Я опустилась на стул и замерла, глядя на него. Даже и не заметила, что долгое время стояла. Глубоко вдохнула и смогла сказать:
— Дело не в ребенке. Тебе все это льстит, вот и все. Поэтому ты полностью оправдал ее. Почему ты решил, что ребенок твой? Девственница — в самом деле? Сколько ей?
— Двадцать три.
— И что…?
— Начиная встречаться с парнями, она всегда предупреждала, что у нее больное сердце и ее сразу же бросали.
Я зависла в каком-то нереальном состоянии. Зачем я слушаю это? То, как он горой стоит за нее? Я потерялась, просто не находила слов. О чем вообще дальше говорить? А потом то ли закончилось действие валерьянки и это сорвало к чертям всю мою внутреннюю мобилизацию, но оно таки меня настигло — сжимая горло, вниз по шее опускалась боль, сдавило переносицу и я смогла только хрипло прошептать, изо всех сил сдерживая слезы:
— Ты понимаешь что дикость уже то, что мы здесь — у нас дома, обсуждаем твою любовницу? Да будь она даже не больная, а трижды святая! Ты хоть понимаешь — что ты сейчас делаешь со мной? Почему я должна слушать о ней, знать все это? Андрей, зачем ты тогда пришел, что ты от меня хочешь? Чтобы еще и я пожалела ее и благословила тебя помогать ей и поддерживать?
— Да… Но она мне не любовница. Не думай так! Послушай меня еще немного, я прошу тебя… Минимум три раза ей нужно будет лечь в больницу на поддержку. А до этого — спокойствие и покой… она совсем беспомощная и несобранная, и… сердечная болезнь отягощена истерией. Анечка… Господи, как же мне… — схватился он за волосы и посмотрел на меня каким-то диким, отчаянным взглядом.
— Нет… нет… — прошептала я в ужасе, — ты с ума сошел…
— Всего месяц, солнце, всего месяц до больницы мне придется пожить там. Да — сиделка, деньги, но это не все! Она действительно нуждается в помощи. У меня просто нет выхода, я расскажу, я объясню тебе. Я не собираюсь спать с ней, Аня, я не хочу ее. Это просто больной человек, который носит моего ребенка. Я не могу просто взять и наплевать на него! Я уже не смогу просто забыть про нее и бросить наудачу: выживет — не выживет, справится — не справится!
— Так… так… — бормотала я, — давай разумно обсудим варианты… Ты же не хочешь этого, я правильно поняла? Ага… но почему-то вынужден. И почему? Давай искать компромиссный вариант, на это я пока еще способна. Вот сейчас я пока еще твоя, Андрей. Смотри, сейчас у тебя еще есть возможность спасти нашу семью… точка невозврата.
— Аня, я сейчас не сказал ни одного слова неправды. Я люблю тебя и Вовку, я не бросаю вас. Не ставь меня перед таким выбором, я не хочу этого, когда-нибудь потом я просто сдохну. Мне нужно закрыть вопрос с этой беременностью. На данный момент это первоочередная задача, срочная. Как это можно сделать и не разрушить нашу семью? Давай решать вместе, давай обсудим.
— Объясни, мотивируй, убеди меня что это жизненно необходимо. Нет-нет! Про тебя я все поняла. Зачем это мне?
ГЛАВА 12
— Странно, — размышляла Лена, — обычно им плевать на детей. Ну, не то, чтобы совсем уж, но привязать к себе мужика только ребенком вообще не реально. Принято считать, что им дороги только те, что от любимой женщины. Или нет? И почему он так уверен, что эмбрион — его?
— Его. Раз он так уверен. Он не идиот, — сипела и хлюпала я в ответ.
— Все равно… в конце концов, можно нанять ей сиделку, — подсунула она ближе ко мне стакан воды.
— Он договорился. Пока она еще работает, может потом… — я внимательно смотрела на стакан.
— Пей. Тогда зачем так радикально? Зачем уходить к ней? Он что — не осознает последствий? Я не понимаю…
Если бы я сама понимала… Пришлось рассказать ей о том что у нас случилось, когда она прибежала, услышав шум за стенкой. Я выползла открыть дверь, в которую настойчиво звонили, а там она.
— Коза, б…ь! Ты испугала ребенка! Что ты воешь? Ты хоть слышишь, что Вовка плачет?
Когда Вовчик опять уснул, мы сели на кухне. Узнав, что Андрей ушел жить к другой женщине, она хмыкнула и выдала:
— Печалька…
Зачем я рассказала ей — запоздало мелькнуло у меня в голове. Неужели и правда решила, что посторонний человек поймет все, что сейчас творится со мной? Печалька? Правда? Серьезно? Что-то такое, наверное, проявилось на моем лице, потому что Ленка поспешно объяснила:
— Для меня печалька, что непонятного? На вашем примере я думала, что они еще существуют — нормальные. А оно вон как. Ситуация — швах… Это просто вопрос времени, когда она опять уложит его в постель. Не спорь! Примем на веру все его слова и честные намерения, и этот консилиум… скорее всего, она действительно больна. И если она придет к нему за «пожалеть», потому что хочет испытать это «перед смертью», тогда же вряд ли… Как ты думаешь — он прогонит ее? Где он там у нее спит… на диване? Приляжет, обнимет, поплачет… Да я, б…ь, не копаюсь в твоих ранах! Прекрати смотреть на меня, как на врага. Просто с самого начала не строй иллюзий. Если он в итоге все же захочет и сможет вырваться оттуда, то тебе придется принять его таким, как он есть — после любовницы. Уже сейчас решай — сможешь ты это сделать или нет? Или же он не вернется, если она ему не пох…! А сейчас просто поставь на паузу. Ты взрослая умная женщина. И у тебя ребенок.
Пальцы вцепились в ткань халата, горло опять передавило невидимой удавкой. С этим нужно что-то делать — обратиться к врачу, что ли? Это похоже на какие-то приступы, я чувствую себя обессилевшей после них, мне всегда плохо…
— Сейчас не хочется об этом. Ты иди, Лена, я уже лягу спать. Еще не время для таких разговоров. Может, ты и права, даже — скорее всего. Ты смотришь на все трезвым взглядом, со стороны виднее и что там еще… беспристрастно? Я все понимаю, просто еще не готова говорить об этом, — уводила я ее к входной двери, приглашая уйти. Я видела сочувствие в ее глазах, но не готова была подробно обсуждать то, что случилось. Как-нибудь потом. Когда мне понадобится ее совет, то я спрошу его, но не сейчас. А еще лучше покончить со всем этим самостоятельно, не привлекая посторонних.
Спустя и час и два я так и сидела, сжавшись в кресле в своей спальне. Ждала, когда перестанет болеть голова. Пришлось принять таблетку. Глаза, словно посыпанные битым стеклом, не хотели закрываться и готовиться ко сну, между век будто вставили надежные крепкие спички. Я уже знала, как буду выглядеть завтра — как и до своего лечения у косметолога, как до моей психологической ремиссии. Синяки под глазами, отекшие веки, покрасневшие белки глаз…
Тогда же был разговор слепого с глухим. Я все отчетливее понимала, что он уже полностью определился, и на его решение что-то влияет так сильно, что пересиливает все мои доводы. Он так и не смог внятно объяснить, почему она так беспомощна — все же не ребенок уже и руки-ноги на месте. Зато он четко знал, чем сможет помочь ей, если вдруг случится сердечный приступ: его звонок на «скорую» в приоритете, больница рядом, его ознакомили с протоколом и снабдили нужными препаратами. О чем тут можно было говорить дальше? Я даже сейчас чувствую ту безнадежную усталость, что охватила меня тогда. Просто пропустив через себя воспоминания сейчас.
Потом, в следующие дни, я постаралась узнать как можно больше о ее болезнях, чтобы понять — сколько в его словах правды? О противопоказаниях для беременности говорилось немного. Там все настолько индивидуально, что говорить о чем-то категорично и конкретно — не говорят. Разве что о тех болезнях, где есть риск для ребенка. Похоже, что это был не тот случай, иначе врачи настояли бы на прерывании. Но да — подготовка к беременности для сердечниц необходима. И хороший шанс благополучно родить для нее, похоже, тоже есть, потому что об успехах медицины в этом плане пишут уверенно. Так что название ее болезни осталось для меня загадкой.
А вот об истерии рассказано очень подробно. Как я до этого представляла себе истеричку? Наверное, как и большинство — психованная тетка, срывающаяся в крик по поводу и без повода. А все оказалось совсем не так. Истерия могла быть наследственной, или приобретенной вследствие сильного потрясения или стресса. Первая передается детям, но не сыновьям, а только дочерям. Болезнь не излечивается. И истерички не законченные психопатки, а просто люди с особенностями психики, в которых они не виноваты. И истерические приступы не обязательно громкие и шокирующие публику, но всегда показательные. Просто эти люди чувствуют необходимость находиться в центре внимания. Красота, ум, таланты? Если их нет, то в ход идет все — давить на жалость, врать для этого, притворяться и манипулировать человеческим сочувствием. Это умение в силу неосознанной внутренней необходимости со временем оттачивается до совершенства. И не всегда человек даже осознает — что делает. Ему нужно сочувствие и внимание и он добивается его любой ценой.
Это только один из нюансов поведения больного истерией. Но именно эту особенность я вспомнила, когда наконец увидела любовницу мужа и тогда картинка сложилась полностью.
Я еще тогда захотела взглянуть на нее, хотела понять — на что же он повелся? На красоту, талант, ум или…? Потом, уже почти осенью, я ее увидела: тоненькая, худенькая, невысокая. Живот уже отчетливо обрисовывался под одеждой… Я вот сильно поправилась, когда носила Вовку, а она — нет. Лицо узкое и миловидное, а такие глаза, как у нее, принято сравнивать с глазами олененка Бэмби — темные, большие, настороженные. Да… не яркость и не красота, а милая беспомощность и трогательная наивность — вот первое впечатление от ее внешности.
На вид — лет семнадцати- восемнадцати, на лице ни грамма косметики, скромная одежда и… тот взгляд, что она вскинула на Андрея. А в нем паника, страх, молчаливая просьба о помощи — это она увидела нас с Вовкой. Вот и весь секрет, вот и вся причина…. Разве такую бросишь на выживание, разве оставишь без помощи?
Я тогда и сама получила легкий шок, увидев ее. Она совершенно не вписывалась в тот образ роковой красавицы, который я себе нарисовала. И я бы тоже купилась на эту юную невинность, поверила бы в нее, если бы не ее первый взгляд из-за его спины — острый, колкий, с прищуром, как выстрел… и лицо, как-то вмиг замершее неживой и недоброй маской. Видимо, она узнала меня — видела на одной из корпоративных встреч или когда мы с Вовкой пару раз ждали Андрея с работы — хотели сразу пойти куда-то. У меня тогда были каникулы и появилось свободное время. Да…, а потом он обернулся к ней и на него уже глядел испуганный больной ангел.
Сейчас я понимаю, что, по большому счету, не в праве сильно осуждать ее — она влюбилась, пошла на отчаянный шаг без всякой гарантии на успех. А потом получила шанс в виде беременности и использовала его по полной. Рискуя, она боролась за свое счастье, как могла и проиграла. Но я не могу относиться к ней с пониманием и снисхождением. Просто сейчас по отношению к этой женщине я чувствую уже не яростную, а устоявшуюся, спокойную и холодную ненависть.
А вот Андрея в этот самый момент — когда пишу, я почему-то уже не могу ненавидеть. Слава Богу, я переболела и перегорела и им, и всем этим, а он так наказан, что его вина в моих глазах будто поблекла, что ли? Глупые мысли, навязанные авторитетными приятелями, влюбленная девица, доверчиво предложившая себя для дефлорации, затуманенная алкоголем голова, море по колено… А потом — неожиданные последствия и она — вся такая… это как ударить ребенка.
Позволю себе обратиться с неоригинальной просьбой — если вы определились со своим отношением к написанному, помогите книге найти новых читателей. Ваше "мне нравится" будет очень кстати, это очень мотивирует любого автора и поднимает ему настроение.
И огромное спасибо тем, кто всерьез заинтересовался судьбой главных героев и даже некоторым образом принимает участие в ней. Ваши комментарии очень помогают.
ГЛАВА 13
Сейчас все это позади и я могу рассуждать здраво, а тогда я смотрела на него и не верила своим ушам, не могла понять — он слышит меня, он понимает вообще — насколько сейчас все серьезно? Я-то его слышала. Да, жаль больного человека — теоретически. Да, ей нужна помощь. Но какого черта эту помощь должен оказывать мой муж, ночуя с ней в одной квартире, оставив свою семью? Он терпеливо объяснял мне, что все происходит из-за него, и он вынужден, потому она совершила ошибку, оставив ребенка, а сама не готова и не способна. А как же я? А я сильная и здоровая и моей жизни ничего не угрожает, он в меня верит, и я тоже должна верить ему. Нужно просто немного подождать.
Да, он понимает, что это не нормально, что возможно и скорее всего, им частично манипулируют, но последствия истерики он видел и ее лучше предотвращать, потому что для ребенка… патологии… А он вообще предполагается здоровым? С такой наследственностью? Да, он консультировался, он многое успел за эти дни. Неужели он не понимает, что фактически уже живет интересами другой семьи? Нет! У него в мыслях нет ничего такого. Он не собирается с ней спать, он воспринимает ее как тяжелобольную беременную женщину и только. Каждую субботу и воскресенье он будет проводить с нами. Он понимает, что ситуация дикая, но у него просто нет выбора, ведь речь идет о жизни его ребенка. Это недолго — всего месяц. Он верит, что она отпустит его потом? Да, он дал ей понять, она постепенно привыкнет к мысли…
Я слушала этот бред и… Нет, я верила в его изначальные альтруистические намерения, действительно верила. Но как он мог быть так уверен, что я соглашусь ждать его от нее, что я пойду на это? Во время этого разговора я ненавидела и его, и ее, и этого ребенка и себя тоже — за то, что позволила так думать.
Мое возмущение, мой протест… Андрей был непробиваем, он производил впечатление зомби, находящегося под внушением. Прикрыв рот платочком, я говорила с ним своим больным голосом. О том, что я не принимаю его решения, что против всего этого, что его объяснения не убедили меня. Я отказывалась считать себя его женой, если он будет жить у любовницы!
Меня осторожно уговаривали и убеждали, как неразумного ребенка, а я зверела от бессилия и невозможности переубедить его и доказать, что моя точка зрения тоже имеет право на жизнь. Что ни один человек не назовет его действия нормальными. Но он говорил, что вся ситуация ненормальна в принципе. И его решение — единственный возможный выход из нее. Что человеческая жизнь, что ребенок в приоритете и…
В конце концов, я сбежала и закрылась в спальне, чтобы не накинуться на него с кулаками или не разодрать ему морду! Я хотела убивать! А он заглянул к Вовке, посидел немного у него и ушел. И приходил он без вещей, очевидно, уже оставив их у нее, все окончательно решив еще до нашего разговора.
Я плохо осознавала себя тогда, потому что полный разрыв шаблона, я неадекватно воспринимала мир и окружающее пространство — несколько раз натыкалась на кресло, пытаясь пройти к шкафу, а когда добралась-таки до него, то не помнила — зачем и что делаю? Иногда я думаю что, если бы не ушла тогда выть на кухню и не разбудила Вовку, а он — Ленку за стенкой, то я просто двинулась бы умом. Она своим окриком сразу осадила меня и вернула в сознание, шокируя и, казалось бы — добивая своими рассуждениями. Но к ее уходу я уже более-менее ориентировалась в том, что происходило вокруг меня.
Сейчас я понимаю, что одной из моих ошибок было слишком быстро простить его. Нет, я верю, что он не строил коварных планов и не собирался меня обманывать. Но и серьезно считаться со мной стало необязательно, это подсказывало ему его подсознание, делая выводы из моих поступков. Трудная задача упростилась, когда стало ясно, что красивыми словами и ласками мною можно манипулировать так, что я легко прощу даже измену, что я все так же продолжаю преданно любить его, а значит…
Изо всего этого вытекало, что он не понимал моих мотивов, плохо зная меня, как и я его тоже. За восемь лет брака мы изучили только хорошие стороны наших характеров. Плохие просто не было нужды проявлять — мы настолько идеально совпали в воспитании, основных вкусах и жизненных приоритетах, так виртуозно подстраивались друг под друга, стремясь сделать пребывание супруга рядом комфортнее, так радостно поступались всем, чем только могли ради любимого человека…
И это было правильно, потому что мы были счастливы. Но, в то же время, он не знал, на что я способна, если довести меня до края, до ручки. А я не знала — до какой черты может дойти он в своем упрямстве, отстаивая свои принципы. И уверовав в безошибочность своих решений в ситуации, когда наши мнения не совпадают категорически. Для меня это открытие нового Андрея стало настоящим ударом, а вот про меня он тогда еще ничего не понял.
С понедельника мы с Вовкой стали жать одни. Все было, как и раньше, когда Андрей бывал в командировках. Но теперь я знала, что он жил у другой. Опекая ее, оберегая, потворствуя ее прихотям — она добилась своего. Никто и никогда не собирается умирать, даже если есть прямая угроза жизни. Человек такой — он всегда надеется. И она надеялась — жить с ним. И уж точно не собиралась отпускать, уже тогда шантажируя истерическими припадками. Не собиралась разбивать семью? Он что — совсем…?! Бесполезно…