— Ох, Бэйли, прости. Я ляпнула, не подумав... Просто это единственное, что мне рассказывали о тебе в школе, что ты и твой парень были легендарной парой — красотка и гик. Вот почему я сразу поняла, что ты понравишься мне. Я не подумала, что это расстроит тебя. Мне так жаль.
— Все в порядке, — шепчу я.
— Мне правда очень жаль. — Шарлотта нервно закусывает губу, и в ее глазах появляется блеск, словно она на грани слез.
Я не хочу, чтобы она расстраивалась из-за того, что заговорила о Спенсере. Я так устала от того, что он — всегда запретная тема.
— Все нормально, честное слово, — говорю я. И не лгу. Укол скорби уже прошел. Я представляю Спенсера, и его образ заставляет меня улыбнуться. — Красотка и гик. Спенсеру бы это понравилось. Когда мы ходили гулять, он надевал футболку с надписью: «Она со мной, потому что я сделан из шоколада».
Шарлотта выдыхает, и ее плечи заметно расслабляются. Она опять улыбается, однако не той сверкающей улыбкой, которую я уже начала привыкать видеть у нее на лице.
— Похоже, он был забавным.
Я киваю.
— Угу. А еще очень милым и добрым... и внимательным, и романтичным.
— То есть… полной противоположностью Чейза Ленсинга.
Выдернутая из мыслей о Спенсере, я отвечаю ей прежде, чем вспоминаю, что рядом стоит моя мать.
— Скорее противоположностью Джейка. Чейз не так уж и плох, но он определенно не Спенсер, и я точно не пойду с ним на осенний бал.
— Бэйли! — Мама чуть не роняет раскаленный противень с печеньем, который достает из духовки. — Тебя пригласили на танцы, и ты не сказала мне? Ты что, отказала кому-то?
Не осуждение в ее голосе заставляет меня защищаться, а разочарование, которое излучают ее глаза.
— Я никому не отказывала. Лиз сказала, что Чейз собирается пригласить меня, но он так и не решился, а затем Шарлотта предложила пойти вместе с ней.
— Хотя я так и не получила официальный ответ на свое предложение, — говорит Шарлотта, скорчив мне рожицу.
Внезапно и Шарлотта, и мама устремляют глаза на меня. Шарлотта закрывает свой ноутбук, мама усаживается за стол, держа тарелку с теплым печеньем, и обе начинают ждать, когда я скажу, что согласна пойти. Выражение их лиц намекает, что они примут от меня только «да».
Пока я смотрю на их серьезные физиономии, мое сердцебиение ускоряется. Я плохо справляюсь с давлением и понимаю, что Шарлотта с мамой — это только начало. Если я не скажу «да» сейчас, то в итоге, скорее всего, уступлю кому-то другому. Но уж лучше Шарлотте, чем Чейзу.
Я тяжело вздыхаю, и мама с Шарлоттой, понимая, что одержали победу, радостно хлопают в ладоши.
— Мы отлично проведем время, поверь, — убежденно говорит мне Шарлотта.
Я встречаю через стол мамин взгляд и ее крошечную, предназначенную только мне улыбку. Она подталкивает ко мне тарелку с печеньем — предложение мира, — и говорит:
— Это пойдет тебе на пользу.
Я не уверена в этом, но что сделано, то сделано. Теперь мне остается только молиться, чтобы танцы без Спенсера не уничтожили меня окончательна.
Шарлотта забирает у меня тарелку с печеньем и отправляет липкие шоколадные творения в рот, поскольку я к ним и не притронулась. Сейчас я не голодна.
Мама встает, чтобы налить ей молока. Как только Шарлотта выпивает половину стакана, она убирает свой ноутбук. Видимо, выбрав тему доклада, мы сделали достаточно на сегодня. Застегнув молнию рюкзака, она снова мне улыбается.
— Слушай, раз ты уже сказала Джейку и Чейзу, что в субботу мы собираемся по магазинам, то может, так и поступим?
— Я ничего не придумала. Я правда пообещала маме, что поеду с ней и Джулией в город. Просто не планировала выбирать платье себе.
Я хочу было пригласить ее присоединиться к нам, но мама опережает меня.
— Ты должна поехать с нами, — говорит она, хлопая в ладоши, словно это самая блестящая идея, которая когда-либо приходила ей в голову. — Устроим день только для девочек. Маникюр-педикюр, пообедаем в каком-нибудь страшно дорогом ресторане и обойдем все обувные Манхэттена.
Шарлотта, удивленная предложением, закусывает губу — я вижу, что ее буквально распирает от желания согласиться, — но затем ее брови сходятся на переносице, и она качает головой.
— Не хочу навязываться на ваш день матери и дочерей.
На слове «матери» ее голос чуть вздрагивает, и я стреляю в мамину сторону взглядом, но она тоже заметила заминку Шарлотты.
— Глупости, — говорит моя мама. — Ты уговорила мою дочь пойти на танцы, от которых она столько отбрыкивалась, поэтому тебе положена привилегия почетной дочери на день. К тому же, поскольку у тебя, очевидно, больше влияния на нее, чем у меня, ты поможешь мне сделать так, чтобы она действительно дошла до конца и купила себе платье. Пожалуйста, поехали с нами. Мы будем рады тебе.
Шарлотта смотрит на мою мать почти что с благоговением. Ее глаза блестят, лицо расплывается в широкой улыбке, и она, рассмеявшись, энергично кивает.
— Хорошо.
Глава 7
Подбросив Шарлотту до дома, я возвращаюсь обратно, но из машины не выхожу. До ужина еще далеко, и мне не особенно хочется отвечать на мамины вопросы о Шарлотте и слушать ее болтовню о предстоящем походе по магазинам, о танцах, о том, как мне будет весело, и как она гордится тем, что я согласилась пойти.
У меня вряд ли получится подняться в свою комнату незамеченной — ох уж эта скрипучая лестница, — поэтому я решаю забраться в домик на дереве и сделать домашнее задание там. Петли на старом люке визжат в знак протеста, когда я впервые за долгие месяцы открываю его.
Я чихаю от осевшей пыли и, оглядев пустую комнатку, начинаю дрожать. Но не от холода, а от воспоминаний, которые живут здесь. В детстве это место было моей крепостью. Я представляла себя принцессой, а домик на дереве — своим замком. Он был огромным, волшебным миром безграничных возможностей.
Теперь он кажется маленьким и заброшенным. Играя здесь со Спенсером и Уэсом, я испытала столько счастья, столько волнения, столько радости. Теперь все эти чувства стали далекими воспоминаниями, такими же пыльными, как и старое, рассохшееся дерево, из которого сколочен домик для игр.
— Ты не приходила сюда несколько месяцев.
Голос Спенсера не пугает меня. Если и вызывать дух своей умершей половинки, то наше секретное, особое место подходит для этого лучше всего.
Прежде чем повернуться к нему, я жду, когда глаза перестанет щипать. Не хочу, чтобы он видел на моем лице что-либо кроме радости, которую дарит его присутствие — пускай и воображаемое. Наше время вдвоем не должно быть омрачено грустью.
Когда я поворачиваюсь к нему, моя улыбка сама собой становится искренней. Я знаю, Спенсер ненастоящий, но вижу его ясно и четко, как наяву. Каждая деталь его внешности на своем месте, вплоть до последней веснушки. Он — самое прекрасное, что я когда-либо видела.
— Здесь слишком много воспоминаний, — шепчу я.
Он оглядывает маленькое пространство и смотрит на одеяла, которые мы держали здесь для тех случаев, когда по ночам он забирался сюда и разговаривал со мной через окно. На подоконнике еще лежит его рация.
— Самых чудесных воспоминаний, — напоминает Спенсер с усмешкой, в которой сквозит озорство.
Я не могу разделить его шутливое настроение.
— Иметь дело с ними тяжелее всего. — Я тянусь к нему, но моя рука проходит сквозь воздух, и у меня обрывается сердце. — Сны мне нравятся больше. В них я могу прикасаться к тебе.
Его улыбка тускнеет, и я ругаю себя за то, что испортила ему настроение. Он жестом зовет меня на одеяло. Я усаживаюсь на свое старое место и разглаживаю одеяло, подготавливая место для Спенсера, хотя ему сейчас, в общем, неважно, на мягком он будет сидеть или нет. Он устраивается рядом со мной, оставляя между нами небольшое пространство. Мы так близко, и все же он вне моей досягаемости.
Он разглядывает мое лицо с такой острой тоской, что у меня щемит сердце — почти так же сильно, как в день, когда я смотрела, как он умирает. Его бесплотная рука зависает у моей щеки.
— Больше всего на свете я бы хотел еще раз поцеловать тебя, — дрожащим голосом шепчет он. — Той ночью я так и не попрощался с тобой. Не сказал, что люблю тебя.
— Я знала об этом, — утешаю я Спенсера, и мне на глаза наворачиваются слезы. — С того нашего первого поцелуя я никогда не сомневалась в твоей любви. Никогда.
Рука Спенсера падает на колени, но на его лице вновь загорается сияющая улыбка.
— Надеюсь. Я говорил это тебе по миллиону раз в день.
Я смеюсь. То был еще один рекорд Гиннеса, который он собирался поставить — сказать своей девушке «я люблю тебя» так много раз, как никто другой в мире.
Спенсер прикрывает глаза и прислоняется затылком к стене. Но не совсем упирается в доски, как было бы, если б он был настоящим. Выражение его лица становится безмятежным, и он всеми легкими делает вдох.
— Мне не хватало твоего смеха. Я рад, что опять слышу его. И мне очень нравится Шарлотта. Кажется, она возвращает былую тебя. Сегодня ты улыбалась чаще, чем за весь год.
Обсуждать новую подругу со Спенсером странно, но я знаю, почему он заговорил о ней. Я думала о том же самом после того, как отвезла Шарлотту домой, а Спенсер, в конце концов, — это отражение моих подсознательных мыслей. Конечно, он озвучивает то, что отягощает мой разум.
— А еще я рад, что ты, как я и надеялся, сходишь на танцы. Думаю, ты и правда хорошо проведешь время. Но мне кажется, что тебе следует пойти туда с парой.
Я выпрямляюсь так резко, что мои ноги, согнутые в коленях, соскальзывают вперед.
— Стой. Ты хочешь, чтобы я сходила на танцы?
Спенсер смотрит на меня краешком глаза, и уголок его рта дергается в усмешке, словно я ляпнула глупость.
— Конечно, хочу. Я же в прошлом году кинул тебя, ты забыла?
От его дерзкого заявления у меня перехватывает дыхание.
— У тебя была уважительная причина.
Спенсер, пожимая плечом, выгибает бровь.
— И тем не менее из-за меня ты не сходила на танцы. Не хочу, чтобы ты пропустила и эти. Бэйли, я хочу, чтобы ты пошла туда и как следует повеселилась. Насладись вечером с друзьями. Смейся и улыбайся… завоюй корону, чтобы я мог похвастаться перед всеми своими новыми приятелями на том свете, что в прежней жизни встречался с королевой осеннего бала.
Я хочу толкнуть его, забыв, что не могу прикоснуться к нему, и когда моя рука не находит сопротивления, теряю равновесие и падаю на бок. Мой локоть врезается в пол — просто идеальный способ вызвать жгучую боль и одновременно заставить меня разразиться истерическим хохотом.
Чтобы пощадить мои чувства, Спенсер старается не смеяться, но когда я перехватываю его сияющий взгляд, все-таки взрывается смехом.
— Это совсем не смешно! — скулю я, потирая локоть. Однако хихиканье в моем голосе говорит об обратном.
Спенсер успокаивается и смахивает с ресниц невидимые слезинки.
— Ты снова смеешься. — На его губах появляется задумчивая улыбка. — Который раз за сегодня? Третий или четвертый? Общение с Шарлоттой пойдет тебе на пользу. Как, кстати, и танцы.
— Наверное, — соглашаюсь я. Сегодня я впервые за долгое время чувствую себя чуточку лучше. — Может, в компании Шарлотты будет не так уж и плохо.
— Думаю, тебе стоит пойти туда с парнем.
— Что? — прыскаю я, думая, что он снова шутит, но он не смеется. Вся игривость в моем голосе испаряется. — Ты же не серьезно.
— Такая девушка, как ты, не должна быть на танцах без пары.
— О, то есть, ты предлагаешь сказать Чейзу «да»? Разрешить ему стать моим королем вместо тебя?
— Чейзу Ленсингу? — фыркает Спенсер. — Бэй, если ты когда-нибудь закрутишь с этим засранцем, я нашлю на тебя свое привидение.
— Умник, твое привидение уже приходит ко мне, и мне жалко тебя огорчать, но Чейз, вероятно, единственный оставшийся в школе парень без пары.
— Ты должна пригласить Уэса.
У меня приоткрывается рот, и я теряю дар речи.
Предложение прозвучало нарочито небрежно, но когда он отворачивается, я понимаю, что он совершенно серьезен. Чувствуя, что я смотрю на него, Спенсер бросает на меня мимолетные взгляды из-под своих густых рыжеватых ресниц.
— Уэса? — шокировано повторяю я. — Ты считаешь, я должна пригласить на бал Уэса? Ты пошутил сейчас, да?
Мое гневное восклицание заставляет Спенсера перейти в оборону. Он расправляет плечи и, нахмурившись, решительно выпячивает грудь.
— Почему нет? Он лучше Чейза Ленсинга, и у вас много общего. Вы хорошо проведете время и, возможно, потом даже станете парой.
Пусть его просьба и пропитана любовью, но она глубоко ранит. Он хочет, чтобы я двигалась дальше. Чтобы отдала свое сердце другому. И не просто другому, а его лучшему другу. Он ушел и теперь пытается передать меня лучшему другу, словно я одна из его драгоценных футбольных карточек. Как он может этого хотеть?
Отказываясь слушать его, я трясу головой. Это неправильно. Спенсер просто иллюзия, порождение моего подсознания, и я не могу хотеть того, что он предлагает. Я не могу даже рассматривать эту идею. Пригласить Уэса будет худшим предательством из возможных. И вызовет много вопросов, на которые после того страшного вечера я отказывалась отвечать.
— Нет. Это безумие. Я ему даже не нравлюсь. Он ненавидит меня с того самого дня, как я попросила тебя стать моим парнем.
Спенсер ерошит волосы, не зная, чем возразить, ведь он не может не помнить, какими натянутыми были мои отношения с Уэсом.
— Между нами троими все было… сложно, — признает он. Это такое преуменьшение, что мне становится даже смешно. — Но Уэс не хотел тебя ранить. Я знаю, что не хотел. Бэйли, дай ему шанс. Доверься мне. Пригласи его на танцы, и посмотрим, что из этого выйдет.
Я вспоминаю вчерашний день в школе и свое столкновение с Уэсом. Чувствую его запах, ощущаю вокруг себя его руки, слышу, как он глухим, ровным голосом спрашивает, в порядке ли я. Я ненавижу ту часть себя — очень большую часть, — которая действительно хочет пойти с ним.
Нет, я больше не могу этого выносить.
— Я не буду приглашать Уэса, и точка. Тема закрыта.
В этот момент в домик заглядывает моя сестра, и я от неожиданности взвизгиваю.
— Уэса Дэлани? — переспрашивает она. — Он такой сексуальный. Я бы убила за возможность пойти с ним на бал, пусть он и провел этот год в колонии для несовершеннолетних.
Я собиралась спросить, что она тут забыла, но ее слова отвлекают меня.
— В колонии?
Кивнув, Джулия проводит указательным пальцем по полу домика и, увидев, сколько там пыли, с отвращением морщится. Когда ее взгляд начинает блуждать по тесному помещению, я вдруг понимаю, что Спенсер ушел.
— Это самая распространенная теория в школе, — говорит Джулия. — Все думают, что после аварии Уэс вступил в преступную банду, а потом год просидел за решеткой. И теперь ему приходится быть на домашнем обучении, чтобы успеть окончить школу в восемнадцать.
Это самая нелепая вещь, которую я когда-либо слышала. Ну, после предложения Спенсера пригласить Уэса на танцы.
— И за что же, по вашему мнению, его посадили?
— За наркотики, нападение или угоны машин… — Джулия пожимает плечами. — Кто знает, да и кого это волнует? Ты видела его вчера? Он стал таким крепким и сексуальным — выглядит как настоящий плохиш, и ему очень идет. Он словно конфетка на палочке.
Я моргаю. Конфетка на палочке? Моя сестра сумасшедшая.
— Ты же в курсе, что была ненормальной, поскольку встречалась со Спенсером, а не с ним?
Я сердито смотрю на нее, и она закатывает глаза. Потом спрашивает, осознав, что я здесь одна:
— С кем ты разговаривала?
Пытаясь придумать, как же соврать, я примешиваю к лжи правду, чтобы она прозвучала более убедительно.
— С Лиз. Она хочет устроить для меня свидание на осеннем балу.
Она скептически смотрит на мои пустые ладони.
— С Лиз? А где твой телефон?
Джулия явно не верит мне — наверное, видела, что мой сотовый стоит на зарядке на кухне. Она ждет ответа, но я ни при каких обстоятельствах не могу рассказать ей, что вижу галлюцинации. Она и без того думает, что я психопатка. И наверняка сдаст меня маме и папе, а те запрячут меня в сумасшедший дом. Я решаю проигнорировать этот вопрос.