Креван хмыкнул:
— Перестань дуться, Пэнти. Если хочешь сказать, какой я подонок, можешь озвучить, но я и сам это знаю. Таков бизнес — и ничего личного. За всем этим стоят люди с самого верха, и много моих дел завязано с этими людьми. И если они хотят грёбанный эльфийский камешек, они его получат. На хер он им сдался, я не знаю — может, сами хотят стать бессмертными, может, прижать эльфов шантажом, что было бы неплохо… Они хорошо платят и уже не раз доказывали свою лояльность. Ты же тоже не останешься внакладе, девочка. Ты очень хорошо заработаешь.
— Не останусь?! — Взвилась я. — Да я могу в живых не остаться, это же Тёмные! Это дроу! Там, наверное, толпа охранников, навороченная сигнализация и другая фигня! КАК я должна это сделать, штаны Святого Патрика, а?!
— Не шуми. Ты ещё не слышала всего плана, а уже начинаешь паниковать. Хоть раз был провал в прикрытии?
— Нет. Пока сегодня ты меня не подставил, подонок!
Они заржали оба — и Креван, и Джек.
— Ну вот, теперь тебе точно стало легче. Матюгнись пару раз, я разрешаю. В порядке исключения.
— Пошёл ты!..
Легче особо не стало, но пора было примириться с неизбежными обстоятельствами и начинать вникать в новое дело.
— Креван, подумай сам: я оказалась в жутком дерьме. Ну, видела я картинку из банка, ну и что? Как я могу быть уверенной, что меня не кинут с гонораром?
— Не можешь. — Ответил Бойл, даже не пытаясь делать вид, что хочет меня утешить. — Им нужен был крутой нелегальный наномеханик, а моя задача была — найти этого механика. До случая с диадемой ты, можно сказать, щёлкала семечки, работая с мелочёвкой. Ты научилась всему, что надо. Диадема была финальным контрольным тестом, и ты его прошла. Лучше тебя никого нет… Я сделал своё дело, теперь ты сделай своё. А касательно жуткого дерьма — вспомни, где бы ты могла оказаться шесть лет назад, и сравни с сегодняшним.
Напомнил, всё — таки, лис, чем я ему обязана.
Идея кражи Тёмного Алмаза вынашивалась давно, это яснее ясного, а я, выходит, проходила «проверку»?! Штаны Святого Патрика! Если бы Креван заикнулся раньше о возможном заказе подобного рода, какова бы была моя реакция?.. Поэтому он и молчал. Не исключено, что он трясётся и за свою шкуру, это в порядке вещей. А я кто? Расходный материал.
Я выдохнула и сказала уже спокойнее:
— Хорошо. Рассказывай свой план.
— У меня в офисе, девочка, потерпи.
Я поняла, что Креван не хочет говорить при Синем Джеке. Меня интересовал ещё один вопрос, и я не преминула его задать:
— Я правильно понимаю, что за сегодняшний инсценированный провал мне не заплатят?
Тяжёлые веки Бойла дрогнули, как будто он собирался снова засмеяться.
— Пэнти, — понизил он голос, — если подумать, то девушка с твоей внешностью не должна беспокоиться о деньгах, они буквально могут к ней липнуть сами… С твоей мордашкой и фигуркой можно грести фунты лопатой, стоит только захотеть…
Он небрежным жестом положил мне руку на колено. Ну вот, зря успокаивалась. Подобные разговоры быстро доводили меня до бешенства. Вся кровь моментально бросилась мне в лицо. Я оттолкнула руку сидящего рядом мужика и недвусмысленно показала на свой правый рукав.
— Ты знаешь, что там, Креван. Ты знаешь, на что я способна, если какой — нибудь мерзавец захочет залезть ко мне в трусы — будь это ты или кто другой, не важно. Никто ко мне не прикоснётся, понял?
Они знали, на что я способна, и как я могу управляться с ножом. Новый взрыв мужского смеха, у Кревана — с оттенком сожаления.
— Пэнти, куколка, ты знаешь, что ни я, ни кто другой, — никто не тронет тебя и пальцем! Я бы не прочь потрогать, и не только пальцем, но ты слишком ценный кадр, чтобы портить с тобой отношения ради удовлетворения минутной похоти. Хотя жаль, что все твои прелести остаются без ласки. У такого тела должен быть хозяин…
— Я сама хозяйка своего тела. И пусть так и остаётся. — Отрезала я тоном, не допускающим возражений.
Я бы могла добавить к сказанному то, что веками было девизом семьи моей матери: «Alterius nоn sit qui suus esse pоtest», но вряд ли Креван силён в латыни.
Прим. авт.: «Да не будет принадлежать другому тот, кто может принадлежать себе», (лат.)
— Так мне не заплатят?..
— А как ты думаешь? Ты облажалась. Для полной достоверности, для спокойствия Лоис — не заплатят.
Ну что, опять обозвать его подонком?.. Думаю, будет лишним, тем более что я уже это сделала, а терпение Кревана не безгранично. Проехали. Он ведь, уже намекал мне на то, что если я захочу занять место его постоянной подруги, то буду жить не то что в шоколаде, а в бриллиантах по уши.
Моя внешность… Да, наверное, я отношусь к тому типу женщин, которым грех жаловаться на свою внешность: мне не надо маскировать круги под глазами, их нет; не надо подкрашивать губы — они и так яркие. Хорошая белая кожа, правильные черты лица, густая шевелюра медного цвета и серые глаза. Мне не на что пожаловаться, когда я смотрюсь в зеркало, и когда разденусь — тоже. При росте в пять футов и четыре дюйма у меня гармоничное телосложение со всеми округлостями и тонкостями в нужных местах, а поскольку я хорошо тренирована физически, придраться не к чему вообще. Как — то вышло так, что знакомую многим девочкам стадию «гадкого утёнка» я миновала незаметно. К несчастью для меня самой, эта внешность стала для меня источником неприятностей, поставивших крест на моём интересе к противоположному полу ещё в подростковом возрасте. А уж к женскому полу меня точно никогда не потянет, так что живу себе спокойно, посылая подальше мужиков вроде Кревана. Я обойдусь без них.
Так называемый офис Кревана находился на Эбби — стрит. Я увидела, что у входа уже припаркован мой эко — байк (бюджетный мотоцикл на аккумуляторах — шустрый и не самый маломощный, так что мне хватает). В окнах второго этажа явно горел свет, пробиваясь из — под жалюзи. Значит, кто — то из ребят Бойла уже впустил туда Лоис, которая готовится к экспертизе сапфиров и, конечно, находится в полном неведении относительно последних событий.
В неведении она находилась недолго. Реакция госпожи Грин была весьма предсказуема. Испуг за меня вылился в крик: на меня, на Кревана, и просто так. А уж что было, когда пришлось сказать о заказе, касающемся некоего драгоценного камня из резиденции Владыки Тёмных! Ни слова о Тёмном Алмазе, просто редкий алмаз, и всё.
— Ты спятил, Креван! — Кричала Лоис так, что, наверное, слышно было за милю. — Ты хочешь отправить девочку в Кэслин Эльдендааль?! А если она попадётся, что тогда?!
Прим. авт.: Кэслин — от ирландского «caisleán», замок
Было ещё много чего выкрикнуто, в том числе таких слов, за которые меня бы пилили и ругали целую неделю. Основной адресат ругательств госпожи Грин никак не реагировал на происходящее, спокойно ожидая окончания, которое, несомненно, рано или поздно должно было наступить. Лоис выдохлась нескоро.
С Лоис Грин у меня особые отношения, трепетные. Эта хрупкая, но довольно суровая дама со стильной стрижкой седых волос в буквальном смысле спасла мне жизнь…
Но прежде чем перейти к рассказу о встрече с Лоис, требуется добавить несколько печальных воспоминаний, связанных с событиями, предшествующими знакомству.
Глава 3. Госпожа Кейн и пансион «Синичка»
В марте две тысячи триста семидесятого года, в Дублине было неспокойно по очень простой причине — шёл передел сфер влияния криминальных, около — криминальных структур и война тех, кто был с ними связан. Конфликт интересов, суть которого вряд ли была понятна простому обывателю, назревал уже давно. Отдельные части города порой буквально превращались в театр военных действий, — с перестрелками, драками, убитыми и раненными.
В то время мои родители снимали небольшую квартирку на Мейн — стрит, в Клондалкине. Для нас троих этого было вполне достаточно, к тому же, моя школа — и хорошая школа! — находилась неподалёку, равно как и обширный парк, ставший любимым местом детских игр для меня и моих сверстников. Клондалкин удалён от центра города, но именно данное обстоятельство обуславливало весьма и весьма приемлемую цену за аренду жилья. Если учесть, что мои родители вдвоём зарабатывали около двух с половиной тысяч в месяц, примерно двести фунтов уплывали именно как арендная плата. Живи мы ближе к центру, пришлось бы отдавать раза в два больше, но это уже было не по средствам. Про какой — нибудь Саутсайд с богемными домиками я вообще молчу, там и тысячи в месяц мало. Дублин ведь как был одним из самых дорогих городов мира, так и остался, и Эпоха Сопряжения тут ничего не изменила.
Моё детство было обычным, как и у многих других детей, имеющих любящих родителей. Мама работала продавцом в кондитерской, а отец занимался ремонтом электронных приборов и бытовой техники в сервисном центре. Если покопаться в истории моей семьи, можно было найти личностей с иным родом занятий, и где — то в мамином шкафу лежал килт и плед с орнаментом клана Барнетт, — вещи, напоминавшие о прошлом её рода. Пришли другие времена, и прошлое лишь иногда давало о себе знать в виде слабого огонька семейных воспоминаний и легенд.
Этот весенний вечер должен был стать для нашей семьи обычным, как всегда. К тому времени, как родители возвращались домой, я уже обычно приходила из школы, чтобы помочь маме с ужином. Так было и промозглым мартовским вечером, когда за шумом дождя не было слышно другого шума, происходящего буквально на соседней улице. Там находилась кондитерская, где работала мама. Отец заходил за ней, и они вместе шли домой… Именно там произошла бандитская перестрелка, стоившая жизни нескольким прохожим, не успевшим укрыться. Полиция прибыла на место, когда всё уже было кончено.
Родителей в тот вечер я так и не дождалась.
Так бывает — жизнь рушится в один миг, и ты ничего не можешь с этим поделать. Ни слёзы, ни сожаление, ни страстное желание повернуть время вспять — ничего не может помочь, и осознание собственного бессилия обрушивается на вас, как поток мутной и холодной воды. А если в этом мутном потоке оказывается девочка, которой только тринадцать лет, шансов выплыть, без потерь для душевного равновесия, нет никаких.
Последующие две недели пролетели как в тумане, и у меня осталось стойкое ощущение, что события идут своим чередом, а я не принимаю в них никакого участия. Молчаливое сочувствие соседей и знакомых родителей, организация кремации, сообщение каким — то родственникам мамы в Шотландию, в Абердиншир… Социальные службы так и не получили ответа от тамошней нашей родни, в связи с чем мне предстояло отправиться в определённое детское учреждение — за неимением ближайших родственников в Ирландии. Сложно сказать, осталась ли в живых эта родня вообще.
Съёмную муниципальную квартиру нужно было освободить, и отдельные дорогие и памятные вещи позволялось хранить на складе социальной службы до моего совершеннолетия. Я почти ничего не взяла с собой, чтобы не предаваться воспоминаниям о прежней жизни слишком часто и не плакать по ночам в подушку.
Не стану утомлять вас подробностями семи месяцев проживания в государственном приюте Дублина — это типичное учреждение подобного рода, с отдельными классами для мальчиков и девочек, — как и в простой школе, — серое, скучное, безликое, правильное. Смутная надежда на ответ шотландских родственников вскоре приказала долго жить, и я смирилась с этим фактом, обзавелась двумя — тремя подружками, и основные свои усилия направила на учёбу. Так хотели бы родители, вне всяких сомнений.
И тогда жизнь рухнула во второй раз.
Как — то утром дежурная воспитательница, мисс Эрлих, которую мы за глаза звали Щепкой (прозвище, с лихвой описывающее душевные и внешние достоинства его обладательницы), позвала меня в кабинет директора. Директор, господин Грэхам, пожилой дядька с вечно заспанным видом и неприятным взглядом чересчур прозрачных, рыбьих, глаз, разговаривал с какой — то посетительницей. Поначалу у меня ёкнуло сердце — я решила, что мамина троюродная кузина из Шотландии, наконец, решила забрать меня к себе. Однако, присмотревшись к гостье, я поняла, что никаких родственных связей между нами не имеется.
Γостья была очень высокой, тонкой в кости женщиной лет тридцати — тридцати пяти, чья фигура и лицо были изрядно «подправлены» с целью добиться увеличения частей, на которых сэкономила природа. Не надо даже сильно напрягать мозги, чтобы догадаться: губы, грудь и попа. Судя по выражению лица господина Грэхама, эти улучшения воспринимались им на «ура». Дополняли образ женщины: чёрные гладкие волосы, спадающие до лопаток, броский макияж и яркий разноцветный маникюр, туфли на высоченных каблучищах. Мне сразу вспомнилось, как мама говорила, что гламурная лаковая обувь днём — полный отстой. Как — то не вязался со всеми этими деталями строгий деловой костюм в серую и чёрную клетку.
Женщина была красива и хорошо одета, но мне она не просто не понравилась, она вызвала интуитивное чувство отвращения, как будто я увидела пятно плесени на булочке, казавшейся свежей при первом взгляде.
— Пэнти, — начал директор, — познакомься. Это госпожа Элизабет Кейн, владелица частного приюта для одарённых девочек.
Госпожа Кейн послала мне улыбку своих кроваво — алых губ.
— Здравствуйте, госпожа Кейн. — Заученно — вежливо произнесла я. — Я не знаю, в чём заключается моя одарённость, о которой говорит господин директор.
Я, конечно, немного лукавила в своей скромности. Все знали, кто решает для старшей группы девочек задачи по математике и физике. На уроках по этим дисциплинам, да и по многим другим, мне просто было нечего делать, настолько всё было легко и просто. Но первый же взгляд на Элизабет Кейн давал понять, как мало она похожа на искательницу детских талантов. Кроме того, на столе директора были разложены крупные объёмные цифро — портреты наиболее симпатичных девочек из приюта, и среди них — мой портрет тоже. Съёмка производилась несколько недель назад — чтобы участвовать в отборе для какого — то благотворительного фестиваля. Так поясняла мисс Эрлих, лично помогая нам делать красивые, «взрослые», причёски. Остальные нам втихаря завидовали и шептались по углам, «как повезло смазливым куклам».
Фото на столе, гостья со своей фальшивой сладкой улыбкой… Мне стало не по себе. Под двумя перекрёстными взглядами в маленьком кабинете было, как будто, тесно и тяжело дышать.
— Пэнти… Пантисилея, правильно? — Ласково сказала госпожа Кейн. — У тебя красивое имя, как и ты сама. Таким умненьким и хорошеньким девочкам нечего делать среди серой массы посредственностей.
— Меня всё устраивает, — поспешила заверить я.
Женщина рассмеялась, и её серебристый, глубокий, грудной смех заставил директора заискивающе улыбаться.
— Я думаю, мы всё решили. Документы о переводе уже подписаны. Мы попросим мисс Эрлих приготовить твои вещи, а ты, милая девочка, пойдёшь со мной.
— Но я хотела бы попрощаться с подругами!
Директор Грэхам покачал головой:
— Не будем отвлекать никого от занятий, Пэнти. Вот ответ от твоей родни из Шотландии, — он неторопливо подошёл к столу и вынул из ящика распечатанный конверт. — Они согласны с твоим переводом в особую школу. Они ведь никогда тебя не видели. Согласись, глупо рассчитывать на то, что незнакомые люди вот так примут ребёнка, до недавнего времени даже не зная, о его существовании. Письмо будет приложено к твоему личному делу… Не надо цепляться за настоящее, надо идти вперёд.
В моих ушах еще звучали эти слова, когда я понуро брела за весело щебечущей госпожой Кейн, неся чемоданчик со своими вещами. Она уверенно села за руль маленького красного «Фиата» последней модели. В Ирландии не часто встретишь женщину за рулём, это довольно длительное время запрещалось Тёмными — как для женщин человеческой расы, так и для эльфиек.
— Не будь такой букой, Пэнти Мун! — Госпожа Кейн тряхнула гривой своих чёрных волос, переливавшихся, согласно последним модным тенденциям, серебристыми и синими потоками искр. — Ты должна улыбаться и быть приветливой.
— Я бываю приветливой с теми, кого хорошо знаю!
— Привыкай. — А вот это уже было сказано веско, жёстко, и — без малейшей тени игривости.
Автомобиль резво тронулся с места. Мы быстро миновали знакомую мне часть Дублина и даже проехали мимо Эльфийского квартала. Мне доводилось бывать здесь на экскурсии в картинной галерее, произведшей на меня огромное впечатление. Творчество эльфийских художников так мало походило на наше: эльфам не свойственно авангардное искусство, которым сейчас напичканы человеческие музеи.
Если верить навигатору, мы ехали в квартал Брэй. Довольно странное место для приюта, или какого — то там интерната: дорогая недвижимость, дорогие отели, места развлечений, и дома отнюдь не самых бедных горожан.