— Этот из личной охраны Велейры. Что он тут делает?
— Пришел к нам ночью с оружием, — Мариус старался говорить спокойно, но его самого уже начинало потряхивать, — полагаю, хотел зарезать Алайну. И все же, что стряслось с королевой?
Король покачал головой, все еще разглядывая мертвеца.
— Не знаю. У нее начались судороги, чего отродясь не было. Изо рта пена пошла. Она стала кричать, что это ты на нее напал. Ты же маг.
— Да, я маг, — Мариус кивнул, — поэтому, чтобы защитить Алайну, я установил на ней ловушку. Любой, желающий причинить вред моей птичке, должен был умереть. А заодно задело бы того, кто подослал убийцу. Судя по всему, заказчик найден? И также могу предположить, что именно королева пыталась убить Алайну, когда та жила в моем доме.
— Откуда ей знать, где жила моя девочка, — король мрачнел на глазах.
— Королева владеет магией. Даже не так. В королеве есть частица магии Пелены. Наверное, не очень много, но — достаточно для того, чтобы создать простейшее поисковое заклятье на основе вашей крови. Самое элементарное, почти интуитивное.
— Магией? Велейра? — крагх пожал плечами, — ты так уверенно говоришь об этом, страж. А как докажешь?
— Я докажу это легко, — сказал Мариус, — учитывая, что вся магия мира сейчас сосредоточена в Пелене, любая частица Пелены признает мага.
Плечи короля опустились. Он еще раз окинул взглядом Мариуса, застывшую в страхе Алайну и приказал:
— Следуйте за мной.
Мариус вздохнул.
— Мне бы одеться, ваше величество. Я понимаю, что как раб, не смею рассчитывать на одежду. Но вряд ли вашей дочери понравится, что ее собственность разгуливает по дворцу голышом.
Сантор только передернул плечами и повернулся к двери. Уже на пороге бросил:
— Тебе дадут одежду. А я… я буду вас ждать в королевской опочивальне. Рядом с Велейрой.
* * *
Чуть позже он уже шагал по коридору вслед за воином, сжимая узкую кисть Алайны. Коридоры странного дворца вились, изгибались, словно корни гигантского дерева, и порой у Мариуса появлялось ощущение, что они бредут по кишечнику жуткого порождения тех самых нижних слоев астрала, о которых столько было говорено в Надзоре. Ему выдали одежду, шаровары и что-то вроде свободной туники, а вот сапог пока не нашлось, поэтому Мариус шел босиком.
Алайна семенила рядом мелкими шажками. Она молчала, но то и дело Мариус ловил ее встревоженный взгляд. Ему хотелось обнять ее, пригладить топорщащиеся перышки и пообещать, что все будет хорошо. Но в последнем Мариус и сам не был уверен до конца: ведь они только в начале пути. А впереди — Надзор, Магистр… Неизвестность.
Наконец они остановились перед резными дверями, которые были открыты. Мариус, повинуясь жесту сопровождающего, осторожно заглянул внутрь и не сдержал победной улыбки. В комнате, на огромной кровати, возлежала королева — но возлежала так, что сразу было понятно: Петля Смертника приложила ее неслабо.
Велейра лежала на спине, обессиленно распластав крылья и разбросав в стороны руки и ноги. Ее грудь тяжело поднималась, с губ слетали клокочущие звуки, как будто ее легкие оказались заполнены жидкостью.
Сантор сидел рядом, в широком кресле и, упершись подбородком в сцепленные пальцы рук, неотрывно смотрел на свою королеву. Потом его взгляд медленно переполз на Мариуса.
— Что скажешь, страж?
— Я уже все сказал, ваше величество.
Он поклонился и вошел, не отпуская руки Алайны. Хотя, может, ей и не нужно было все это видеть.
— Петля Смертника — весьма мощное заклинание, — пояснил он, приближаясь к королевской постели.
Мариус взглянул в лицо Велейры и холодно улыбнулся. Тварь, которая пыталась убить его синюю птичку, жестоко страдала: прекрасное лицо перекошено и оскалено, по щеке пролегла струйка слюны вперемешку с кровью из прокушенного языка. Руки и ноги словно выкручены в суставах, трясутся непрестанно. То еще зрелище. Можно и пожалеть бы, но Мариус вспомнил, с каким удовольствием королева распарывала своей магией его рану, и вымел жалость прочь как чувство совершенно неуместное.
Между тем при виде Мариуса королева заклекотала, забулькала. Ее трясущаяся рука медленно поднялась вверх, скрюченный палец указал на Мариуса. Она что-то силилась сказать, но добилась лишь того, что еще раз прикусила язык.
— Она умрет? — глухо спросил король, — это твое заклятие — оно смертельно?
— Если вы этого захотите, ваше величество.
Крагх помолчал. А потом глянул исподлобья и сказал:
— Я не знаю. Я не знаю, что мне делать с женщиной, которая столько лет была рядом, но пыталась убить мою дочь. Да и почему я должен верить тебе, страж Надзора? Тому, кто убивал крагхов?
Мариус пожал плечами.
— Вы хотите доказательств? Пусть принесут фрагмент Пелены, и мы все увидим, что королева много лет скрывает от вас свой магический потенциал.
— И в самом деле, — задумчиво пробормотал Сантор, а затем крикнул, — принесите частицу Пелены.
Мариус оглянулся на Алайну. Она молчала, изредка бросала неприязненный взгляд в сторону королевы. Мариус огляделся, увидел свободный стул и подвинул его Алайне.
— Садись. Ты и без того устала.
Она улыбнулась уголками губ и послушалась. Легонько пожала его руку и принялась терпеливо ждать, вздрагивая при каждом шумном хрипе со стороны кровати.
Наконец в коридоре затопали, клацая жесткими когтями по камню, и в спальню вошел крагх. Он нес на вытянутых руках сосуд из совершенно прозрачного стекла, огромных размеров колбу, в самом центре которой драгоценной каплей сверкала частица Пелены. Мариус оглянулся на короля — тот едва заметно кивнул. Тогда крагх передал сосуд в руки Мариусу и, стоило взяться за стенки, Пелена внутри ожила. Мгновенно растянулась нитью, соединив ладони Мариуса друг с дружкой.
— Вот видите, ваше величество, — он поднял сосуд повыше, чтобы видели все приутствующие. Король, воины, Алайна. — Пелена притягивается к носителю магии, то есть, к частице ее самой. Что будет, если сосуд возьмет в руки не-маг? Кто хочет попробовать? Ничего страшного не произойдет, тем более, что отважный воин принес нам его.
— Я хочу, — вдруг подала голос Алечка.
Мариус обернулся к ней, протянул пузатую посудину.
— Возьми.
Алайна с любопытством уставилась на Пелену, снова собравшуюся в центре и как будто стремящуюся занять положение как можно дальше от стенок сосуда.
— То есть, в Алайне магии нет, — пояснил Мариус, — а теперь давайте отдадим Пелену в руки королеве…
— Я сам, — хмуро сказал король, — не трогай ее… Она пока что моя. Пока что…
Он взял колбу из рук Мариуса, затем присел на край кровати. Велейра что-то забормотала, попыталась сопротивляться, но ее руки тут же оказались прижаты к колбе по обе стороны. Капля внутри дернулась и медленно, словно демонстрируя всем свои радужные переливы, растеклась к ладоням Велейры.
Сантор безмолвно высвободил колбу и передал ее обратно воину. Мол, унеси. А потом, склонившись над королевой, отвесил ей звонкую оплеуху.
— Что еще ты от меня скрывала? Что еще? Что ты успела натворить?
Изумрудные крылья мелко затряслись, и Мариус подумал, что Петля Смертника была бы куда милосерднее, если бы просто убивала всех связанных друг с другом участников покушения. То, что испытывала сейчас Велейра, походило на паралич. Упаси Пастырь испытать подобное — оказаться запертым в собственном теле без возможности бегства.
Но королева хотела убить его птичку, напомнил он себе.
К тому же, может скрывать еще много интересных секретов.
Понятное дело, что Сантор, скорее всего, теперь ее казнит. Но неплохо бы для начала узнать, чем еще развлекала себя эта знойная зеленокрылая красотка.
Мариус вытер холодный пот, выступивший на лбу. Все же он устал, очень. Колени дрожали, спина болела, руки трясись. Прекрасный, просто великолепный образец стража.
— Послушайте, ваше величество, — сказал он, — если хотите, я облегчу состояние королевы. И вместе с этим я могу построить конструкт Правды. Тогда ее величество будет правдиво отвечать на любые ваши вопросы.
Сантор медленно, словно сомневаясь, сделал шаг в сторону от королевы, и та завыла — тонко и тоскливо, что пробрало до самых костей.
— Делай, — только и сказал король.
Мариус кивнул.
— Когда будет готово, я бы хотел оставить вас одних и вернуться с Алайной в ее покои. Мне не нужны королевские тайны. Да и рана дает о себе знать.
Не дожидаясь ответа, он подошел к кровати, наклонился к Велейре и, не обращая внимания на ее исполненные ненависти взгляды, принялся выплетать сложный конструкт заклинания, выдергивая из себя призрачные зеленые нити, одну за другой.
ГЛАВА 11. Тайные комнаты
Алька шла за Мариусом и видела, что каждый следующий шаг дается ему все сложнее. Наконец он остановился, оперся рукой о стену и пробормотал ругательство.
— Что? — подскочила она, заглядывая в лицо.
По лбу стража стекали крупные капли пота, виски были мокрыми. Но он слабо улыбнулся.
— Его величество приступил к допросу. Из меня конструкт тоже изрядно тянет.
— Мы почти пришли, — Алька кивнула в сторону коридора.
До двери в спальню и правда оставалось недолго, пару десятков шагов. Мариус тоже посмотрел туда и покачал головой.
— Ты еще не набрался сил, а сотворил такое заклинание, — сварливо добавила Алька. У нее складывалось ощущение, что мужчины — все равно, что дети малые. Сам едва на ногах держится, а все туда же, отвоевывать справедливость и геройствовать.
Он поднял руку, приобнял ее за плечи и притянул к себе. Алька чувствовала, как бешено колотится сердце, как все тело содрогается в болезненных спазмах.
— Я страж, маленькая, — прошептал Мариус, — Сантор должен верить в мою неуязвимость. А откат от конструкта Правды… Это неприятно, но пройдет.
Алька вздохнула. И, чувствуя себя мудрой и опытной женщиной, подставила под руку Мариуса свое плечо.
— Идем.
— Идем, — согласился он и ощутимо оперся на нее. Алька вдруг открыла для себя, что Эльдор изрядно тяжел. Ну кто бы мог подумать? А на вид ни разу не толстый, худощавый, живот, вон, вообще к позвоночнику прилип.
Кое-как они доковыляли до спальни, и там он рухнул в постель, обливаясь потом. У Альки самой руки тряслись, но она подсела рядом.
— Чем я могу помочь?
Мариус приоткрыл глаза.
— Надо рану посмотреть, маленькая. Помоги мне раздеться. Главное, чтобы то, что сейчас делает король со своей королевой, не потянуло мой резерв настолько, что все разойдется снова…
Потом они вместе снимали с Мариуса тунику, снимали тяжело и долго, потому что застежка не была предусмотрена и вовсе. С повязкой тоже пришлось повозиться, но когда Алька подняла куски полотна, то ахнула. Рваная рана полностью затянулась, на месте кровавой борозды теперь багровел неровный рубец.
— Что там?
Алька осторожно, кончиками пальцев коснулась нежной кожицы.
— Все в порядке, я думаю. Ничего не открылось. Наоборот, все заросло.
— Вот и отлично, — Мариус зевнул, — Алайна, мне надо поспать. А ты ложись рядом. Просто будь рядом, хорошо?
— А друг у королевы есть еще сообщники? — она тревожно всматривалась в блестящее от пота лицо стража, — я как-то сразу не подумала.
— Но моя сеточка все еще на тебе, не переживай, — Мариус улыбнулся и закрыл глаза, — иди ко мне, маленькая. Хочу тебя… чувствовать. Тогда мне легче.
Его дыхание постепенно выравнивалось, взгляд затуманился. Алька помялась несколько мгновений — все еще непривычно было спать в одной кровати с тем, кого еще недавно считала врагом. Потом подумала о том, что с этим мужчиной ей уже стесняться совершенно нечего. Во-первых, голой он ее видел, во-вторых, ухитрился пощупать даже в тех местах, которые можно щупать только мужу и в-третьих, наконец, сделал предложение, на которое она ответила "да". Ну а перья… А что — перья? Ничего она с этим поделать не может, и если Мариуса этот вопрос не смущает, то ее и подавно не должен. Алька быстро разделась, сложила крылья плотнее, чтоб не мешали, и легла рядом. Набок. Положив голову на согнутую в локте руку.
Мариус спал, и в тусклом свете лайтеров Алька могла беспрепятственно рассматривать его профиль. Надо сказать, профиль у приора Эльдора полностью соответствовал обращению "ниат", то есть был самый что ни на есть аристократический. Довольно высокий лоб, густые черные брови с коварным изломом, нос с небольшой горбинкой, отчего все лицо приобретало несколько хищное, зловещее выражение. Взгляд Альки остановился на губах Мариуса — от одного их вида ее в жар бросило. Вспомнила, как он ее целовал, требовательно, напористо. Подчиняя и заставляя самой тянуться за этой изысканной лаской. И, сознательно отметая все опасности, которые их ждали, Алька впервые задалась вопросом — а что, собственно, у нее с этим мужчиной? А у него с ней?
— Мамочка, — беззвучно прошептала она в золотистый сумрак спальни, — как жаль, что тебя нет рядом.
И слезы навернулись на глаза. Вспомнила, как мама — та, что вырастила — заплетала ей косички. А Алька, маленькая, по пояс маме, тянется на цыпочках, смотрит в зеркало.
"Вырастешь такой красоткой, Алечка. Женихов придется палками отгонять, чтоб остался только самый лучший".
Судорожно выдохнула.
Если бы мама была рядом… С ней хотя бы можно было посоветоваться. Спросить, наконец, любовь — это как? То, что она бросилась спасать Эльдора, закрыла собой от чудовищной твари — это любовь? Или просто не хотелось, чтобы он погиб так глупо и безрассудно? Или тех, кто не нужен, не спасают? А если спасают, то для чего?
Алька нащупала в темноте перстень, который приняла. Может быть, не стоило так торопиться? Она так и не разобралась в себе, что чувствует к Мариусу. Да, он был хорош, с какой стороны не глянь: статный, не старый, такой, что защитит. К Тибу отнесся так хорошо, как не всегда к родным детям относятся. Да и в том, что он был не прочь уложить ее в постель, сомнений не возникало. А то, что до сих пор этого не сделал, намекало на серьезность намерений. И все же, все же… Алька пыталась найти, нащупать в неизвестности то, чем можно померить любовь и определить, она ли это, или просто привязанность, симпатия — и не могла.
Тогда она просто закрыла глаза, но сон не шел. Вспоминались их самые первые встречи. Когда поймал ее, двуликую. Боль во всем теле, грубая подошва сапога на шее. Когда забирал из тюрьмы. И как она ловила его взгляды, когда работала, когда мыла окна, помогала Эжени стряпать на кухне, собирала яблоки в саду. Он ведь… частенько смотрел на нее, а ее бросало то в жар, то в холод от тяжелого взгляда приора. И в мыслях не было, что когда-нибудь между ними будет что-то… непонятно, любовь ли, но явно что-то особенное, очень личное. То, что действительно их связало.
Алька приподнялась на локте, посмотрела на грубый шрам через грудь. Он начинался сразу под ключицей, сворачивал вниз и вбок, по ребрам. Наверное, это было очень больно — не просто так Мариус потерял сознание прямо на арене. И, наверное, для него было непростым решением вот так взять — и явиться за Пелену. Он знал, что его там ждет. И не отступил, не побоялся рискнуть ради них двоих. Алька подалась вперед, наклонилась над шрамом и, сама не зная зачем, легонько коснулась его губами. Как будто это могло помочь тканям скорее восстановиться. Отпрянула, испугавшись саму себя, нервно облизнула губы. На них остался солоноватый вкус пота, и Альку всю вдруг тряхнуло. Внезапно проснулось необузданное, почи животное желание запустить пальцы в его коротко стриженые волосы, ощутить его горячие губы… везде. И прикосновения его рук. А еще — прижать его голову к своей груди, так, чтоб и ему было хорошо и спокойно. Так же, как ей в его объятиях.
Алька покосилась на лицо спящего — оно казалось спокойным, ресницы чуть заметно подрагивали. А она тонула, барахталась в волнах такого странного и сладкого желания, еще раз прикоснуться губами к его груди, пройтись по шраму, отмечая каждый дюйм поцелуем, забирая боль и принося удовольствие. Алька сглотнула. И поцеловала еще раз, с закрытыми глазами, пытаясь ощутить на губах его вкус, смешать все воедино — запахи кофе, старых книг, память об обжигающих прикосновениях… как тогда, когда ей было непозволительно хорошо в его руках. Странная тяга, целовать мужское тело. Верх неприличия. Но почему тогда настолько нравится?