— Что значит вместе?!
Собственный дрожащий от горя голос показался Уне чужим, и она еще раз повторила эти слова, словно пробуя на вкус их горечь:
— Что значит вместе?..
Уна замолкла, прислушиваясь к адскому хохоту, что стоял у нее в ушах. Ей казалось, что этот враждебный, чужой мир был населен демонами, они прятались в каждом предмете, в напольных вазах с роскошными цветами и в точеных каменных колоннах, в темных витражах на окнах и с каждой ступеньке лестницы, ведущей в общий холл, и теперь эти чудовища издеваются, смеются, скаля зубы и выпяливая языки, заглядывают в ее покрасневшее от стыда лицо, чтобы как следует рассмотреть ее ужас и смятение.
Аргент с Игрейной!.. Это означает, что в этом мире, в этой реальности и в этой жизни между ней и великим магистром ничего нет и не было. Может, он и свозил ее на прием к Алому Королю, но сердце его отдано Игрейне, и с ней он проводит ночи, ее ласкает, ее дразнит волшебными настоями, рисуя на ее дрожащем от страсти теле причудливые узоры!
Дерек посмотрел на нее как на неразумное дитя, в его взгляде мелькнула жалость.
— Я подумал, — произнес он с некоторым затруднением, — что тебе лучше быть готовой к этому. Я должен был сказать; прости. Но он действительно с Игрейной… как будто. Я видел их в холле; он склонялся над ней и что-то шептал ей на ухо, а она…
— Достаточно! — выкрикнула Уна, трепеща от стыда и боли. — Да как такое может быть?!
— А вот так, — отозвался Демьен, и теперь Уна поняла, отчего принц рвал и метал с утра. Он ведь тоже потерял свою девушку — ту, что спас, и в которую влюбился с первого взгляда, потеряв голову. И вместо теплого, живого чувства и значимого, близкого человека теперь зияла пустота, черная дыра, холоднее, чем вековой стылый лед. И выхода нет…
— Возьми себя в руки, — произнес Дерек. — И не кидайся на него с вопросами. Это может показаться остальным подозрительным. Он спрашивал о тебе, а значит, тебе придется пойти к нему в кабинет.
— Спрашивал? — с надеждой переспросила Уна, отерев покрасневшие, заплаканные глаза.
— И не надейся даже, — жестоко ответил Дерек, заметив эту трепетную нотку и задушив надежду девушки в зародыше. — Он говорил о каких-то письмах для тебя. При этом он не переставал болтать с Игрейной и поддерживать ее под локоток. Так что будь сильна. Возьми себя в руки и ничем не выдай себя. Сейчас, когда в каждом могут заподозрить некромага, любое странное поведение станут рассматривать…
Уна не дала ему договорить.
— Боже, как ты стал бессердечен и безжалостен! — вскричала она, перебив речь Дерека, заставив его четкие слова, которые он складывал как ровные кирпичики в кладке, замолкнуть.
— Я же отдал свое сердце, — напомнил Дерек с неудовольствием, — чтобы спасти твоего брата. Вчера это тебя как будто не сильно тронуло. Так отчего злит сегодня?
На мгновение Уне показалось, что Дерек издевается над ней, но, всмотревшись в его лицо, она не заметила ни единой искорки смеха в его красивых, чуть печальных глазах. Нет, он не язвит и не шутит; словно покрытий инеем, светловолосый, он как будто замерз изнутри, превратившись в ожившую красивую статую.
— Иди, — произнес Дерек. — Утри слезы и иди. И будь сдержанна и спокойна.
Одним лишь богам известно, чего стоило Уне проделать путь к кабинету ректора — к его кабинету, который вел, в свою очередь, в его личные комнаты и спальню, которую Уна уже подсознательно называла их общей спальней! — постучаться в двери и, услышав голос Аргента, перешагнуть порог!
Ректор сидел за своим столом, перебирая какие-то бумаги. С перового взгляда Уна не смогла определить, что это были за документы, но, кажется, ректор перечитывал какие-то исторические фолианты. Несколько секунд она с замиранием сердца рассматривала его склоненную черноволосую голову, его длинные пальцы, перебирающие потемневшие от времени, крошащиеся по краям листы с таинственными символами.
Аргент был прежним — загадочным темным магом, — но все же что-то в нем изменилось. Он выглядел намного живее, даже моложе, чем прежде, словно гнетущая его много лет печаль вдруг ушла, словно его измученное сердце насытилось свершившейся местью, — и вместе с тем острее, опаснее, как хищник, вышедший на охоту. Губы его то и дело кривились в ироничной усмешке, взгляд был острым, обжигающим и словно пронзал душу, стараясь рассмотреть то, что запрятано на самом ее дне. Таким он понравился Уне еще больше, хотя у девушки даже сердце защемило от осознания того, что Аргент, ее любимый темный великий магистр, сейчас абсолютно чужой ей человек.
— Мисс Вайтроуз, — произнес Аргент, и Уна вздрогнула от того, как фальшиво прозвучал его голос. Раньше в нем Уна слышала какую-то усталость, облаченную в чувство внутреннего достоинства. Аргенту она приглянулась сразу — он признался в этом Уне потом, — и он, как мог, старался отстраниться, закрыться, ничем не выдать своих чувств и не выделять девушку среди других студентов. Теперь все было не так. Теперь, в этой реальности, у него была его Игрейна, и Аргент и внимания не обратил на рыжую одаренную девчонку, приветствуя студентов-первокурсников. Аргент старательно изображал дружелюбную радость, его яркие губы улыбались, в глазах плавали смешинки, а взгляд… Взгляд его был страшным, внимательным, и Уна буквально почувствовала, как в его опущенной под столешню руке с каменным перестуком складываются в стилет черные алмазы. Аргент знал, что один из ее братьев некромаг, и в его глазах н было никакой симпатии, никакой привязанности — только неприязнь, недоверие и насторожённость.
Он смотрел, и под маской радушия Уна видела лишь змеиную готовность броситься на добычу.
— Я позвал вас, — произнес он, совершенно ослепительно, обворожительно улыбаясь, словно до этого брал уроки улыбок у своего друга — Алого Короля, — чтобы передать вам письма из дома. Вы же ждали писем?
От этой улыбки Уне нестерпимо захотелось шагнуть вперед, положить руки ему на грудь и просто смотреть в его лицо, любуясь каждой черточкой, всматриваясь в любимые глаза, пока в них не появятся знакомые нежность и ласка. Но она лишь опустила низко голову, пряча заалевшие щеки, и прикусила губу, чтоб не расплакаться от того, что сделать этого теперь не имеет права.
Аргент снова улыбнулся, пытаясь заглянуть пристально Уне в глаза, и девушку передернуло от отвратительного и жуткого ощущения, словно она прикоснулась к стылому льду кончиками пальцев.
— Нет, — растерянно ответила она. — Совершенно не ждала… Я, признаться, не знала, что из академии можно переписываться с родными…
— Ну, отчего же нельзя, — произнес Аргент очень приветливо, поднимаясь со своего места. — Вы же не в тюрьме, а всего лишь в закрытой академии… Надеюсь, вас ожидают только приятные новости.
Аргент вышел из-за стола, протягивая Уне конверт из темной плотной бумаги, и Уна заметила еще одно различие: на боку, на черной броне, словно заживший старый шрам на шкуре старого питона, синими камнями был выложен след, место, куда ударил Нож Неправды.
Странное желание всем на свете показать свою уязвимость…
Проследив взглядом за тем, куда смотрит Уна, Аргент вдруг заметно напрягся. Уна почувствовала, как он него повеяло опасностью, как шевельнулись под одеждой крепкие мышцы. Никогда раньше она не чувствовала его более опасным — и себя в большей опасности, — чем сейчас.
— Отчего вы так смотрите, мисс Вайтроуз? — резко, не справившись со своими чувствами, спросил он. Его неприязнь к некромагам взяла вверх над его притворством, и теперь в его взгляде девушка читала откровенную враждебность. Почти ненависть… За то, что в ее семье есть некромаг. Аргент ненавидел их — и сейчас, когда он Уну не любил, он не собирался ей прощать ничего. Даже то, в чем она была н виновата…
Эта агрессивность на удивление быстро отрезвила девушку, Уна, тряхнув головой, сбросила одолевающее ее уныние и, подавляя желание расплакаться, беспечно — насколько это ей позволило разбитое сердце, — ответила:
— Просто забавный узор, — Уна чуть склонила голову, чтобы получше рассмотреть выложенную светлыми камешками дорожку. — Зачем он здесь?
— Чтобы кое-что не забыть, — сладко-сладко ответил Аргент, внимательно наблюдая за девушкой, — и еще кое о чем вспомнить.
— О чем же? — так же невинно поинтересовалась Уна, вызывающе глядя в его синие глаза. — Великие магистры разве забывают что-то?
От ее нахальных слов у Аргента глаза на лоб полезли, на миг на его лице выписалось такое изумление, что Уна едва не расхохоталась. Девчонка принялась откровенно флиртовать, словно вопил его изумленный, весьма красноречивый взгляд. И с кем! С ним, с Аргентом, на которого половина школы и посмотреть-то боится!
— Великие магистры тоже люди, — сухо ответил он, отвернувшись от девушки, словно ее внимание вдруг стало ему неприятно и невыносимо. — Они забывают…
— И ищут ответ старых бумагах? — коварно продолжила Уна. Ее слова ошеломили Аргента, не готового к тому, что кто-то заденет чувствительную часть его души, и девушка решила воспользоваться этой маленькой победой. — Что это? Какое-то интересное заклятье?
Она заглянула на стол Аргента, но он поспешно перевернул бумаги, и она успела лишь рассмотреть несколько женских портретов и длинные списки имен.
Девушки на портретах — несомненно, королевские придворные, — все были облачены в белые платья, с замысловатыми прическами, увешанные бриллиантами…
«Господи, — молнией мелькнуло в мозгу у Уны, и она чуть не задохнулась от восторга, — да он же меня пытается вспомнить! Он сказал Корнелии, что полюбил другую, но миры смешались, и он забыл, где встретил меня — там, в своей молодости, или позже… но он помнит меня и хочет найти!»
— Это не ваше дело, мисс Вайтроуз, — сухо ответил Аргент, убирая свои бумаги. — Не слишком-то почтительно вы себя ведете. Вам никто не говорил, что совать нос в чужие дела, а тем более в личные записи некрасиво и невежливо?
— А вам? — тут же ответила Уна, демонстрируя ему свой конверт с надломленной сургучной печатью. От ее дерзости у Аргента даже бровь задергалась, он едва смог проглотить все злые и обидные слова, что хотел ей сказать, и лишь выдохнул:
— Вон! — и Уна выскочила из его кабинета, убегая как от его проклятий, так и от дисциплинарных взысканий, которые ректор вполне мог наложить на чересчур дерзкую студентку.
Вероятно, Аргент хотел вскрыть ее письмо и узнать, что же пишут ей из гнезда некромагов, но печать оказалась защищена магией, и он не смог этого сделать… Этот факт, словно ведро ледяной воды, обрушился на голову Уны, которая поняла, что, по идее, в ее доме некому запечатывать письма магией…
«Может, отец жив?!» — с надеждой подумала она, прижимая заветный конверт к груди.
Дерек и Демьен поджидали ее под лестницей и затащили ее в темный закуток — она и пискнуть не успела.
— Ну? — зашептал Демьен, едва Уна оправилась от испуга. — Что он сказал тебе? Зачем звал? Подозревает он что-нибудь?
— Нет, нет, — ответила девушка. Ото всех этих переживаний у нее голова шла кругом. — Он ничего не подозревает… просто хотел отдать мне письмо из дома.
Уна вынула конверт, легко переломила печать — заклятье-то самое слабенькие было наложено, из тех, что шепчут совершенно автоматически, доверяя письмо почтальону, — и с волнением вытащила письмо.
Но с первых же строк ее надежда на то, что писал отец, а следовательно, он жив, испарилась. Писал, несомненно, Гаррет — буквы были острые, тонкие, словно хотели ранить каждым своим уголком.
— «Отец слег, — прочла потрясенная Уна, и у нее закружилась голова, потому что ей показалось, что мир сделал стремительный кульбит, и швырнул ее в прошлое, далеко-далеко, в те солнечные дни уходящего лета, дни, когда еще страшное слово «некромаг» не касалось ее семьи. — Джон решил не дожидаться окончания срока наказания и подался в, — тут у Уны в горле запершило, злые острые буковки, выписанные рукой брата-некромага, заплясали перед ее глазами, — в паладины. Ему наложена епитимья — отольют из стали и серебра самый огромный пулевик, из которого он будет расстреливать врагов короны…» Это что такое?! Как Гаррет в этом мире может знать о том, что произошло в том?..
Демьен без слов выхватил из ее дрожащих пальцев письмо, пробежал глазами ровные строчки.
— «…Я же, со своей стороны, — продолжил Демьен чтение, — готов понести любое наказание за свою несдержанность, пусть даже меня и закинет в страшные Северные Земли, хоть в безлюдные башни, хоть в покинутые замки…» Да он пишет нам из того, нашего, покинутого мира!
— Гаррет помнит! — закричала Уна радостно. — Еще одна ниточка, связывающая нас с настоящим миром! Это он наложил магическое заклятье на печать! Значит, он не лишен дара, значит, он по-прежнему Хранитель!
— Маг такого уровня, — поучительно произнес Дерек, — не мог так просто дать оторвать его с занятого им места. Гаррет теперь Хранитель. И всегда им был и будет — Хранитель ведь существуют вне времени. Он отдал серебряный. Не мы удерживаем мир, а Гаррет. Мы всего лишь защищены кочергой, поэтому все помним. Но кто знает, сколько он сможет его продержать. Он дает нам этот шанс, и мы должны им успеть воспользоваться.
— Постойте-ка, — лихорадочно произнесла Уна, припомнив о зеркальце. Она привыкла доверять этой странной вещице, попавшей к ней в руки нечаянно, и сейчас, кажется, тоже была не прочь воспользоваться ее помощью. — А если иначе посмотреть на письмо? Мое зеркало может показать нам, что на самом деле хотел сказать Гаррет. Разумеется, он не мог писать нам подсказки прямо, он зашифровал свое послание на тот случай, если Аргент, например, кого-то попросит вскрыть письмо…
Она вынула зеркало из кармана и, разгладив как следует бумагу, приложила волшебное стекло к письму и заглянула в отражение.
Разумеется, написано было вовсе не про пулевик и болеющего отца. Острыми мелкими буковками была выведена совсем другая история…
«Уна, ты должна быть сильной, — гласили первые же строки, выведенные вместо приветствия. — Мир, тот, что пощадил меня и подарил тебе счастье, висит на ниточке, и я не знаю, как долго я смогу удерживать его. Он рушится у меня на глазах, исчезает в черном небытии, а я могу лишь смотреть и надеяться, что вы трое, единственные, кто помнит правду, сможете вернуть все на свои места. Разум мой путается; с каждым часом из него стирается память, горечь утраты и искренность раскаяния. Слезы погибших под вишней все более кажутся мне простой водой, а замыслы некромагов овладевают моим сердцем все сильнее, и я еле удерживаю себя взаперти, в старом черном замке.
Все тлен и ерунда; ты снова сможешь очаровать своего Аргента, если захочешь и как следует постараешься, Алый Принц тоже сможет разыскать свою Виолетту — или позабыть о ней и утешиться с другой. Все ваши беды — это мелочь, все ваши страхи — ничтожны. Одно истинно и незыблемо, как самая прочная в мире твердыня: дар, что я отнял у Корнелиуса. Он во мне. Я силен как никто в этом мире. И если не вернуть все назад, память и совесть мои истончатся и исчезнут, а сила и злая воля останутся. Этого сейчас хочет Корнелия, за это она борется, наполняя мир злом.
Королю Драконов быть. Алый Король и Корнелия — каждый из них желает, чтобы Король Драконов был именно на его стороне и защищал именно его дело. Но Алый Король принес бесценную жертву, очень дорогую, дороже ее на свете нет ничего. Поэтому Вседверь дала ему этот шанс — заполучить в мир настоящего Дракона с пылающим сердцем. Король Драконов будет силен и непобедим, одним ударом он сможет расправиться со всеми врагами разом. Вы не сможете предотвратить его появление, не сможете заставить Вседверь забрать его обратно. Это пророчество сильно, оно высечено на алмазной плите, и даже века не расколют ее и не затрут песками эти письмена. Король знает это.
Но вы можете выбрать, кто им будет. Повлиять на это. И видят небеса, я не хотел бы стать им и ощутить на своих губах вкус человеческой плоти… Но я рискую им стать; и тогда я превращусь в чудовище, в монстра, управлять которым сможет лишь Королева Монстров, потому что лишь она одна знает язык, понятный и доступный кровожадным тварям, ибо сама она одна из них. Если я лишусь памяти и стану ее вожделенным Королем Драконов, она знает, как укротить и подчинить себе мой дар. Она изготовила талисман из Зеркала Правды, разрезав его Ножом Лжи — тем самым, которым ранила Аргента, и который остался в его руке. Один из обломков этого зеркала сейчас помогает вам прочесть это письмо. Прочие осколки, все, до самой мелкой крупицы, сплавлены воедино и пошли на изготовление этого талисмана, но я не вижу, не знаю, что это за вещь. Изготовленная при помощи Ножа Лжи, она и уничтожена может быть только им…»