Проваливаясь в очередное небытие Ник явственно чувствовал, как сжимает — слишком крепко для такой хрупкой Ябне — мягкую тёплую её ладонь. И ведьма не забирала руку, не кривилась от боли.
А когда Ник очнулся и понял, что всё закончилось, то, найдя глазами девушку, так и сидевшую около него, первым делом спросил:
— Сколько тебе лет, Ябне?
— Восемнадцать, — ответила она, немного удивлённая.
Оказалось, не так уж и долго он мучился желудочной болезнью, даже не целые сутки. Куда худшим представлялось то, что тело всё ещё не покинул простудный жар, а дышать было просто невозможно из-за начавшегося насморка. Ясавэй решил не подвергать новой опасности ослабшего гостя и на следующий день увёл оленей один, оставив парня на попечение женщин.
Они запрещали ему пить кофе, вместо которого предлагали какие-то горькие отвары целебных растений, то и дело подносили полные до краёв миски с едой, к которой Ник уже начинал привыкать, и суетливо носились по дому, возмущаясь его просьбам дать ему возможность сделать хоть что-то полезное. Ник сходил с ума от скуки, слоняясь от безделья по небольшому дому, рассматривал имевшиеся в нём необычные предметы и утварь. Потом уходил на улицу, но и там не мог найти ничего, чем мог бы занять пустые руки и неспокойную голову. Оттого невесёлые мысли о том, как там, в Москве, Влад пытается успокоить и задобрить Кривого неминуемо одолевали Ника всё чаще и чаще.
Чтобы избавиться от нехороших предчувствий, отогнать дурные мысли, он пытался вести беседы с Ябне и Юлией. Но женщины оказались крайне неразговорчивы, словно безропотно подчинялись негласному правилу не открывать подобным пришельцам свои таинственные души и не менее загадочные помыслы.
Молодому мужчине ничего больше не оставалось, кроме как, подобно сказочным принцессам, томиться взаперти в ожидании принца-Владислава, который непременно вызволит его из этой темницы после того, как одолеет Кривого-змея.
Один день сменялся другим таким же, и верный своей природе Ник всё больше и чаще засматривался на черноволосую, юную Ябне. Он подолгу не мог оторвать жадного взгляда от её гибкого стана, наблюдая, как ловко, бережно и смущаясь от мужского внимания, она делает ту или иную работу. Молча любовался её роскошными длинными косами, смуглой кожей, так и манившей, чтобы к ней прикоснулись. Удивлялся тайной своей радости, когда глазами встречался с её озорным, но, в то же время, скромным взглядом, и она не отводила своих прекрасных раскосых глаз. И подавлял тихий сдавленный стон, готовый вырваться наружу, если не успевал вовремя отвернуться, засмотревшись на яркие алые краски двух лепестков притягательных девичьих губ.
В такие моменты мысли его становились всё более нехорошими, постыдными, оскверняющими гостеприимно распахнувший перед ним свои двери уединённый дом. Но бороться с ними было куда тяжелее, чем прогонять от себя воспоминания о далёкой Москве.
А Ябне очень переживала, понимая, что ничем не может развеять тоску Золотого Дракона. Она видела, как он мечется, словно в клетке, в их родном доме. Видела, что мыслями своими Дракон уносится далеко — туда, где остались его огромные золотые крылья. И сердце её обливалось слезами, когда думала, что вскоре Дракон покинет эти края. Просто не возможно, чтобы он остался здесь — не захочет он сам себя пленить в этих диких безлюдных местах.
И, когда Ник слишком резко, грубо, недобро спросил, в какую сторону и далеко ли ушёл Ясавэй, поникнув, ответила:
— Пойдём, я тебе покажу.
Они вышли из дома, обошли на другую сторону, с которой светило белое низкое солнце, и девушка указала рукой в далёком направлении.
— Туда он пошёл. Но, ведь, ты не станешь отправляться за ним? — с опаской спросила она, тревожно вглядываясь в холодное серое море мужских глаз.
— А далеко он обычно уходит? — не стал отвечать Ник на её вопрос.
— В последнее время не очень — ему здоровье не позволяет уходить, как раньше, вплоть до лесов.
— Отлично! Как думаешь, я смогу его нагнать?
— На чём? — испугалась Ябне. — Для вторых нарт не осталось оленей, — всех дед увёл!
— Ну, ноги-то мои остались при мне! — усмехнулся Ник, изогнув губы в однобокой своей козырной улыбке.
От ужаса, отразившегося в глазах девушки, его улыбка быстро исчезла с лица.
— Да не переживай ты так! Не пропаду!
— Ты сумасшедший, — только и выговорила она.
— Лучше ответь мне, смогу я найти его по этим следам? — Ник присел к земле и потрогал голой рукой растревоженный десятками ног снежный покров. И тут же сам себе и ответил: — Конечно, смогу!
— В последние дни новый снег не падал, не было и пурги, но ветер всё равно мог немного замести их следы местами… Не рискуй! Не иди, — молила Ябне.
Но Ник, не слушая последних слов или просто не желая на них что-либо отвечать, уже скрылся за углом дома. Внутри его он быстрыми рваными движениями замотался шарфом, натянул сильнее шапку, застегнул плотно куртку и схватил рукавицы, натягивая их поверх перчаток. К тому моменту, как Ябне ступила на порог, Ник уже выбегал обратно. Они столкнулись друг с другом, и девичьи ладошки упёрлись в мягкую ткань пуховика на мужской груди. Ябне подняла голову, широко раскрытыми глазами всматриваясь в запавшее ей в душу лицо. Её губы слегка приоткрылись от неожиданного столкновения, но девушка не произнесла ни звука в своём безмолвном отчаянии. И что-то такое увидел Ник в её тёмных, готовых пролиться слезами глазах, что заставило его бережно оттолкнуть от себя расстроенную Ябне и ещё скорее кинуться прочь.
Хорошо, что Юлия не видела их в этот момент — прилегла отдохнуть.
А девушка побежала за ним, не успевая, спотыкаясь непривычно на изученных до последней крошки земли тундровых сопках.
— Сумасшедший! — кричала она ему вслед. — Остановись! Не иди! Ты сумасшедший!
Но Ник даже ни разу не обернулся.
Запыхавшись и устав, Ябне остановилась.
— Ты же даже ничего с собою не взял, — уже почти прошептала она, твёрдо зная, что он её не услышал.
Идти по широкой полосе следов было не сложно. Злость, раздражение и неудовлетворённое желание толкали мужчину вперёд, сводя на нет все неприятные ощущения от холода и слабого ветра, иногда обжигавшего поднятыми крупицами снега кожу лица. Зато они оставляли ему возможность упиваться совсем другими явлениями — бескрайней свободой, дразнящим одиночеством, забытой решимостью.
И даже спустя несколько часов пути Ник всё ещё был уверен в том, что он найдёт старика и без него не вернётся обратно. Так и вышло.
В этот раз Ясавэй поставил чум, чтобы беречь свои ноги холодными ночами. Спать под открытым небом на нартах, укрываясь одной только шкурой уже было слишком тяжело. За тем, чтобы олени не разбежались в разные стороны, следили верные и наученные своим обязанностям собаки. И пока он слышал их лай снаружи чума, позволил себе спокойно размышлять о последних событиях.
Для поглощённого своими думами старика оказалось неожиданностью, когда служившая пологом ню́ка отодвинулась, и внутрь ввалился, почти упал Ник. Что это был именно он, Ясавэй понял благодаря отсветам костра, горевшего на положенном ему месте.
— Вот несмышлёный! — причитал старик, помогая измождённому дорогой мужчине устроиться внутри тёплых шкур.
Раздевать гостя он не стал, ведь и сам оставался спать, сняв только шапку и рукавицы.
— Давно тебе полегчало? — продолжал он своё недовольное ворчание.
— Ясавэй, полегчало, — отвечал ему Ник. — Мне сегодня весь день, пока я тебя искал, было так хорошо, легко…
Договорить молодой человек не успел, — он заснул.
А на следующий день, разделив со стариком его скромный завтрак, состоявший из хлеба и кусков сырого солёного мяса, Ник позволил себе быть обычным мальчишкой. Носился, как угорелый, с дикими криками по снежной пустыне. Под добрый смех Ясавэя забрасывал снежками ничего не понимавших и потому возмущённо блеявших оленей.
Потом Ник пытался некоторых из них оседлать, держась за холку или рога, но только кубарем падал в сугробы, чудом успевая увернуться от мощных копыт. В конце концов, Ясавэй запряг оленей в упряжку и стал учить гостя ими управлять. На это веселье они потратили почти половину дня, пока Ник не смог почти так же естественно, как это делали местные жители, управляться с оленьими газом, рулём и тормозом.
Зато уже в ранних сумерках он мчался по заснеженной тундре на нартах, громко распевая ту самую песню, запомнившуюся ему в поездке с Ануром. А старик стоял возле своего стада и смотрел на взрыв безудержной радости, охватившей молодого гостя, и, возможно, вспоминал такие же свои годы, а может, какие другие мысли захватили его при виде этого зрелища.
Вечером же, укрывшись в чуме старыми шкурами, вдыхая горький дым небольшого костра, Ник слушал протяжные ненецкие песни, сменявшиеся звуками варганной музыки. И это всё отдавалось в его теле новой вибрацией, проникало во все укромные уголки памяти, чтобы спрятаться там и остаться с ним навсегда.
Спустя два дня Ясавэй спросил:
— Как хочешь: забивать оленя здесь или будем возвращаться домой?
Ник только молча выгнул бровь, не зная, что ответить.
— Еды у нас осталось на раз, — пояснил старик. — Но я предоставлю тебе право выбора.
Нет, Ник не был ещё готов к тому, чтобы видеть, а тем более участвовать в смерти одного из этих прекрасных животных.
— Домой.
— Значит, домой, — согласился Ясавэй.
Управлял упряжкой всю обратную дорогу, конечно же, Ник — он теперь просто не мог вернуть это право Ясавэю. Ехали медленно, ведь за ними тянулись ещё одни сани, на которые нагружен был сложенный чум. Да и всё стадо не торопилось подыгрывать желаниям гостя и пускаться в быструю скачку.
А когда они остановились у дома, и из него показались фигуры двух женщин, Ник чуть ли не проклял себя, безответственного — с таким укором и с такой вспыхнувшей на мгновение в сказочных этих глазах радостью смотрела на него Ябне. Если бы не короткие отрывистые команды Ясавэя, спешащего закрыть стойло и спрятать нарты, возможно мужчина решился бы даже обнять эту северную ведьму, чтоб успокоить её и сообщить, что с ним всё в порядке, что он вернулся.
Затем снова потянулись одинаковые дни, в которые Ник разрывался на части съедавшим его беспокойством за прошлое и всё возраставшим желанием овладеть сладким, чувственным и невинным телом Ябне. С последним желанием он просто не в состоянии был справиться.
Оставалось лишь надеяться на то, что со дня на день на пороге появится Владислав собственной персоной. Или, хотя бы, Анур. Мучимый неизвестностью, Ник был бы рад здесь увидеть даже Светлану! С каждым прожитым днём, за исключением тех нескольких, которые он провёл наедине с Ясавэем, тревога только нарастала. Ник стал нервным, раздражительным, отвечал на вопросы хозяев невпопад, а иногда и вовсе пропускал их мимо ушей. Томился от скуки, мечтал о нормальной ванне, полной горячей воды, а не о доступных здесь нескольких горстях, наполнявших жалкий таз в тёмной и крохотной комнатушке, служившей даже не душевой, а помывочной.
Мечтал о горячем женском теле под собой, пусть это будет даже не Ябне, пусть будет одна из столичных красавиц. Даже лучше, если это будет не Ябне!
И так же страстно мечтал о новостях — хоть каких-нибудь, лишь бы они касались привычного мира. Но его давно уже севший телефон лежал бесполезной вещью на дне дорожной сумки. И никто, — ни Влад, ни Анур, ни Светлана, — не спешил за ним приезжать.
А Ясавэя беспокоило то, что его малютка Ябне день ото дня становилась печальнее и замыкалась в себе. Не понимать, что означают долгие взгляды их гостя на внучку, мог бы только дурак. И Ясавэй старался не оставлять их наедине — если не он, то Юлия обязательно должна была находиться в главной комнате. А если молодёжь резвилась на улице, то ли сооружая двадцатого по счёту снеговика, — ни вёдер, но моркови на них не напасёшься! — то ли старательно ухаживая за животными и собирая у нескольких самок оленье молоко, Ясавэй и там не спускал с них своего зоркого взора.
Но плохо было то, что одним лишь усилием своей стариковской воли он не мог уберечь внучку от непрошеного чувства, расцветавшего в её сердце. Давно ей пора узнать, что такое любовь. Только Ясавэй надеялся, что избранником Ябне станет кто-нибудь из надёжных представителей его народа. Тот, кто сможет о ней позаботиться, кто возьмёт и Юлю в свой чум. Или тот, кто решится оставить свою кочевую семью и останется здесь, в этом старом проклятом доме до тех пор, пока не изживёт себя давнее обещание Нга обманутому сихиртя.
«Скорей бы уж весна!», думал Ясавэй, ведь именно тогда хотел сын его старого друга приехать свататься к Ябне.
Но случилось именно то, чего так опасался Ясавэй. Злая северная пурга налетела в сумерках на дом, убаюкала немолодых его обитателей своим низким протяжным воем. Затем ночью билась в двери и стены, царапала шкуры, уходила ни с чем и опять возвращалась, с новой силой пытаясь ворваться внутрь, чтоб своими глазами увидеть, почему не спит в эту ночь молодая Ябне.
Ой, если б знала ты, северная пурга, сколько боли причинишь старику! Отступила бы, улетела бы! Не смотрела бы в окна, не искала бы щели. Но своим любопытством не дала ты заснуть молодой и мятежной душе стариковского гостя. Ты своим приглушённым рыданием разбудила потаённые чувства, ты согнала его с постели, повела искать нежные губы. Это ты виновата, пурга, что не смог он остановиться и ведомый твоею песнею приподнял полог чужой комнаты.
И со злостью швыряя мелкий лёд в стены дома, ты заставила Ябне открыть глаза. Осветила сиянием силуэт Дракона и, поспешно меняя стратегию, начала им шептать очень ласково о любви.
Ник опустил полог за своей спиной, но так и остался стоять на самом краю скромной комнаты, боясь сделать шаг вперёд и одновременно меньше всего на свете желая сейчас уйти. Он видел только отсвет от летающего снаружи снега на милом лице, и только искры того самого отсвета в смотрящих на него глазах. Ябне не произнесла ни звука, не прогнала, не возмутилась тем, что он пришёл. Она только присела на своей постели, прижала к груди одеяло и ждала. Чего? Кого? Неужели его?
И он сделал шаг вперёд, и ещё один. Опустился перед ней на одно колено и потянулся — медленно, не отрывая взгляда от этих бездонных глаз, давая возможность отвернуться, остановить — к её губам. Она не воспользовалась милосердно предложенным шансом. Она подчинилась, отдалась. Обхватила его лицо ладонями, раскрыла навстречу губы и тихонько тревожно выдохнула, не понимая, что тем самым лишь распалила ещё сильнее огонь внутри Дракона.
Бесшумно, едва уловимыми прикосновениями Ник распустил тугие чёрные косы, отодвинул прочь разделявшее его с девушкой одеяло, и уже под его руками вздрагивала в испуге и ожидании невероятного невинная хрупкая Ябне, словно маленькая трепетная лань. Он покрыл её лицо поцелуями, успокоил нежными словами, уложил осторожно на спину и прокрался, лаская, руками под её ночное платье.
Даже не думала Ябне, что такое на свете бывает! Что такое может случиться — чтоб её ненасытное тело не желало б расстаться с Драконом. Каждый раз, как он чуть отдалялся, она спешила навстречу и томно молила мужчину продолжить сладкую пытку. И мужчина был милосерден, ведь ему того же хотелось. Он захватывал в плен её губы, обжигал своим пламенем ткань сосков, разрывал её снизу на части, разливая с каждым ударом внутри живота не боль, а счастье.
И тихие стоны страстного танца ловила и приглушала, унося с собою, всё та же ночная пурга.
Глава 6
Вернувшись в Москву, Владислав первым делом направился к банку — снять всё то, что находилось на его счетах. Но сумма оказалась крупной, пришлось оставить заявку, чтобы вернуться уже на следующий день. Только затем он поехал к дому, обдумывая по дороге, как сказать Марине, что пока им придётся повременить с покупкой помещения для салона. Это должен был быть подарок к её дню рождения, который, впрочем, не был сюрпризом.
Марина, жена, уже год как просила его дать ей возможность открыть собственный бизнес. Когда-то, ещё до беременности, она смогла стать весьма известным в кругах шоу-бизнеса парикмахером. Но быть мастером по вызову, как она это называла, или гнуть спину в чужих салонах, отдавая львиную долю их собственникам, ей никогда не хотелось. К сожалению, с бывшим мужем у неё не сложилось, и всё то, что сумела накопить на свою мечту, одним разом было им отобрано на какие-то свои цели. Ей же напоминанием о несчастливом браке и неосуществившейся мечте остались синяки от побоев, новая маленькая жизнь внутри и всё та же съёмная двушка на периферии города.