Рывком ставит меня на ноги. Я мотаюсь, отпихиваю его от себя, но Илья не обращает внимания. Насильно стаскивает мятый после ночи сарафан, под которым только трусики.
— Мне тебя полностью переодевать? — интересуется наигранно грозно.
— Не надо, — ворчу в ответ, полностью сдаваясь. Его не переубедишь! Осел упрямый!
Натягиваю неоново-салатовый купальник, невольно отмечая, что мне нравится отражение в зеркале, что на фоне смуглой кожи он выглядит потрясно.
— Потом полюбуешься, — он бесцеремонно тянет меня наружу, и через минуту мы уже в воде.
Я неторопливо плаваю из стороны в сторону, а Мартынов накручивает вокруг меня круги: то кролем, то брассом, то на спине. В освежающей воде становится чуть легче, голова перестает гудеть, слабость похмельная проходит, а когда через полчаса возвращаемся в бунгало нападает зверский аппетит.
Нам привозят чудесно сервированный завтрак, и мы снова устраиваемся на открытой террасе.
— Тебе нельзя пить, — категорично произносит муж.
— Я тебе об этом и говорила!
— Твоя норма не десять глотков, а семь, причем не за раз, — продолжает он задумчиво, — больше нельзя. Ты потом становишься мягкой, как глина, что хочешь, то и лепи. И напоить тебя дело плевое.
— Знаю. — тут же вспоминаю, как Ирка меня напоила, а потом на моего мужика забралась.
Стоп! Это в прошлом. В прошлой жизни, которой больше нет. Ни Ирки больше нет, ни мужика того. У меня теперь муж есть. А все остальное не имеет смысла вспоминать.
— А еще тыне умеешь говорить нет.
— Я много чего не умею,
— Не огрызайся. Тебе еще учиться и учиться себя контролировать.
— Илья, давай с утра без нравоучений? Да. Я налажала. Опять. Бывает.
— Варь, тебе напомнить, что именно бывает, когда голова на плечах перестает варить?
— Не надо. Если хочешь — поругай меня.
— За что? Я сам предложил этот эксперимент. Мне надо было посмотреть.
— Посмотрел? Понравилось?
— Нет. Но будем работать с этой проблемой.
Я махнула рукой и поднялась из-за стола. Самое упертое создание на свете. Я не понимаю почему он столько времени на меня тратит. Зачем ему это надо? Что за стремление все разложить по полочкам, разобрать меня на атомы, а потом собрать снова?
Уже ухожу, но тут в спину прилетает хитрое:
— Ругать не буду, а вот накажу с удовольствием.
Вскакивает следом за мной, а я с писком бегу прочь, прекрасно зная, что от него не уйти. Ловит через несколько шагов, щекочет, так что от смеха задыхаюсь, а потом тащит в спальню.
Я сопротивляюсь, отбиваюсь для вила, пытаюсь его укусить, за что лишь сильнее к себе прижимает.
Пинком открывает дверь, и забрасывает на кровать, а потом рывком стаскивает с себя трусы, с залихватским видом отбрасывает их в сторону и с победным воплем индейца набрасывается на меня.
Мне так смешно, что даже смущаться забываю, угорая от того, что вытворяет мой муж.
Господи, ну что за придурок!
***
В наш предпоследний день, накануне отлета на меня нападает тоска.
— Чего грустим, Вареник? — спрашивает, утягивая меня к большому креслу, стоящему в углу. Плюхается на него и меня сверху чуть ли не насильно усаживает.
— Возвращаться не хочется, — признаюсь с горьким вздохом.
— Прочему? — наглые руки бесцеремонно широкий подол кверху тянут, удобно устраиваясь на обнаженных бедрах.
— Здесь словно сказка, а там — серая реальность.
— Не драматизируй. Уедем в Англию, заживе-е-ем, — говорит, а взгляд устремлен туда, вниз.
Вот и разговаривай с ним, делись сокровенным! Я ему про душевные муки, а он как всегда нижней головой думает!
— Не сомневаюсь, — ворчу недовольно, делая попытку слезть с него.
— Сидеть, — командует, одной рукой удерживая, а второй завязки на брюках распутывая. Чуть приподнимается, спускает одежду, выпуская на свободу своего бойца в полной боевой готовности.
А у меня внутри сразу все плывет, плавится, завожусь моментально.
Задрав платье до пояса, сдвигает в сторону полоску белья и усаживает меня сверху, проникая так глубоко, что даже колет, сладко, чуть больно. Смотрит бессовестно туда, где тела соприкасаются. У меня дыхание сбивается от его взгляда. Сплошной порок и ни грамма стеснения.
— Ты красивая, — проводит пальцем по раскрытым губкам, останавливаясь на чувствительной точке. Гладит, медленно, задумчиво, — я хочу, чтобы ты перешла на эпиляцию, гладенькая была. И вот здесь, — вычерчивает пальцем на лобке узор, — сделала маленькую тату.
— Даже не мечтай, — я как-то была на эпиляции. Сбежала в середине процесса, не в состоянии терпеть такую боль, так это были всего лишь подмышки! Так что никогда и ни за что. Лучше уж бритвой. Три минуты и красиво. — никаких эпиляций и тату!
— Отказываешься? — хищно прищурился.
— Да!
Толкает вверх. Резко, глубоко. Охаю, цепляясь за его плечи.
— А мне кажется, что мы с тобой договоримся, — снова толчок, и по венам лава катится, — и ты сделаешь, как я говорю.
— Не мечтай. Ой, — очередное движение, от которого внутри сводит сладкой судорогой. Илья пальцами настойчиво ласкает, продолжая свои движения.
Изнемогаю. Прикрываю глаза, тону в ощущениях.
И тут…
Открывается дверь, которая, оказывается, была незапертая! И в номер входит уборщица, толкая перед собой тележку!
Меня холодный пот прошиб от стыда и ужаса. Попробовала вскочить с Ильи, но он лишь талию крепче сжал, с силой усаживая на себя до самого конца и не давая пошевелиться.
Смотрю на него испуганно с мольбой, а у него в глазах черти веселые беснуются! Ему весело!!! Он не собирается меня отпускать.
— Моя убираться? — ломано спрашивает уборщица, а я и слова вымолвить не могу. Меня парализовало. Паника.
Эта тетка стоит в трех метрах от нас! А я сижу на Илье! На его каменном члене! И рука у него под моей юбкой, в этот самым момент продолжает незаметно наглаживать сокровенное. Ладно хоть подол широкий, прикрывает все это непотребство!
Я сейчас точно от разрыва сердца помру!
— Конечно, — Мартынов одобрительно кивает, — мы не помешаем, посидим тут тихонько в уголке.
Она, конечно, поняла только то, что ей можно приступать к своей работе. Этим и занялась. Взяла цветную, яркую метелку и начала подметать.
Снова пытаюсь слезть с мужа, и снова провал. Улучив момент, когда наша гостья отвернулась, медленно двигается, чуть подаваясь бедрами вперед.
— Илья! — шиплю на него, — ты что творишь???
— Трахаю тебя, — продолжает движения.
— Мы не одни!
— Здорово, да? — насмешливо наблюдает за моими мучениями, — возбуждает, правда?
— Не правда! — снова губу закусываю, когда пальцем надавливает на клитор.
— Твое тело говорит обратное. Ты мокрая, как мышь.
— Хватит!
— Спорим, если я сейчас продолжу, ты кончишь через минуту.
— Отпусти меня! — мне плакать хочется от всего происходящего. Но тело, мать его! Оно жаждет продолжения.
— Чувствуешь, как мой член пульсирует внутри? В тебе? — хриплый шепот, доводящий до безумия.
— Илья! — беспомощно повторяю его имя.
Он снова двигается вперед, погружаясь еще глубже. И тут же замирает, с беспечной улыбкой глядя на уборщицу, проходящую мимо нас. Она, ни о чем не подозревая, умиленно улыбается в ответ. Конечно! Мы же такие милые! Сладкие молодожены! Прямо уси-пуси! Куда деваться! Знала бы ты, что у меня под юбкой происходит!
Уборщица отходит, и Мартынов тут же принимается за старое. А стоит ей скрыться в ванной комнате, как он начинает двигаться размашисто, быстро, руками помогая мне подниматься и с силой опуская вниз, натягивая на себя.
Все силы уходят только на то, чтобы не начать стонать в голос. Его дыхание тоже сбивается, взгляд становится темным, безумным. Дыхание не хватает, когда по спине вниз теплой волной удовольствие. Трясет в сладких судорогах, скручивает так, что зажимаю себе рот руками, пытаясь удержать крик.
Илья наблюдает за мной, жадно ловя каждый судорожный вздох, каждый жест. Его грудная клетка тяжело вздымается и чувствую, как внутри меня подрагивает напряженный член. Замедляется, потом и во все останавливается, все так же не позволяя слезть с себя. Я знаю, чувствую, что ему хочется дальше, глубже, быстрее, но он сдерживает себя.
Дожидается, когда уборщица наконец свалит, пожелав нам хорошего дня, и потом набрасывается на меня. Перетаскивает на кровать, наваливается сверху и безжалостно трахает, выколачивая крики, заставляя забыть свое имя.
В конце резко выходит, кончая мне на живот.
— Черт, — выдыхает через силу, словно марафон пробежал, — вернемся, начнешь пить таблетки.
Я ничего не соображаю, во мне не осталось ни единой мысли, только сладкая нега в каждой клеточке.
Таблетки, значит таблетки. Мне все равно.
— В следующий раз, перед тем как начинать…это…
— Называй вещи своими именами. Заниматься сексом, трахаться, совокупляться, сношаться. Как угодно. Как тебе нравится. Но только не позорное «это», — перебивает он, — тебе не кажется нелепым, заниматься сексом, но бояться говорить о нем в слух?
— Хорошо, — сдаюсь, потому что все равно не отстанет, — в следующий раз перед тем, как начать… заниматься сексом, надо убедиться, что на двери табличка «не беспокоить».
— Она была, — нагло улыбается Мартынов, — я специально ее снял. И время специально подгадал, когда она появится.
— Ты вообще нормальный??? — подскакиваю на кровати, толкаю его в бок, — я чуть со стыда не померла!
— Но не померла ведь? И тебе понравилось. Не утруждайся отрицаниями.
— Так нельзя!
— Считай это шоковой терапией, — поясняет невозмутимо, — хочу избавить тебя от лишней стеснительности.
— Не так же! Не заставляя сидеть на твоем члене в присутствии посторонних!
— Ого, смотри-ка! Варя слово взрослое вслух сказала! Сама! И даже не покраснела! — ржет он, — метод работает!
— Придурок!!! — рычу на него и сбегаю в ванну.
— Кстати, она прекрасно поняла, чем мы занимались! — прилетает мне в спину.
Невыносимый!
— Ладно, выходи, не дуйся! — произносит примирительно спустя пять минут.
— Я не дуюсь!
— Я заметил, — не дождавшись моего добровольного появления, сам вытаскивает меня из ванной, где я сижу, как гордый орел на краю горшка.
— Это было неправильно.
— И что?
— Да ничего! Неправильно и все.
— Кто такие скучные правила установил?
— Ты прямо как Неманов рассуждаешь!
— Ты уже задолбала своими сравнениями! Я не он! Не факт, что лучше. Но не он однозначно!
— У меня просто не получается забыть, не получается не думать об этом.
— То есть, пока я тебя тут ублажал, ты мыслями с ним была? — сопит грозно.
— Нет. С тобой. Вернее, мыслей вообще не было. Ни единой, — развожу руками, — А сейчас они вернулись. Я просто не знаю, как с этим справиться и жить дальше.
— Во-первых, завязывай говорить про своего Ромочку. Мне не интересно, вообще. Ни капли. Я не хочу слушать про какого-то му*ака. В конце концов, я твой муж, а не подружка, которой можно плакаться в жилетку о том, что все мужики козлы. Да козлы! И, кстати, я в их рядах. И обсуждать это нам не нравится! Потому что несмотря на то, что козлы, мы все равно убеждены в том, что круче нас никого нет. И если ты не уймешься, то начну рассказывать тебе про своих баб, и поверь тебе это не понравится, потому что по моим рассказам можно еще одну «Войну и мир» написать.
Мне стало неудобно. Действительно, Илья уже не просто друг, он — муж, а я ему вываливаю весь этот мусор, свое нытье из-за другого мужчины.
— Во-вторых, — прохладно продолжает он, — нельзя ничего забывать. Это твой опыт. Бесценный. Да хреновый, болезненный, но твой. Честно выстраданный. И если забудешь, то непременно на те же грабли наступишь. Тебе надо сесть, спокойно во всем разобраться. Разложить все по полочкам, сделать нужные выводы и идти дальше, строя свою жизнь уже с учетом прежних ошибок. Считай, что Неманов тебе подарок сделал, билет во взрослую жизнь. Сложи его где-нибудь в маленькую коробочку в своей голове, — пальцем тихонько постучал мне по лбу, — и живи дальше, не зацикливаясь, но и не забывая. Впереди еще до черта лысого будет болезненных уроков и проблем. И если каждый раз вот так убиваться, то подохнешь раньше времени. Так что все. Эта тема под запретом. И я очень надеюсь, что ты меня услышишь, и не продолжишь внутри, мысленно ее обсасывать. Роман уже сделал все что мог, дальнейшее развитие событий зависит только от тебя.
Глава 11
По возвращению из свадебного путешествия в Москве не задерживаемся.
Буквально на несколько часов прихожу старую квартиру, чувствуя себя неуютно в этих стенах. Мне неприятно. Не хочу здесь больше находиться, потому что все пропитано запахом предательства и осознанием того, какой идиоткой я была.
Связь с этим место порвалась окончательно и бесповоротно, поэтому уезжаю не жалея. Без сантиментов, ностальгии, долгих, тяжелых прощаний.
Собираю вещи и ухожу, надеясь, что теперь начнется новая жизнь. Я к ней готова.
Еще день уходит на то, чтобы съездить в деревню. Бабушка рада до слез увидеть нас обоих. Плачет, обнимает, снова плачет, причитает ласково.
Пирогов напекла к нашему приезду, студня сделала. Не удержалась, гостей позвала, хоть я и просила ее этого не делать. И очень расстроилась, когда узнала, что мы всего на день приехали. Но здесь Илья непреклонен был. С улыбкой, ласково, но твердо объяснил, что билеты уже куплены, работа ждет, учеба. Что нам обоим надо развиваться, расти.
Бабушка всегда трепетно относилась к процессу обучения и к работе, поэтому конечно согласилась, приняла наш отъезд, но опять слезы начались. Сидела, ревела как белуга, повторяя, как она за нас рада, как счастлива, какие мы молодцы.
А мы вокруг нее скакали, утешали, как могли, клятвенно заверяли, что будем регулярно приезжать и ее непременно в гости позовем.
Когда уезжали, она надавала на три сумки солений: огурцы, помидоры, лечо, грибы. Мне неудобно было отказываться, да и она даже слушать ничего не хотела: берите и все тут! Зато Илья довольный был, как слон. Бабушкины заготовки он очень любил и уважал.
Скучать и переживать о прошлом было некогда. Новая жизнь закрутила, завертела калейдоскопом, безумным вихрем, так что времени не хватало на ненужные воспоминания. В один день в деревне, а на следующий — уже едем в аэропорт.
Лондон ожидаемо встречает нас дождями, унылым серым небом и сердитыми порывами ветра. Нам осталось только плотнее закутаться в свои куртки, нацепить капюшоны до самых глаз и идти вперед, навстречу неизведанному.
Прошли таможню, все досмотры, проверки и только тогда смогли выдохнуть.
— Будто мы с тобой на террористов похожи, — ворчал Илья пока шли к багажной ленте.
— Ну а вдруг, — жму плечами. Проверка и проверка, что такого? Я, правда, не такая набалованная, как Мартынов, который привык все по щелчку пальцев получать.
— Ладно, по фиг. Давай чемоданы получать, за нами сейчас приедут.
С чемоданами выходит загвоздка. Спортивная сумка Ильи добирается в целости и сохранности, а мои вещи нет. Оба чемодана будто испаряются. Их нет. Сколько бы мы не стояли, не ждали, их так и не выкинули на ленту. Так обидно стало, что чуть не разревелась.
— Варя, завязывай страдать, — сердито припечатал Илья, — ну нет и нет. Потерялись. Бывает.
— Бывает? — смотрю на него в праведном гневе, — если бы твои вещи пропали, ты бы что сделал?
— Пожал плечами и пошел дальше!
— Врешь! Ты бы всех на уши поставил, заставив искать свое добро.
— Только если бы там было что-то ценное.
— Вот и у меня ценное…было!
— Что, если не секрет? Четыре кофты, трое тапок?
— Там была моя одежда! Вся! Мне теперь даже переодеться не во что!!! Даже трусов запасных нет.
— Можешь без них ходить, я только за, — глумится над моей потерей парень, за что получает сумочкой по плечу, — еще и дерется!
Я снова замахнулась, сердито засопела, сумочку поудобнее перехватила и на него грозно пошла.
— Ладно, куплю тебе новые трусы, только уймись, — в примиряющем жесте руки поднимает и пятится от меня, а самого улыбка от уха до уха. Ему весело.