сон, похожий на выгребную яму, из которого отвратительно пахло.
Это была вонь откровений Наты, которые лились со страниц писем.
Истории из её прошлого. Рассуждения о настоящем. Обсуждение личной жизни с Денисом и маниакальное, детальное описание того, как она хочет избавиться от своего мужа.
Лера жадно пожирала глазами слова, написанные аккуратным почерком, но не находила самого главного — доказательств. В конце концов, Ната могла писать что угодно, но далеко не факт, что она воплотила свои идеи в жизнь. Ни одного ответа на вопрос — как именно Денис умер.
И как она это могла сделать.
Лера не сомневалась, что ответ мог быть в других письмах, которые остались в доме Риммы Ивановны Бельгоцкой. Возможно, письма найдут полицейские, но новостей о смерти писательницы не было ни в два часа ночи, ни в четыре утра. Оставалось только ждать.
Розовый ноутбук, который, судя по всему, принадлежал Бельгоцкой, оказался под паролем.
Посреди ночи Лера растолкала Вадика, который спал тут же, на диване, свернувшись огромным калачом, и спросила, умеет ли тот взламывать пароли. Сонный Вадик ответил, что не умеет, потом долго соображал, моргал раскрасневшимися глазами и наконец выдал, что в офисе постоянно околачивается Тошик-хакер, который славится разными нелегальными приёмчиками взлома.
— Завтра отнесу, посмотрим… — пробормотал Вадик и провалился обратно в сон.
А около пяти уснула и сама Лера. Это сработал «Ревинол» — третью таблетку Лера проглотила ночью. Иначе бы она не смогла ни закрыть глаз, ни оторваться от чтения. Плавали, знаем. Но сейчас организму и мозгу требовалась перезагрузка. Нужно трезво мыслить. Нужно двигаться дальше.
А разбудил её Толик.
— Ты вообще где? — спросил он хмуро. Видимо, тоже не выспался.
Лера представила, что Толик сидит в своём кабинете на кожаном кресле перед ноутбуком. Неловко отметила про себя, что сейчас ей не хочется ехать туда, не хочется снова ввязываться в долгую историю с выпивкой и сексом. Несколько дней с Толиком были похожи на прыжок с парашютом. Сегодня ночью она приземлилась, и слава богу, что не переломала ноги. Потому что впереди был ещё один прыжок…
— Сплю, — ответила Лера коротко. — Только проснулась…
— Тогда прости, конечно, но у тебя, кажется, провалы в памяти опять начались. Мы же договаривались, что в десять встречаемся.
— Встречаемся? — не сообразила Лера.
Лера из прошлого, всё ещё пьяная и радостная, пронеслась вихрем внутри головы, освежила события последних ночей. Точно. Договаривались. Обрывки бесед всплыли в памяти. Какая-то безумная идея про сорвать хайп и заработать денег на ностальгии. Толик просто так не отстанет. Он хотел её с кем-то познакомить. С ними в беседе участвовала Лиза, и она была в восторге, потому что Лера помнила её звонкий смех и восклицания: «Мы вернём нашу девочку на небосклон!»
Вроде бы, речь шла о фотографиях, интервью, каких-то съемках.
Хотела ли она сейчас возвращаться на небосклон? Два дня прошло, а как всё быстро изменилось в настроении, в жизни, да и вообще.
— Нужно пообщаться с одним человеком с популярного ютуб-канала, — произнёс Толик. Голос его всё ещё был хмурый, далёкий. — Если забыла, напоминаю: надо вернуть тебе имя, напомнить о себе. Заодно заработаешь. Ну, помнишь?
— Я не очень хочу, — слабо возразила Лера, хотя понимала, что уже не отвертится. После того, как сбилась со счёта от занятий сексом с Толиком, не отвертится. Посмотрела на Вадика, который спал тут же на диване, пытаясь уместить своё огромное тело на краю — одна нога свисала, голова уткнулась в подушку. — Я занята сегодня весь день. Может, перенесём?
— Ага. И потом я не увижу тебя ещё семь лет? Плавали — знаем. Ты, это самое, не ленись. Жду хотя бы к одиннадцати, адрес сброшу. Наведи марафет и приезжай в лучшем виде.
Он положил трубку, отрезав возможность ещё немного посопротивляться. Впрочем, Лера уже понимала, что поехать придётся. Хотя бы для того, чтобы объясниться с Толиком по-человечески и покончить, наконец, с прошлым. Ну или нырнуть в него снова, потому что так тоже может запросто произойти.
Она проскользнула в ванную комнату, приняла душ и немного пришла в себя. Пока готовила завтрак (омлет и гренки) проверила новостную ленту и снова не нашла ничего про смерть Бельгоцкой.
А если полиция не приезжала?
Позвонила маме, выяснила, что у мамы всё хорошо, листья в саду желтеют, траву она повыдёргивала и подожгла, закрутки расставила в подвале, и вообще мама скучает, когда же вы, наконец, непутёвые приедете. Лера тут же вспомнила про Пашку, и в горле засел тугой комок, когда обещала — врала, конечно же — что как только вырвутся из нескончаемого потока дел, так сразу и приедут.
Толик сбросил адрес — двадцать минут езды на автобусе, район возле кинотеатра. Сообщение было наполнено смайликами и сердечками. При взгляде на них Лера испытала неловкость и даже стыд. Во что она снова умудрилась ввязаться? Подумать только, несколько лет жила себе тихо, не вылезала из конуры уюта и тишины, работала ночами, отсыпалась днями, никого не трогала — а тут вдруг обнаружила себя то в постели одного любовника, то в квартире другого. А ведь ещё и Денис… как быстро она стала его забывать.
На кухню вошел заспанный и помятый Вадик.
— Ничего? — спросил он, зевая.
— Ничего, — ответила Лера. — Странно это всё. Ни слова о Бельгоцкой или хотя бы о Нате. Как будто никто не приехал по вызову. Или кто-то попросил их всех замолчать.
— Может быть, она позвонила своему папе? Он же бывший военный или мент, не помню точно. Из той категории, про которых снимают у нас на канале. Пашка говорил, что им как-нибудь тоже займутся.
Лера неуверенно пожала плечами. Её почему-то не пришло в голову, что Василий Ильич может быть во всём этом замешан. Ната, конечно, папина дочка, но вряд ли бы рассказала ему о трупе в ванной комнате в чужом доме. А даже если бы рассказала, как бы он отреагировал?
Она представила большого, широкоплечего Василия Ильича, одетого в офицерскую форму, что называется, с иголочки, с фуражкой «на два пальца от брови», несущего в ванную комнату труп. Как-то не вязалось. Не стал бы он покрывать дочь. Благородные офицеры так не делают. Но, с другой стороны, чёрт его знает, что остаётся от благородства у таких людей…
— Я могу за ним понаблюдать сегодня, — продолжил Вадик, прихватывая из сковородки гренку и забрасывая её в рот. — Мне самому интересно, если честно. Не знаю, что происходит, но интересно.
— Понаблюдай. Только про ноутбук не забудь. Обещал ведь вскрыть.
— Это Тошик сделает за десять минут. Он у нас специалист. После завтрака смотаемся.
— Ты один смотаешься, а мне по делам надо.
— Есть какие-то ещё срочные дела?
— Я вообще-то с другими людьми тоже общаюсь, — нахмурилась Лера, — И потом, ты сам отбивался обеими руками от всего этого и говорил, что я свихнулась. Забыл?
— Забыл, Лера. Честное слово. У меня все мысли стали, как вата. Смотрю на тебя — и обо всём забываю.
Она несколько секунд разглядывала Вадика, размышляя, разозлиться или нет на эти его мальчишеские глупые фразы. Вадик всегда себя так вёл, особенно когда ему было неловко. А сейчас для неловкости самое время, даже если сразу и не разобрать.
— Давай серьёзно, — сказала Лера. — Давай так, чтобы не было недопонимания. Я уже много чего плохого тебе сделала в своё время. И могу ещё сделать. Ты же понимаешь, что у меня с мозгами не всё в порядке. Я срываюсь. То одно, то другое. Два дня напивалась, курила, глотала таблетки и… проводила время с одним знакомым. Теперь я у тебя, и мне вроде как спокойно, не хочется никуда ехать, а хочется плюнуть на всё и полежать с тобой на диване. Просто обнять, понимаешь? Но это не значит, что через полчаса я не начну снова бегать по квартире в панике. Мне захочется дальше раскапывать это дело с Бельгоцкой, искать Пашку, выяснять, кто подослал ко мне блогеров и пускаем обо мне слухи. Я непостоянная, психованная дура. Термин какой-то есть, обозначающий таких, как я. Мне про него сто раз рассказывали, но всё время выветривается из памяти. Знаешь почему? Потому что я дура, как и было сказано… Ты правда хочешь, чтобы я сегодня сюда вернулась?