Она полезла за ключами, ожидая слов прощания, но он ждал, когда она откроет дверь. А когда дверь открылась, окатывая её запахом дома и застарелого одиночества, она сказала то, чего говорить никак не собиралась:
— Зайдёшь?
И он замер на секунду, не ожидая этого предложения, а может подумал о чём-то своём. Но глаза их встретились именно в этот момент, и ему понадобилась лишь доля секунды, чтобы понять, что это не просто приглашение зайти в квартиру.
Десять лет назад она продала бы душу дьяволу за то, чтобы он её поцеловал. Но то как он целовал её сегодня стоило больше одной её жалкой души. Она не знала, чем это заслужила. Но десять лет назад он точно не умел так целоваться.
Она отступала вглубь квартиры, оставляя на полу свою одежду, а он шёл за ней как слепой за собакой-поводырём, натыкаясь на косяки, сбивая локти, расстёгивая сам свою рубашку, спотыкаясь об её одежду. И ни секунды он не сомневался и ни на мгновение не дал ей возможности задуматься правильно ли она поступает.
Он повалил её на кровать и прижал собой, впиваясь в неё губами с новой силой. Она обхватила его ногами — он словно создан для неё. И весь остальной мир перестал для них существовать.
Звонкой барабанной дробью стучал по подоконнику дождь — это первое, что она услышала после его неровного дыхания.
— Боже! Где ты была всю мою жизнь? — сказал он, переворачиваясь на спину.
И ей вдруг стало стыдно, что она отказалась от него, заставила себя забыть, сбежала. Может, она действительно ему предначертана? А он ей? Может поэтому судьба повернулась так, чтобы они снова встретились?
А может им было предназначено встретиться именно сейчас, когда оба стали к этому готовы?
Он подпёр рукой голову, рассматривая её в упор.
— Муж, дети, кошки?
Она отрицательно покачала головой и задала ответный вопрос:
— Жена, дети, собаки?
— Две, но обе бывших. Дочь от первого брака. Ручной хорёк.
«Он ещё жив?» — хотела воскликнуть она. Именно известие об очередном хорьке потрясло её больше всего.
— Хорёк тоже девочка. Зовут Пипа, — продолжил он.
Значит новый. Прошлого звали Пончик.
— Прямо женское царство.
— Есть немного, — улыбнулся он. — Но хоть парень-то какой есть?
— Хоть какой есть, — соврала она. — Но живём мы не вместе.
— И кто он?
— Тебе зачем?
Она села и недоверчиво посмотрела на него через плечо.
— Хочу знать с кем придётся за тебя бороться.
Он выглядел серьёзным как никогда.
— Но ты права. Какая разница кто он, если ты создана для меня.
И опять это чувство сожаления, шорох пропущенных лет, горечь потерянных встреч. Поразительно, что это чувство предназначенности друг другу так остро почувствовали они одновременно.
— Тебе придётся бороться скорее с собой, чем с ним.
— Нет, ты не понимаешь, — он тоже сел. — Такого со мной никогда не было. Я словно знаю тебя всю жизнь. Словно здесь, в этом городе ты всегда была рядом. Незримо, незаметно, но всегда рядом. Именно из-за этого чувства я вернулся, едва закончив универ в Питере.
Он встал, натянул трусы, подошёл к окну, отдёрнул штору. Он смотрел на дождь, но думал о чём-то своём. И действительно выглядел озабоченным.
— Это чувство, — он повернулся. Хмурая морщинка между его бровей. — Именно из-за него я первый раз женился.
Он сел на кровать. Вещи разбросаны по полу, но она дома, поэтому просто встала и перешагивая через них достала из шкафа халат. Бинты уже ослабли настолько, что больше не мешали ходить. Но он смотрел на них, словно они что-то ему напоминали.
Арина, кажется, знала, что именно.
Однажды на соревнованиях она потянула ногу, и её коленку обмотали эластичным бинтом. Она не собиралась маячить перед ним, сидящим на низкой деревянной лавочке, ожидая своей очереди, но её так поставили. Она тупила и промахивалась от того, что постоянно думала о том, что он там сидит. А он злился, что она такая раззява, и сокрушённо взмахивал руками каждый раз, когда она пропускала мяч. Он не должен был её запомнить. Но он смотрел сейчас на её коленку, и она боялась, что он вспомнит и также взмахнёт руками.
Она завязала халат и села рядом.
— Иди сюда, — он посадил её к себе на колени.
Она украдкой взглянула на часы, обнимая его за шею. Время едва приближалось к четырём, но из-за дождя казалось, что уже глубокий вечер.
— Хочешь кофе? — предложила она.
— Варёный?
— Любой. Чёрный, крепкий, горький? Итальянской обжарки? Слоновий? Лювак?
Она понятия не имела какой кофе он любит. Она так много всего о нём не знала.
— Слоновий?!
Она слезла с его колен и пошла по квартире, по дороге включая свет как посадочные огни, по которым он должен найти дорогу на кухню и приземлиться прямо на мягкий диванчик.
— У тебя же этот вьетнамский талисман удачи и любви на пальце. Я думала про их слоновий кофе ты тоже в курсе.
Он сел точно в предполагаемое место — самое удобное на нескромных пятнадцати квадратах её любимого в квартире помещения.
— Любви? Серьёзно? Мне его товарищ с Вьетнама привёз, — хмыкнул он, рассматривая кольцо. — Интересно, не намекал ли на что. А ты ездила во Вьетнам?
— Было дело.
Она не задумываясь открывала и закрывала нужные шкафы — на своей кухне она чувствовала себя как рыба в воде.
— Так вот, слоновий кофе он как лювак, только ферментируют его не ласки, а пищеварительная система слонов.
— Я понял. Слоновьи какашки я не буду. Так же, как и Лювак. Что ты там говорила на счёт итальянской обжарки?
— А зря. Мусанг, он же лювак, он как твой хорёк. Милый, пушистый, коричневый. И кофе этот очень мягкий, без кислоты, без горечи. У меня даже специальная кружечка для его заварки есть. И сгущёнка. Ни с чем так вкусно не получается вьетнамский кофе как с нашей совдеповской сгухой.
Он недоверчиво поморщился.
— Но специально для тебя, так и быть, Лаваццо Оро.
— Кстати, бискотти, — сказала она, ставя на стол печенье. — Рекомендую как раз к кофе. А себе, я, пожалуй, плесну вина. Длинный что-то выдался денёк.
— А мне почему не вина?
— А ты за рулём.
Тон её не предполагал выражений, и она знала, он не возразит. Он всегда такой правильный, этот Андрей Савицкий.
— Так что там на счёт твоей первой женитьбы? — спросила она, ставя перед ним чашку дымящегося кофе.
— Я до сих пор не могу понять, как я мог так ошибиться. Но в ней было что-то такое, — он посмотрел на неё, подбирая правильное слово, — твоё.
— Ты не торопишься с выводами? — она сделала большой глоток, скрывая своё замешательство. — Мы знакомы всего пару часов.
— Это не важно, сколько времени мы вместе. Я понял, что именно тебя искал всю жизнь сразу, едва увидел тебя в том кафе в рваных колготках, с окровавленными коленями. Когда я увидел свою первую жену, мне казалось, я испытал такое же чувство. Я не увидел её. Я словно вспомнил её, узнал. Это как откровение. Только там все оказалось проще. Оказалось, мы учились в одной школе. Правда, я узнал об этом уже после свадьбы.
— Правда? — она едва не подавилась вином. — Не хочу тебя разочаровывать. Хотя есть соблазн подождать до свадьбы. Но со мной, Андрей Викторович Савицкий, ты тоже просто учился в одной школе.
— Я знаю, Арина Александровна Перова.
— Альстен. Арина Александровна Альстен. По мужу.
— Так значит, муж всё же есть? — он окунул в кофе твёрдое печенье.
— Да, он есть, но мы два года назад развелись. Не сошлись характерами.
Он удовлетворённо вздохнул и поднял глаза от кружки.
— А моя первая жена была твоей одноклассницей. Я именно из-за тебя с ней развёлся.
Сейчас он её не на шутку удивил. Но смутная догадка уже царапала душу.
— Анфиса? Анна Фисенко стала твоей первой женой?
— Теперь она Анна Савицкая.
«Сука!» — хотелось крикнуть ей, но, чтобы справиться со своими чувствами, она встала и подошла к окну. «Господи, она же наверняка рассказала ему о том, какая я дура. Обо всех тех глупостях, что я делала. Ведь она знала всё-всё.»
— И как много ты знаешь? — она повернулась, думая о том, какое выражение лица она сейчас увидит на его лице.
— Достаточно, — ответил он уклончиво и чуть заметно улыбнулся.
— Если всё-всё. А зная Анфису, могу с уверенностью сказать, что она смаковала каждое моё слово и не раз. Я не понимаю, что тогда ты здесь делаешь.
— Скажи, Арина, как много людей, которые бы тебя искренне любили, ничего не требуя взамен ты знаешь? Родители и прочие родственники, конечно, не в счёт.
Она ненадолго задумалась. Всего один парень признался ей как-то в любви. Но надолго ли он сохранил свои чувства после того как они расстались?
— Пожалуй, ни одного, — призналась она.
— Вот и меня никто никогда не любил. — Он сделал паузу. — Кроме тебя. Ни твоя подруга Анфиса, ни моя вторая жена, ни все те девушки, с которыми я проводил время. Никто, кроме тебя. А я так хотел знать, что это такое.
Он встал и подошёл к ней. Запустил руку в её распущенные волосы. Притянул её к своим губам за шею. И вышел не просто поцелуй. Чувствовалось в нём какое-то волшебство. Когда от тебя ничего не ждут, кроме искренности. Ничего, кроме этого поцелуя. Ничего, кроме того, что ты всю жизнь хотела отдать, не смея даже и надеяться получить равнозначное взамен.
И её тело отзывалось на этот поцелуй, не похожий ни на один другой в её жизни.
Он унёс её в спальню на руках. И это оказалось настолько же лучше, чем в первый раз, на сколько её самый первый случайный секс отличался от того, что произошёл у них меньше часа назад.
— Прости, но теперь мне не даёт покоя твой парень. — Он собирал вещи, так и раскиданные с прошлого раза по полу.
— Тебе не о чем беспокоиться! — Пыталась отмахнуться она, уже сожалея о своей лжи. — Он никогда не бывает в этой квартире. Обычно мы встречаемся у него.
— Меня беспокоит сам факт его наличия. Честно говоря, я не ожидал, что все произойдёт так быстро. Я просто хотел тебя проводить, просто присмотреться, поухаживать. Прикинуть, есть ли у меня шансы.
Он стоял голышом, опираясь руками на стул, на который он аккуратно повесил свою рубашку.
Раз, два, три... семь! Пуговиц на ней оказалось семь, а значит, под его брюками скрывалась всего одна. Впрочем, то что там скрывалось за гульфиком, кроме пуговиц рубашки, она рассматривала с не меньшим интересом. Но Андрея сейчас интересовали вещи куда более серьёзные, чем его член.
— Я уже жалею, что лишила себя такой приятной части событий. Но я, наверно, испугалась, что такой случай мне больше не представится — встретить тебя снова. Хотя намерений затащить тебя в постель у меня не было.
— Зато у меня были.
Он чуть не с места прыгнул плашмя на кровать и только хороший упругий матрас не позволил Арине спружинить с кровати на пол.
— Я не хочу уходить, — он с ловкостью фокусника достал из-под подушки телефон. Она даже не заметила, когда он успел его выключить и туда засунуть. — Но, к сожалению, должен.
— Ты так легко избавил меня на сегодня от всех моих дел, а свои отложить не можешь?
Лёгкая паника, что он уйдёт и больше не вернётся начинала превращаться в тяжёлую, чем больше он говорил.
— Я не директор предприятия, а всего лишь наёмный работник. К тому же государственной структуры. Должен отрабатывать деньги налогоплательщиков.
Он поцеловал её в голое плечо и поднялся.
— Ты уже успел навести обо мне справки?
— Упаси Бог! Просто перезвонил по тому номеру, что ты набрала и твоя Виолетта без наводящих вопросов мне все про тебя выдала.
— Уволю, засранку! — сказала она в сердцах. Так не хотелось быть для него совсем открытой книгой. Мало того, что Анфиса сдала её с потрохами. Теперь вот собственная секретарша. Надо, наверно, подумать о маломальской системе безопасности в офисе. Хотя зачем? Ведь не далее, как сегодня в обед она собралась закрывать своё неприбыльное дело.
— Не скучай! — полностью одетый он нагнулся и поцеловал её так нежно, что она подумала, если он не вернётся, этот поцелуй займёт в её коллекции первое место. — Не вставай, я найду выход. Не беспокойся, я сам захлопну дверь!
Последние слова он прокричал ей уже из прихожей. И только когда щёлкнул замок, она поняла, что не сможет ему даже позвонить. Потому что не с чего и номера своего он ей тоже не оставил.
Всю ночь ей снилась её одинокая жизнь. Не события прошедшего беспокойного дня. А будущая жизнь, в которой Андрей так и не вернулся. Ей снилось как она его ждёт, как вздрагивает от каждого звонка, как ловит в толпе похожие на него лица, как столбенеет от вида крутобоких джипов на улице. Но это всегда не он. Всегда кто-то похожий, но идущий мимо. И это чувство тоски и одиночества так измотало её, что она проснулась посреди ночи совершенно разбитая.
Она встала выпить воды. Убралась на кухне. Сняла ненавистные бинты. И только потом увидела, что ещё только одиннадцать вечера. Ночь ещё даже не началась. Она сделала себе бутерброд и налив ещё бокал вина забралась со всем этим богатством в кровать, не боясь больше ни крошек, ни винных пятен, чего она раньше себе никогда не позволяла.
В новостях показывали раскуроченное кафе, Андрея крупным планом, садящегося в помятый джип — как она и предполагала кто-то снял все произошедшее на телефон и уже предоставил местным СМИ.
Наверно, ей уже обзвонились. Но её телефон так и остался там, погребённый под осколками. Хотя ощущалась в этой информационной тишине какая-то особая прелесть. Словно она умерла. Словно её и правда больше нет.
"Имя девушки, извлечённой из-под обломков и доставленной, по предварительным сведениям, в одну из больниц, остаётся неизвестным." Сообщалось бегущей строкой.
Глава 4. Лисёнок
Ехать в дождь на мотоцикле — то ещё удовольствие. Особенно в городе. Машины окатывают грязными потоками воды, визор мотошлема "потеет", руки мёрзнут, а водонепроницаемый костюм ожидаемо промокает. Но мотоцикл давно стал для него частью его самого, о таких мелочах как дождь он давно не думал. И о таких вещах как парковка тоже.
Он поставил свой байк прямо под козырьком крыльца детской краевой больницы. Проезжая, приветливо кивнул охране, прячущейся от ливня в маленькой будке. Им даже шлагбаум не пришлось открывать — он проскользнул в проход для пешеходов. Он так часто бывал здесь за последние шесть лет после того как Алисе поставили неутешительный диагноз — муковисцидоз, что чувствовал себя здесь своим. Последнюю неделю он бывал здесь каждый день.
— Привет, лисёнок!
Белый халат он накинул прямо поверх промокшей куртки, а шлем держал в руках.
— Привет, ковбой!
Его семилетняя сестра радостно улыбнулась при его появлении. Он постарался поддержать в ней этот оптимизм и тоже улыбнулся. Сделать это было с одной стороны нетрудно — он обожал свою сестрёнку, а с другой стороны — эти черные круги у неё под глазами, тяжёлое дыхание, пластмассовая трубка, подведённая к маленькому гордо вздёрнутому носику — все это выглядело так противоестественно. Но что толку думать об этом.
— А где мать? — он осмотрелся по сторонам в маленькой палате, ища признаки присутствия женщины.
— Мама сегодня не приходила, — сказала девочка, опуская глаза в альбом, в котором она что-то самозабвенно рисовала. — А доктор Петров просил тебя зайти, если ты придёшь раньше семи.
Он посмотрел на часы — восемнадцать сорок пять.
— Тогда я к доктору, — он положил на стул шлем. — Не скучай!
— Хорошо, — ответила девочка, не отрываясь от рисования.
— Можно? — он заглянул в ординаторскую.
— Заходи, Максим, заходи, — благовидный немолодой доктор, показал рукой на кресло напротив себя.
— Я постою, — ответил парень, критически осматривая свои мокрые штаны.
— Как скажешь, — не стал настаивать врач. — Долго тебя не задержу.
— Как она?
— Не буду тебя обманывать — не очень. — Он тяжёл вздохнул. — Синегнойная инфекция. Нужен курс Бромистина.