Купеческая лодия из Хольмгарда резво кроила мелкую волну Варяжского моря. Дул свежий попутный ветер и расслабившиеся гребцы играли в кости, весело балагуря, или просто дремали. Лишь купца снедала тревога. Он устроился рядом с впередсмотрящим на большой осмоленной бочке, непроницаемой для влаги, в которой лежали ценные меха, и рыскал глазами по горизонту, словно пытаясь определить, откуда ему ждать беды.
А тревожиться ему было отчего. Весной он успешно сторговался в Слисторпе, получив солидную прибыль и от своих товаров, и от чужеземных, проданных оптом низовским купцам Хольмгарда. Можно было выторговать денег и побольше, но он торопился сделать еще один рейс, в этот раз на остров Готланд, который принадлежал свеям. Там располагалось торжище, которое называлось Готский двор. Оно было менее оживленным, нежели Слисторп в землях данов, да и цены там на товары купцов из Хольмгарда были ниже, тем не менее гостьба со свеями считалась выгодной. И самое главное: Готланд находился ближе, чем Слисторп, и не нужно было перетаскивать товар и судно волоком.
И все бы хорошо, однако в последний час до купца (его звали Чурило) дошли нехорошие слухи, что в Варяжском море лютуют морские разбойники. Весной варяги отправились, как обычно, в земли франков, но, получив достойный отпор, вернулись домой несолоно хлебавши. А поскольку запастись на зиму продовольствием для них было необходимо, варяги, как голодные волки, начали грабить прибрежные племена Варяжского моря и потрошить всех купцов, встречающихся им на пути.
Конечно, морские разбойники не были диковинкой в Варяжском море, и Чуриле приходилось с ними встречаться, но тогда у него под рукой имелись две лодьи новгородских воинов, которые отбили нападение. А в этом году Чурило поскупился, не нанял охрану, понадеявшись на свою удачливость. И, как оказалось, зря. Не вовремя. Несколько пиратских кораблей не представляли большой опасности – море большое, путей в нем много, поэтому встреча с морскими разбойниками прежде была редкостью. Да и нападали варяги в основном на поселения у побережья. Но когда драккаров десятки и они бороздят Варяжское море во всех направления, вот тут-то и призадумаешься.
Кроме купца и гребцов (все они были хорошо вооружены и могли сражаться не хуже дружинников) на лодье находился еще и пассажир. Он подошел к Чуриле на пристани Хольмгарда, когда уже заканчивалась погрузка товаров, и попросил доставить его в прибрежную твердь, хорошо знакомую купцу. Ему уже случалось воспользоваться гостеприимством русов, оставившим у него приятные воспоминания.
Но уж больно странно выглядел проситель. Одетый во все черное, как монах ромеев, он смотрелся чересчур суровым – несмотря на молодость, улыбка на его лице, казалось, никогда не появлялась. Строгие глаза молодого человека заглядывали прямо в душу, и Чурило даже несколько оробел. Высокий, статный, широкоплечий молодец с тонкой талией, подпоясанный кожаным боевым поясом с приклепанными к нему железными пластинами, несомненно принадлежал к воинскому сословию. Он был вооружен мечом, на плече у него висела небольшая сумка, а в руках молодой человек держал дубовый посох с бронзовым навершием в виде волчьей головы и небольшой просмоленный мешок.
Какое-то время Чурило колебался с принятием решения, хотя он предложил купцу хорошую цену за место в лодье и выразительно тряхнул перед ним кожаным мешочком, из которого послышался звон серебряных монет. Но купец хорошо знал, что не стоит пускать волка ночевать вместе с овцами в одной кошаре. Кто знает, что у него на уме? А ну как это лазутчик из ватаги ушкуйников [72], которые озорничали в основном по рекам, но уже начали поглядывать и на Варяжское море.
Тут купец оторвался от созерцания одежды молодого человека, посмотрел на его длинные волосы, завязанные на темени в узел и перехваченные кожаной лентой, – и обомлел. Перед ним стоял оборотень! Как Чуриле этого не знать, если у него в роду были волкодлаки, да и ему ведунья нагадала судьбу перевертыша. Но спасибо посаднику Добрыне, который обратил в новую, ромейскую веру жителей Хольмгарда – Нового Города. Иногда приходилось Добрыне крестить неразумных людишек даже огнем и мечом, когда восстали волхвы во главе со жрецом Богомилом, которого прозвали Соловей. А как без этого, народ темный… Зато после крещения Чурило и думать забыл о мрачных пророчествах старой карги, успокоился душой.
Купец понял, что отказать молодому человеку невозможно. Горе тому, кто попытается стать поперек дороги волкодлаку. Тут и новая вера не поможет. Не все новгородцы смирились с насилием и стали носить крест, старые боги все еще имели большую силу, поэтому стоит ли с ними ссориться? Так Морав-Хорт попал на лодью купца Чурилы. Она была гораздо вместительнее и больше по размерам, нежели воинские корабли, но при этом шла ходко и могла быстро менять курс.
Теперь Морав мог с полным правом носить тайное имя Хорт. Собственно говоря, мысленно он так себя и называл. Морав начал постепенно таять в тумане прожитых лет, исчезать, как утренняя роса, постепенно уходил вместе с отрочеством в небытие. Ему предстояло учиться в тверди хоробрых еще год, но после того, как он наравне сражался с хёвдингом Редвальдом и ярлом Торгардом, делать ему там стало нечего. Познания Хорта в целительстве и волшбе, приобретенные им благодаря учебе у Рогволда, были настолько обширны, что наставники волкодлаков не могли дать ему больше того, что он умел и знал. За исключением военного дела, но и здесь он был на высоте.
В нем вдруг проснулось Нечто, о котором он не имел понятия до того, как попал в твердь хоробрых. Морав-Хорт знал о своей Силе, но она приходила ему на помощь редко, лишь в моменты большого душевного подъема, пробиваясь, как родниковый ключ сквозь затвердевшую земляную корку. А тут некая неведомая мощь, разбуженная наставниками, неожиданно вошла в его плоть и кровь, и юноша боялся даже мысленно измерить ее пределы и возможности.
Он сидел на корме и вспоминал. С Редвальдом он дрался, применяя волшбу. Собственно, как и хёвдинг. Так они договорились. И Морав знал причину несколько странного решения Редвальда: наверное, он почувствовал, что в обычном бою ему не победить молодого гридя, что могло сказаться на его престиже. Но хёвдингу и волшба не помогла. В Хорта словно вселился сам Велес. Оба сражались на пределе своих возможностей, нередко уходя на границу Нави, и звон их мечей, казалось, достигал даже Ирия. Возле ристалище собрались все насельники тверди – все до единого. Такой бой пропустить было просто невозможно.
Морав-Хорт дрался исступленно; временами он стелился по земле, как трава-вьюнок, а иногда взмывал высоко в воздух и наносил такой мощный удар, что раскалывал щит соперника, и Редвальду приходилось несколько раз брать новый. Зато Хорт, совсем разгорячившись, и вовсе отбросил щит в сторону, чтобы он не мешал свободе движений. Морав не берег силы, потому как откуда-то точно знал, что бой продлится недолго.
Так оно и вышло – Редвальд в конечном итоге сдался. Не зря Рогволд много раз говорил своему ученику, что тот обладает бесценным даром предвидения, который нужно развивать, но Морав обычно отмахивался – пустое; он не собирается быть ведуном. Хёвдинг пропустил несколько ударов, которые могли считаться легкими ранениями, не будь на поединщиках прочных стальных панцирей, и понял, что еще немного – и Морав сделает очередной выпад, который окажется последним, решающим. Поэтому после очередного своего провала, Редвальд отсалютовал юному гридю мечом, тем самым прекратив бой, и милостиво похлопал его по плечу: мол, неплохо дерешься.
Зрители устроили веселый гвалт – уж они-то собаку съели в поединках и видели, что хёвдинг сплоховал, как это ни удивительно, – лишь Торгард нахмурился и неторопливо удалился, задумчиво покусывая длинный ус. Теперь у него не было иного выбора, как самому сразиться с юным гридем, который оказался чересчур крепким орешком.
Бой с Торгардом был совсем другим. Ярл строго-настрого приказал Мораву-Хорту забыть про боевую магию и сражаться как сражаются обычные воины. Видимо, он сообразил, что юнец в волшбе превосходит Редвальда, поэтому хёвдинг и прекратил поединок раньше времени. Торгард надеялся на свой богатый боевой опыт и великолепную выучку, которая приходит только с годами. Шрамы на его теле были как следы от удара вицей, которой наставник наказывал нерадивого ученика, и напоминали Торгарду, где, когда и как он сплоховал.
Мораву пришлось очень туго. Он долго подлаживался под ярла, пытаясь определить, куда тот нацелился, но разгадать маневры Торгарда было трудно, а бил он как молния – неуловимо быстро, разяще. Только потрясающая реакция и гибкое тело до поры до времени спасали юношу. Они долго топтались почти на месте, пожирая друг друга взглядами, и огромное напряжение, сгустившееся над ристалищем, как грозовая туча, заставило умолкнуть даже самых болтливых гридей. Все смотрели на потрясающий воображение поединок, открыв рты – от изумления, восхищения и невольного страха. Казалось, что еще немного – и раздастся рев Велеса, который явится в образе медведя, чтобы лично присутствовать на столь замечательном зрелище.
И в какой-то неуловимый момент Морава-Хорта прорвало. Ему показалось, что его грудь раскрылась, порвав панцирь, и на свободу вырвалось Нечто – страшное, кровожадное, беспощадное и стремительное, как сам бог войны и грома Перун. Морав вдруг почувствовал огромное облегчение, словно сбросил с плеч тяжелые железные цепи. Его движения стали мягкими, вкрадчивыми, как у рыси, а удары приобрели потрясающую воображение точность и силу. Хорт, угнездившийся в его голове, с легким презрением наблюдал за Торгардом; он был уверен, что при надобности может убить его в любой момент.
Ярл и впрямь был чересчур опытным бойцом, чтобы не заметить разительной перемены в юноше. Он пристально заглянул ему в глаза – и все понял. Понял – и похолодел. В его длинной жизни волкодлака и воина он лишь раз встречался с человеком, который смотрел на него так, как юный гридь. Этот человек-зверь наворотил возле себя кучу трупов, и главное, со стороны создавалось впечатление, будто он не сражается, а косит траву, как пахарь – неторопливо и размеренно, укладывая ее ровными валками. Тогда Торгарда спасло лишь то, что прибежали на подмогу дружинники посадника из Хольмгарда, и он затерялся в толпе, как гриб-опенок, растущий на поваленной бурей лесине среди множества себе подобных.
Ярл повторил жест Редвальда – отсалютовал мечом и молча удалился. Гриди не знали, что им делать, – приветствовать Морава громкими криками или потихоньку разойтись, что они в конечном итоге и сделали. А вечером Торгард позвал юношу на доверительную беседу (чего с ним ранее никогда не случалось). Именно тогда он и рассказал Мораву о встрече с человеком-зверем, и предостерег юного гридя от проявлений этой сущности. А затем предложил ему отправиться домой, ибо учить его было уже нечему…
Казалось, что драккар родила морская пучина. Видимо, он таился в какой-нибудь бухточке в ожидании пиратского приза – одинокого купеческого судна. И удача не изменила стирэсману – кормчему, капитану драккара. При виде купеческой посудины, скипрейд – команда драккара – ликующе возопив на разные голоса, начала быстро облачаться в защитное снаряжение, а мангеры (гребцы) налегли на весла, потому что поднимать парус не было смысла, так как корабль морских разбойников шел наперерез курсу лодьи, которая прижималась поближе к берегу. К тому же на веслах при абордаже гораздо удобнее маневрировать, нежели под тяжелым и громоздким парусом, для управления которым во время схватки не хватало рук.
Судя по белому флагу с нарисованным на нем черным вороном, трепетавшему на верхушке мачты драккара, это были норги – самые жестокие, воинственные, выносливые и жадные из всех пиратов Варяжского моря, которое они называли Эйстрасальт – «Более Восточное Море». Именно норгов франки и англосаксы наименовали норманнами – «северными людьми», – когда те пришли в их земли. Видимо, стирэсман отбился от своего лейданга [73] для одиночной охоты на купеческие корабли, что всегда было большим риском на этом участке побережья Варяжского, потому как проживающие здесь русы вряд ли могли считаться легкой добычей. Но, похоже, расчет был на проходящие мимо территории русов купеческие суда других племен. А на мачте купеческой лодьи как раз и развевался флаг Хольмгарда – бело-синее полотнище с нарисованными на нем двумя медведями и четырьмя серебряными рыбами под ними.
Первым заметил корабль варягов Чурило. Его как обухом хватило по голове; он побелел, словно полотно, и непослушной рукой перекрестился.
– Свят, свят… Осподи, за что?! – Это был даже не стон, а крик души купчины.
Но затем он все-таки собрался и зычно рявкнул, обращаясь к кормчему Гостяте:
– Поворачивай в открытое море! Варяги!
– Не успеем… – пробасил Гостята. – Ветер дует с борта. Пока спустим парус и возьмемся за весла, варяги насядут на нас как коршуны. Робяты, готовьтесь к отпору! – приказал он гребцам.
Без лишнего шума и толкотни гребцы вооружились и сняли щиты, которые до этого были подвешены снаружи на бортах лодьи. Они были больше обычных щитов и тяжелее тех, что применялись дружинниками на суше. Ведь их на себе не носить, к тому же такие щиты закрывали почти все тело от вражеских стрел. Видимо, гребцам не раз приходилось участвовать в морских сражениях, потому что действовали они предельно слаженно, каждый знал свою позицию, а когда варяги приблизились на расстояние выстрела, их встретил рой стрел.
Стрелы не нанесли большого урона варягам; они мигом спрятались за дощатым настилом, превратив его в один широкий и длинный щит. Настил лежал на дне драккара, предохраняя ноги от забортной воды, которую морские волны щедро плескали на низкие борта корабля.
– Басурмане… – проворчал Гостята, взвешивая в руке увесистую булаву, головка которой были утыкана железными шипами. – Что ж, приходите, гости незваные…
Морав понимал, что устоять против варягов – их было гораздо больше, нежели гребцов, – команда лодьи вряд ли сможет. Поднаторевшие в набегах и морском разбое, норги не знали себе равных в абордажном бою. Даже русам приходилось туго, когда они встречались с ними на поле брани. Наверное, такие же соображения бродили в головах Гостяты и его команды. Тем не менее у гребцов даже мысли не возникло запросить пощады и сдаться без боя. Это значило стать рабом, собакой, посаженной на цепь. Чего свободолюбивая душа жителей Хольмгарда вынести не могла. Мертвые сраму не имут…
Драккар на полном ходу ударил бортом в крутой бок лодьи. Гребцы попытались оттолкнуть его длинными жердями, однако норги сноровисто метнули абордажные крюки, и спустя считаные мгновения оба судна представляли собой единое поле боя. Какое-то время сражение шло без особого перевеса с одной и другой стороны: гребцы стреляли из луков и бросали камни, которые были опасней стрел, однако варягов было больше, и вскоре часть их перебралась на лодью, где закипела жестокая сеча. Гребцы сражались отчаянно; видно было, что к оружию они привыкли сызмала, поэтому дрались умело и довольно хладнокровно, но бешеный натиск норгов, которые в ярости выли и рычали, как дикие звери, мало кому удавалось сдержать.
Постепенно они начали поддавливать, и гребцы стали отступать к мачте, где защиту держали Чурило и Гостята. Купец ловко орудовал мечом, несмотря на некоторую тучность и на то, что был далеко не молод; видимо, храбрость ему удваивало отчаяние от мысли, что он может потерять ценный товар и понести большие убытки. Что касается возможности пленения, то Чурило на этот счет не особо волновался. Он был уверен, что его обязательно выкупят. Купцы из Хольмгарда всегда были дорогим призом для варягов. Обычно их никогда не убивали и не продавали за бесценок на невольничьем рынке франков.
Что касается Гостяты, то варяги сначала было сунулись к нему, но затем в страхе отступили. Кормчий ревел словно медведь, а его булава разбивала вдребезги щиты и колола шлемы, как орехи. Поэтому Чуриле легче было управляться со своими противниками, так как кормчий прикрывал ему спину.
Неожиданно раздался страшный, нечеловеческий крик, который заглушил шум боя, и на драккар обрушился настоящий ураган. Варягам показалось, что на корабль напал сам волк Фенрир, отпрыск бога огня Локи и великанши Ангрбоды, потому что его белую шкуру нельзя было спутать ни с какой другой. А то, что под ней скрывался человек, это ничего не значило. Боги могли принимать любой облик.