— А тебе-то это зачем? Другое дело — летом, когда тепло сюда добирается. Но сейчас… Не иначе, как веская очень причина.
— Э-э, Ясавэй! Что ты к парню пристал?! — перебил того Анур. — Словно он первый турист у нас! Пусть поживёт немного в суровых условиях, закалит характер. Ну, хочет человек такого экстрима, нам ли его отговаривать?!
При этих словах Ник опустил глаза, стараясь не встретиться ими с чёрным, как ночь, и таким же пронзительным взглядом хозяина дома. Врать, не договаривать истину, было стыдно. Нет, ему не впервые приходилось это делать, да и то, после чего его привезли в эту глушь, тоже сложно назвать честным делом. Но… Именно сейчас врать не хотелось. Возможно, под взглядом этого старика, который не откажет, приютит ровно на столько, на сколько будет нужно. Возможно, из-за тихонько сидевшей с ними за общим столом необычной девушки, украдкой бросающей на него любопытные взгляды и поспешно опускающей глаза свои чёрные вниз, словно стремясь показать, что он и вовсе ей не интересен. И не то, чтобы она тронула чем-то его сердце, но ему, видевшему и познавшему за свою не долгую жизнь их самых разных, было понятно при взгляде на эти нежные коралловые губы, что никогда в своей жизни они не произносили лжи. И не хотелось их этому учить.
Или просто осквернять этот дом неправдой. Но и открыться он, конечно, тоже не мог.
Чуть поднял голову, заметил, что в этот раз девушка не отводит глаз — ждёт, как и старик, ответа. Что ж, они имеют право знать… И, улыбнувшись заученной, не тронувшей глаз улыбкой, от которой с ума сходили тысячи женщин, ответил:
— У меня отпуск. Перед важным мероприятием. Нуждаюсь в тишине, спокойствии и уединении. Хочу слиться с природой и, поскольку работа моя связана с творчеством, попробовать взять от неё то, что ещё не звучало в моей музыке.
— Что ж, чувствуй себя так, словно ты в своём доме, — ответил Нику старик, и Анур облегчённо выдохнул.
— Может, хоть день у нас погостите? — спросила Анура Ябне.
— Нет, красавица моя, утром уеду. А ты подумай и завтра мне скажешь, что тебе привезти вскоре, когда я за Ником вернусь.
— Ник? Такое странное имя… — еле слышно от стеснения пробормотала девушка. — Оно что-то означает?
Носитель имени пожал плечами и подавил зевок.
— Нет. Просто сокращение на западный манер от моего настоящего.
— А настоящее как звучит? — вмешался Ясавэй.
— Николай.
— Ну, а Николай-то что-то означает? — продолжала допытываться девушка.
— Конечно, что-то обязательно означает. Только я, если честно, никогда не задавался этим вопросом, — и тут же, словно эти слова натолкнули его на какую-то мысль, задал встречный вопрос: — А Ябне? Просто ваше национальное имя или… с глубоким заложенным смыслом?
— Приносящая счастье, — ответил за девушку её дед, в голосе которого прозвучал звон ударяющихся друг о друга льдинок.
И в этот момент Ник ощутил, что перешёл границы дозволенного, так откровенно рассматривая интересное молодое лицо с разлившимся по щекам румянцем. Таким требовательным тоном спрашивая у неё сокровенную тайну имени. И он поспешил сгладить оплошность:
— А Ясавэй?
— Тот, кто превосходно знает территорию, на которой живёт, — ответил старик уже гораздо мягче.
— О-о, и это действительно так! — воскликнул Анур, уже начинавший засыпать прямо за столом. — Лучше Ясавэя никто не расставит ловушки по тропам песца. Он один не заблудится никогда в лесах, где захоронены наши предки. И даже пешком он с первой попытки дойдёт туда, где спрятана лодка, более того — на ней безошибочно приплывёт к самым жирным нерпам…
— Хорош, хорош, Анур, — рассмеялся задорно старик. — Не перехвали!
— Ты как-нибудь, если здоровье позволит, возьми мальца на охоту.
— Если позволит, — закивал головой старик, но Ник не поверил в то, что он на самом деле не прочь это сделать.
Но Анур никак не хотел успокоиться и продолжал рассказывать Нику из какой рыбы, самим Ясавэем в одиночку добытой, лежит на столе вот эта строганина. Потом он вспомнил, как единожды в своей жизни ходил с Ясавэем на моржа, но это было далеко отсюда, ещё тогда, когда Ябне только-только родилась.
Слушая эти невероятные истории, Ник не заметил, как постепенно опустился ближе к полу и теперь уже полулежал на своей толстой пушистой подстилке, упираясь в неё локтем. Веки становились всё тяжелее и тяжелее, и он, в конце концов, перестал прикладывать усилия, чтобы держать их открытыми. Но всё ещё вслушивался в задорный мужской рассказ, улыбаясь особо смачным подробностям и моментам. Затем вдруг почувствовал, как его голова коснулась чего-то мягкого и, открыв от неожиданности глаза, он увидел близко-близко странное лицо Ябне. Она трогала его голову своими руками, пыталась поднять, чтобы вновь положить на подушку. Потом его укрыли чем-то тёплым, но он уже не видел, кто это сделал, потому что снова закрыл глаза. А вслед за темнотой пришла и тишина.
Какое-то время они не отдавали власть ничему, что могло потревожить Ника, но потом сдались и в сон его ворвались громко лающие собаки, бегущие по невозможно-белой, слепящей глаза ровной поверхности. Когда он обернулся, чтобы посмотреть на собак, вместо них увидел большое ветвистое дерево. Это был дуб, уже полностью выкрашенный охристыми красками осени. Откуда он взялся посреди снежного плена, Ник не знал — он просто продолжил удаляться от дерева, уже глядя вперёд, уже поднимаясь по невидимой лестнице вверх. И обернулся ещё один только раз, когда мимо него пролетел одинокий дубовый листок — сухой и жёлто-коричневый. Во сне он сравнил себя с этим листком, подхваченным ветром.
Потом исчез и лист, уступив место странной Ябне, танцующей на холодном снегу босыми ногами какие-то чудаковатые танцы. Её черныё, словно смоль, волосы уже не были заплетены в тугие и толстые косы, — они развевались на ледяном ветру чёрными реками. Но всё это казалось ему не столь странным, как её лицо — именно в нём, так сильно похожем и ещё более не похожем на лица её деда и ненецких женщин, была главная загадка. Вроде, те же черты, те же, поразившие его высокие скулы, но только у Ябне они не так выдавались. И лицо — не плоское, как у других — напоминало Нику лица обычных русских девушек своим европейским типом. Вот если бы не глаза — с присущим только восточному человеку разрезом, чёрные и раскосые, окружённые смоляными красками длинных ресниц и бровей, только совсем не узкие, как у деда, — и не сказал бы мужчина никогда, что девушка эта из другого народа.
А в другой комнате на мягкой меховой постели, устроенной на низком, сколоченном из досок возвышении, служившем кроватью, и укрытой обычными покрывалами, лежала без движения Ябне. Она не могла заснуть уже который час подряд, уставившись в темень под потолком. Дыхание было частым, взволнованным, и сквозь него она прислушивалась к звукам дома — вдруг среди прочего различит шевеление спящего Золотого Дракона? Она всё ещё помнила его холодные, вполне соответствующие цвету глаза. Так же, как помнила его горячее пламя, от которого до сих пор горела нежная девичья кожа. И потому не шевелилась Ябне, чтобы не сделать себе ещё больнее.
Глава 5
Ник проснулся внезапно и очень резко, словно от чьего-то болезненного тычка в бок. Так и есть — это Анур, опять улыбающийся и приветливый, разбудил его.
— Э-э-э, хорош спать, малец! Вставай да провожай меня.
— Ты уже? Едешь? — пытаясь сфокусировать зрение, уточнил Ник.
— Давай-давай, подъём! Вон, Ябне уже принарядилась и боится накрывать завтрак, чтобы не потревожить тебя.
Ник ещё больше приподнял голову и поискал глазами девушку. Она, действительно, была сегодня одета не в невзрачное коричневое одеяние, подобное вчерашнему, а в тёмно-зелёное, украшенное разноцветным орнаментом платье. И пусть оно было ужасающе, по меркам столичного гостя, длинным, похожим на балахон, тем не менее, удивительно шло ей.
Мужчина встряхнул головой и потянулся, разминая скованные мышцы. Затем встал. Осмотрелся. И как тут приводить себя в порядок?
Оказалось, что по нужде придётся уходить далеко от дома. Не весело. Холодно. И противно. Но придётся подчиниться.
Когда вышел из дома, чуть не ослеп — свет, отражаясь от снега, заставлял почти полностью закрывать глаза. И всё же, он успел увидеть то, что не заметил вчера — огромное стадо оленей, ограждённых деревянным загоном. «Сколько их тут? — подумалось ему. — Шестьдесят? Семьдесят? Восемьдесят?»
Умывался прямо у дома горстями снега. Тоже непривычно. Зато свежо, морозно и будоражит, как разрядом тока, каждую клеточку соприкоснувшейся с холодом кожи.
К этому моменту стол уже оказался заставлен вчерашней едой, но есть её молодому человеку не хотелось. И он попросил Ябне приготовить ему кофе.
— Нынэля клала в сумку, я помню, несколько упаковок. Ябне, ты знаешь, что такое кофе?
Девчонка рассмеялась, да так заливисто, что запрокинула даже голову назад.
— Думаешь, мы тут совсем одичалые?
И поднялась с места, отложив чуть надкушенную лепёшку. Ник смутился — он не хотел её обидеть. Напиток, который вскоре поставила перед ним девушка, был крепким, горьким, горячим — блаженство.
— Спасибо! — поблагодарил он Ябне, ища встречи с её чёрными глазами.
«Ох, ведьма!», вспомнился сон.
Девчонка кивнула, будто принимала с величавым достоинством его похвалу.
Из дальней комнаты показались двое — Ясавэй поддерживал за руку какую-то женщину. Она шла медленно и устало, будто не утром, а в конце тяжёлого дня. Ей помогли расположиться за столом, и Ябне заботливо пододвинула матери кружку с чаем.
— Юля! Рад тебя видеть! — воскликнул Анур. — Ясавэй говорил, ты заболела?
— Ничего серьёзного, — поспешила успокоить гостя она. — Обычная простуда.
— Может, тебе лекарств привезти? — не унимался Анур.
Но Юля лишь покачала отрицательно головой — ничего, мол, не нужно, спасибо.
И тут до Ника дошло, что именно его так поразило в молоденькой Ябне — вот в кого она удалась. А он-то вчера и не обратил внимания на имя, не вяжущееся никак со звучанием местных имён — Юля. Ну, конечно! Только глаза у матери Ябне были совсем светлыми, почти такими же серыми, как и его собственные. И волосы не от матери унаследовала дочь, — от деда.
Ясавэй представил женщине молодого гостя, приехавшего с Ануром. Ябне молчала, тихонько уплетая рыбу.
— Расскажете мне когда-нибудь, как вы оказались здесь? — с интересом спросил у Юлии Ник.
Та улыбнулась — скромно, загадочно:
— Непременно расскажу.
Потом провели Анура. След снегохода оставил безобразно изувеченным белый покров, но оторвать от него взгляд Ник не мог — так страшно было признавать, что с привычной жизнью его здесь не связывает больше никто и ничто. Только эти рытвины и та тёмная точка — спина удаляющегося Анура.
А Ябне, жадно всматривавшаяся в профиль мужчины, будто учуяла нечеловеческим чутьём его настроение. Она несмело прикоснулась к плечу Ника.
— Идём. Он скоро вернётся за тобой — ты же сам хотел тишины и природы.
— Да. Конечно, да, — ответил, разворачиваясь к девушке парень.
И, когда посмотрели друг на друга, оба улыбнулись.
— Сегодня я покажу тебе Туманное озеро, и ты поможешь мне принести воды. А завтра, завтра я…
— Завтра он погонит со мной оленей, — вмешался в их разговор глухой голос Ясавэя. — Они в стойле уже изголодались.
И с ничего не выражающим лицом старик вошёл обратно в дом.
Собеседницей Нику в этот день была в основном Юлия, неспешно чинившая зимние одежды. Ябне занималась приготовлением пищи. Девушка очень переживала, понравится ли её стряпня удивительному гостю, ведь он не коснулся сегодня ещё ничего, кроме горького и не вкусного кофе. Да и вчера он лишь немного съел её рыбных блюд, а больше, конечно, налегал на лепёшки и то, что Нынэля им сложила.
Ясавэй пропадал на морозе, подготавливая нарты к завтрашнему выходу, осматривая какие-то свои инструменты. Он говорил со своими оленями и собаками так, будто вёл с ними полноценный диалог. Каждый раз, выйдя из дома и заставая эту картину, Ник уходил обратно, пока всё же не решился предложить старику свою помощь.
— Помоги лучше Ябне воды принести.
— Откуда? Разве не снег?…
— Не для еды, — покачал тот головой. — Чтобы готовить, ей нужна чистая вода. А тут, разве не видишь — животные почти всё затоптали.
— Ябне! — громко позвал девушку Ник, вернувшись в тепло каменных стен. — Пошли к озеру! Покажи, где вёдра, чем воду носить?
Вид у него был при этом решительный, будто на воду охотиться собрался, а не из лунки черпать. И девчонка брызнула от смеха, дивясь одновременно смешанным чувствам, захлёстывающим всё её существо при взгляде на этого мужчину.
— Да что ты всё смеёшься?! — начал уже раздражаться Ник. Он итак чувствовал себя здесь не в своей тарелке, ненужным, неуместным… Так ещё эта девчонка!
Схватил вёдра там, куда указала Ябне, и обернулся после нескольких сделанных шагов.
— Что опять?
— Кирку забыл! — новая волна смеха окатила всех.
И Ника в том числе.
— Ну, и где она? — усмехнулся и уже по-доброму посмотрел на девушку.
Если бы Ябне не сказала: «Пришли. Озеро здесь», он бы сам его во век не нашёл. Ну как под кучей белого снега, везде одинакового, можно узнать промёрзший водоём? Кинув на землю вёдра и шмыгнув носом, он растерянно стал осматривать поверхность возле себя. Разворошил ногой снег, а под ним — лёд. Дубовый, метровый — неужели ему придётся пробивать эту глыбу? Глянув исподлобья на Ябне, спокойно наблюдавшую за ним, он уже даже замахнулся инструментом, чертыхаясь про себя.
— Погоди! — вскрикнула девушка. — Не там! Сюда иди.
И поманила маленькой ладошкой, скрытой в объёмной рукавице.
Скованную за вчерашний день, а может, за два предыдущих дня, прорубь Нику пришлось разрабатывать долго. Потому что делал он это неумело. Старался не обращать внимания на стоявшую рядом девушку, иногда дававшую ему такие, казалось, лишние советы. И не потому они были лишними, что указывали на что-то неправильно, а лишь потому, что в молодом человеке взыграло нечто, испокон веку заложенное в глубины мужского естества: я сам! Докажу, покажу, удивлю!
Возвращались каждый со своим: Ник был доволен, Ябне опять посмеивалась.
Урчание пустого желудка напомнило Нику о том, что есть ему, всё же, придётся. И снова мучительная пытка! Он не мог даже мысленно обидеть Ябне, сказав, что это было не вкусно, но есть слишком жирную похлёбку из оленины, без овощей, заправленную для густоты просто мукой, было действительно сложно.
Никаких выдающихся событий или запоминающихся разговоров в этот день больше не произошло. И мужчина даже начал надеяться, что предстоящий выгон оленей со стариком развеет завтра эту паршивую скуку. Но уже ночью, когда все улеглись и мирно смотрели сны, его разбудила мучительная разлитая боль. Она не проходила, заставляя своими неистовыми спазмами скручиваться всё его тело в тугой комок. На лбу и не только крупными каплями выступал пот, но позвать кого-либо на помощь не было сил. И только редкие стоны вырывались из охрипшего горла в те моменты, когда острые лезвия ковыряли желудок.
Ни о каком путешествии со стариком теперь не могло быть и речи.
Он не помнил, когда наступило утро и наступило ли оно вообще. Единственным, что доходило до мечущегося в приступах боли сознания, был ласковый голос Ябне, шептавший успокоительные слова. И Ник чувствовал её маленькие ладошки на своём лице, стиравшие с него испарину чем-то мягким и прохладным. Потом где-то на заднем фоне звучали и другие голоса, но перед глазами было одно лишь обеспокоенное и такое нужное, важное для него сейчас лицо.
Ему казалось, что боль отступала, убегала опасливо от нежных прикосновений чарующей ведьмы. И если она пропадала из виду, поддавшись панике он начинал её звать. И Ябне возвращалась, принося что-то горячее в железной кружке, уговаривая Ника выпить хоть чуть-чуть.
Ведьма отпаивала его травами, шептала древние заклинания, а он наслаждался покоем, расслаблявшим его тело каждый раз, как он видел перед собой эти нежные яркие губы, слегка подрагивавшие от силы произносимых ими слов.