— Ваше Величество, моего младшего сына…
— Нет! — враз посуровев, перебил его молодой король. — Не желаю ничего слушать! Ты просишь меня отнять законно взятую Родриком добычу и вернуть её тебе? Ты, воин, приходишь ко мне жаловаться о том, что тебя кто-то обставил? Так может, ты не достоин, быть лордом-протектором, если не можешь организовать надлежащую оборону собственной крепости? Ты соображаешь, что вообще делаешь?
В глазах Сотара будто что-то оборвалось. Черные от природы они потемнели еще сильнее, став похожими на две дыры.
— Соображаю, — похолодевшим голосом покорно ответил он, заметив злорадную искру, мелькнувшую в глазах внешне невозмутимого Мисгерда. — Вы рекомендуете мне самостоятельно решить вопрос?
— На слове ловишь? — недобро взглянул на него Элберт. — Умничаешь? Не зарывайся, Сокол! Я уже сказал, дружеские отношения не помешают мне вынести справедливый вердикт на мое усмотрение. Если будешь дерзить своему королю, то прикажу лишить тебя всех дарованных привилегий и дать плетей! Разбирайся со своими проблемами сам, лорд Сотар! Но если я еще раз услышу от тебя подобную жалобу, или обвинение в адрес достойных людей… Понял меня?
Сотар молчал. Он, опустил голову вниз и глядел на свое отражение в полу, словно отруганный отцом мальчишка.
— Ты меня понял? — повторил вопрос, сердито сжимающий челюсти монарх.
— Да.
— Отлично. Тогда свободен.
На отечном лице Мисгерда проскользнула едва заметная улыбка. Сотар поклонился. И молча, пошел прочь. Он задержался у входа лишь на короткий миг. Но Тео Бойл так и не поднял глаз.
— Уфф, — откинулся на шитые шелковыми нитями подушки Родрик, блаженно закрыв глаза. — Люблю сказки со счастливым концом. Велон повержен, Корона торжествует! В общем, замечательно, что ты все это мне рассказал, а теперь можешь выметаться вон, я буду досыпать, и… тут где-то была деваха, хочу наглядно подтвердить превосходство беонтов над рабами хе-хе!
Риккерд чуть заметно дернул щекой.
— Тебе обязательно было убивать мальчишку Сотара?
— Щенка-то? Он на меня бросился! За руку укусил! Меня! — возмущенно потряс своей сухощавой конечностью наследник семьи, продолжая витать в воздушных замках фантазий.
«Идиот! Тупой идиот! И почему же ты не убил их всех! Отчего не вырезал поселок и не сжег замок дотла, чтобы ничего не могло указать на тебя!» — глядя на то, как во дворе, солдаты внимательно досматривают громыхающую осями крытую повозку, привезшую Винтарху бочки с рыбой, думал Риккерд. Занимающиеся своими делами слуги, старались не обращать внимания на Каменных Ос [16].
— Жена Сотара еще жива?
Родрик приоткрыл один глаз и с насмешкой уставился на брата:
— А тебе на что?
— Отец прислал меня за ней, — Риккерд поднялся, и, скрывая брезгливость во взгляде, поглядев на Родрика, сказал: — И за тобой. Одевайся. Мы едем в Южную Корону.
— Какого черта? Никуда я не поеду, мне и здесь хорошо, — зло пробурчал тот, уткнувшись в подушку носом.
«Ты и так мыслями не блещешь, а усекновение головы не пошло бы на пользу даже мудрецу».
— Отец приказал тебе прибыть в Корону со мной, пока проблема с Сотаром не будет разрешена окончательно.
— Да какая проблема? Король послал его подальше. Что сделает этот слюнтяй? Приедет сюда, к Винтарху и вызовет меня на поединок?
«Я бы взглянул на то, как он потаскает тебя по земле».
— Не обманывайся. Сотар покинул летнюю резиденцию и может быть сейчас где угодно. Отец не верит, что он просто так оставит это дело. Он уже разослал вассалам письма с требованием глядеть в оба и принимает необходимые для нашей безопасности меры.
— Да какая разница-то? Он один! Что может один человек? И зачем, ну зачем я понадобился отцу в замке?
Риккерд промолчал.
«Для меня это загадка в гораздо большей степени. Почему, несмотря на всю твою ничтожность и глупость отец не чает в тебе души, и стремится защитить от любой опасности?»
— И что дальше, мой лорд? — окидывая цепким взглядом заросли ивняка, растущего вдоль берега Заливы, спросил Башивир. — Домой?
Пренебрегая разъезжими трактами, они вдвоем ехали по одному из ответвлений южной дороги — тропинке, расстилающейся между серебристой рекой и задумчивым поясом лиственного леса. В листве копошились весело щебечущие птицы, в траве у дороги порхали желтые и пурпурные бабочки. От реки шел шум, и тянуло подсоленным воздухом. У самой воды кипела работа — собравшиеся там прачки с усердием стирали и выкручивали мокрые вещи, развешивая те на веревках. Все пело, жило и радовалось, своим буйством напоминая о лете, которое, казалось, будет длиться вечно. Все кроме Сотара. Он раскрыл рот и заговорил. В первый раз с того момента, как они выбрались за городские ворота:
— Моего сына таскали по двору как раба. Били палками как циркового медведя и хлестали плетьми, на потеху рвущим брюха гнидам. Пьяному ублюдку ван Дрейнов. Мою жену отняли, словно сам я бесправный слуга, а король пообещал мне взамен свою пахнущую кнутом справедливость. Забуду ли я об этом? — жестко спросил он поежившегося Плута. Все лицо Сотара, вечно флегматичное и спокойное заострилось, и напряженные черты выступили на нем как раны. — Мы не едем домой. Точнее я не еду.
На опушке леса пасся огромный лось с раскидистыми рогами. Заметив странников, он настороженно покосился на них, но убегать не стал. Будто чувствовал, что людям до его лосиной шкуры нет ни малейшего дела.
— Башивир.
— Да, мой лорд, — с готовностью отозвался Плут.
— Ты поедешь в Красную Гряду. Соберешь всю нашу дружину и проследишь, за сбором провианта для них. Если заметите лазутчиков, трогать их не нужно. Пусть смотрят. Присмотри за Ториасом. Никого из дворян-просителей не принимать. Я дам знать о себе, как только смогу. Очень скоро.
Сотар сейчас напоминал скорее полководца, рассуждающего о расположении войск, чем мирного лорда-покровителя. Башивир догадывался, куда собирается его лорд, но отговаривать Барлейта не смел. Тем более что свою клятву верности он приносил не престолу, а самому Сотару. Спросил лишь:
— Не опасно ли путешествовать в одиночку?
— Не более чем всегда. Камень брошен, но мы обгоним расходящиеся от него круги, — дорога делала поворот и врезалась в чащу, за которой уже виднелся дорожный столб указатель. — Готовьтесь к бою. Мы восстановим честь нашего дома… Ринвальд наверняка уже предупреждает своих вассалов, и снаряжает Ос. Пускай думает, что угадал мои намерения.
Башивир не задавал вопросов, потому что, как ему казалось, он разгадал намерение своего лорда. И не имел ничего против хорошей резни в стане ван Дрейнов, которых он сам ненавидел, как и всех беонтов. А король? Король представлялся Плуту натурой отходчивой и способной простить Сотара в случае чего. Но последняя фраза Барлейта заставила его усомниться в правильном понимании господского замысла.
— И еще, последнее. Как только вернешься в Гряду, вестником, а лучше через надежных людей отправь весть Заике и Визерию. Они могут сослаться на мою болезнь или любой другой повод… в любом случае пусть выбираются из столицы. Пусть выбираются, до того как всё начнется.
Башивир встретился с лордом глазами и, вздрогнув, тут же отвел их в сторону. Почти полвека ходивший по степям и лесам разведчик, устрашился того, что таилось на дне двух черных бездн, которыми смотрел на мир Сокол Велона. В отдаляющемся шуме Заливы, по-прежнему полном солнца и радостной суеты, Башивиру вдруг почудился отзвук ломающихся пик, скрежета скрещенных сабель и сливающегося в единый кровавый поток человеческого крика…
… Там где кончались поместья, разделенные между жадными до денег беонтами наделами, начиналась Великая степь Велона. Конечно же, степью она именовалась во многом формально — здесь встречались леса и холмы, овраги и балки, по дну которых струились ручьи, текли, вдоль заросших берегов речки и даже попадались целые поселки. Здесь селились свободные велоны — большая редкость, учитывая ненасытные аппетиты Бестигвальда. Народ тут жил работящий и трудолюбивый, но кое-чем отличающийся от сотен миллионов своих прислуживающих господам собратьев. Здесь все имели оружие. И в случае чего не боялись его применить. Конечно, это не спасало свободные хуторки от гнева дворян — временами случалось, подобные поселки разоряли, а население вырезали или отправляли на каменоломни, где рабочие руки всегда были в дефиците. Чтобы другим неповадно было. Поэтому на самом деле лишь небольшая часть велонов рисковала жить так. Однако, жизнь причудливая штука, и нередко бывало что получивший надел где-то по соседству мелкий дворянин предпочитал сосуществовать с соседями мирно, не будя лихо.
В полдень пятого дня пути Сотар оставил за спиной, лежащие посреди степи горелые руины. Хутор на несколько десятков домов перестал существовать и о печальной судьбе живших в нем напоминал лишь тоскливо скрипящий флюгер, на одной из чудом сохранившихся крыш. Собственно дома под этой крышей почти не осталось — полторы стены, да горки черной золы с виднеющимися в ней похожими на кости камнями. Напрасно рыскающие по пепелищу вороны перекликались с хриплым карканьем, седлая каменные обломки. Покрытый сажей череп печально смотрел на всадника с покосившейся изгороди. Помогать здесь было некому, и Барлейт даже не стал останавливаться. Он уже видел на горизонте к северу и югу силуэты дозорных башен.
К Мальдгарду он добрался спустя четыре часа езды по заросшей лебедой и хмелем степи. Крупнейший из Вольных городов Велона, являл собою впечатляюще зрелище. Потому что это не был город. Это был массивный, укрепленный камнем и деревом, тщательно прорытыми рвами с торчащими на дне острыми кольями, лагерь. С двух сторон, к востоку он был защищен быстрой рекой, а к югу, откуда можно было бы ждать нападения гашхаров, хитрой системой рвов, которые в случае чего, как знал Сотар, можно было затопить. Впрочем, верить в то, что найдется горячая голова способная атаковать Мальгард, не приходилось. Здесь постоянно проживало не меньше четырех тысяч головорезов, которые не знали иной жизни кроме борьбы. Брать у таких было особенно нечего (золото у Вольных не задерживалось), а единственная по-настоящему священная для Вольных вещь — меч, — мог вдохновить на нападение только безумца.
В походное время здесь царила атмосфера, которой могли позавидовать любые армии мира, а на подступах постоянно дежурили, умудряющиеся скрываться в голой степи воины. В мирное — ситуация была несколько иная.
Сотар проехал по мостикам надо рвами и, миновав спящего в скирде сена прямо у ворот Вольного, въехал в Мальдгард. В раскинувшемся под медленно темнеющим небом лагере царил привычный хаос. Домов здесь было достаточно мало, да и те, что были, походили на небогатые селянские домишки, с замшелыми стрехами. В основном обходились плотными палатками, реже шатрами, а то и просто натянутым под открытым небом полотном. Отовсюду слышались громкие голоса, смех и песни. Спешившийся Барлейт повел Рысь рядом, запросто здороваясь с попадающимися на пути Вольными. У него тут было много знакомых, да и сами наемники в большинстве прекрасно знали лорда-протектора Велона. Незнакомому с порядками и обычаями Вольных странно было видеть, что все жители «города» — от мала до велика мужчины. И все они вооружены. С оружием здесь не расставались даже спящие. Еще одним необычным обстоятельством было то, что среди Вольных спокойно встречались и светловолосые беонты, и даже раскосые гашхары.
Барлейт прошел вдоль главной «улицы», до высокого красивого шатра красного цвета, расположенного аккурат возле главной площади Мальдгарда. Привязал Рысь у коновязи, где уже толкались боками, настороженно всхрапывая, несколько скакунов и покосившись на азартно играющих в кости возле шатра Вольных, вошел внутрь.
— Мое почтение, Старшине, — приветствовал он собравшихся в шатре мужчин. В отличие от обильно бродящих снаружи простецки одетых в жилетки и латаные штаны наемников, здесь собралась публика куда богаче. Все в шикарных, — у кого соболем, у кого пантерой или горностаем подбитых, — копеньяках красных и синих расцветок. Камзолы тонкой выделки и красные пояса с рубинами, делающие честь любому богатею. Выборные Старшины, — временные коменданты, присматривающие за порядком и согласием с позволения самих Вольных, — выглядели как зажиточные дворяне. Самая бедная одежда оказалась у стоящего напротив старшин Кривоноса.
— Сотар! Ты? — изумленно выдохнул один из старшин.
Барлейт прошел к заваленному свитками столу, крепко тиская заскорузлые крупные ладони, более всего похожие на руки гранитных статуй. Обойдя по кругу, он остановился напротив Грива. Маг внимательно вглядывался в серьезное и мрачное лицо Барлейта, а после сочувственно произнес:
— Мы слышали о том, что случилось. В степи ветер далеко разносит голоса и слухи. Твой сын, должен был жить… Соболезную, брат.
— Мы все соболезнуем, — поправил его сидевший за столом смуглый, почти черный Вольный, в чьем наряде прослеживалась любовь к мелким украшениям. Остальные согласно закивали.
Барлейт ответил им таким же молчаливым кивком, как будто речь шла о чем-то незначительном. Здесь не пристало плакаться в жилетку, это бабье дело. Мужчина всегда должен оставаться мужчиной.
— Я прибыл с сообщением. Как лорд-протектор, — произнес он. Старшины переглянулись.
— Со всем уважением, Сокол, но тебе придется обождать. У нас здесь уже есть повод для толковища.
Сотар вопросительно взглянул на них и говоривший поспешил объяснить:
— Вчера сожгли хутор Старого Вирта.
Очевидно, это были те самые виденные им по пути руины.
— Кто?
— Пока не знаем, — просто пожал плечами чернолицый Вольный. — Но думаем на Золберга Сиплого. И собираемся решить, всем многолюдством, что с этой мыслью делать. Старый Вирт еще недавно был Вольным.
— Что делать, что делать, — проворчал старый Вольный с похожими на две растрепанные копны усами, почесывая за ухом. — У Вирта жена была да пятеро детей, я уж молчу про мужиков и баб, с которым он хозяйство делил. По старинке, без лишнего гуманизму и затей, в железный короб с дыркой посадить над ульем, а под ним костер развести. Пущай Сиплого пчелы судят, пока не запечется целиком.
— Это пускай народ решит, — оборвал мечты старика старшина первым заметивший Барлейта, засунув пальцы за малиновый пояс, обтягивающий его вместительный круглый живот.
Такие вопросы, в самом деле, решались на общем тинге и обычно заканчивались разграблением дворянских богатств, которые охотно пропивалось Вольными на своеобразных поминках по товарищу.
— Вопрос важный. Я подожду, — покладисто согласился Барлейт.
Как и обычно его намерений было невозможно прочитать на невозмутимом лице. Только Кривонос, похоже, догадывался, что на уме у Сотара. Но никаких предположений высказывать не торопился. Только смотрел. Очень внимательно смотрел, как будто сожалея, что они не могут говорить свободно.
… Когда ночь вступила в свои права, раскинув над Мальдгардом звездное покрывало, на главной площади лагеря, огражденной крепко сбитыми рогатками и освещенной установленными на жердинах факелами, собралась громадная толпа народу. Молодые, старые, лысые, заросшие, щеголеватые и бродяжного вида, с юными лицами и посеченные в схватках. В толпе стоял гул и шум голосов, стремящихся перекричать друг друга, гвалт в котором нельзя, пожалуй, было услышать и самого себя. Сотар, Кривонос, и четверо старшин стояли близко от специально сооруженного деревянного помоста. Под помостом за пятью большими барабанами стояли обнаженные по пояс Вольные. Беспокойное пламя скакало по их блестящей от пота коже. Один из старшин подал знак, и в шум молвы врезался ритмичный, призывающий к вниманию, барабанный бой. Четверо с достоинством поднялись на помост, над головами толпы Вольных. Говорить стал старшина с малиновым поясом, держа речь уверенно и привычно:
— Друзья и боевые товарищи! Все мы собрались здесь решать, как нам поступить с памятью о старом Вирте. Большинство помнит его по совместным походам на гашхаров, по славным грабежам и дружним попойкам! Он был один из нас… и теперь он свободен! Вернулся туда, где все мы будем, оставив по себе последнее. Память. Вспомним его в последний раз? Так чтоб небу стало жарко?
В толпе одобрительно взревели. Старшина приободренным голосом продолжил, говоря заготовленную и возбуждающую эмоции речь, которую он под аккомпанемент ревов окончил вопросом:
— И что же мы сделаем с подлой гадюкой Золбергом, напавшим на Вирта?
— Убьем! Убьем! Убьем! Убьем!!!
Под размеренную цепь барабанного боя, на вспотевшем от жары и эмоций лице старшины появилось торжествующее выражение: