— Простите, как вас зовут? — вмешался в разговор Михайлов. — Я майор Михайлов. Это я оставлял этот телефон вашей внучке.
— Ирина Петровна, — раздалось в трубке.
— Ирина Петровна, вы сказали, что Ольга обращалась к гадалке?
— Да, я посоветовала. Понимаете, ночью ей приснилась её умершая подруга.
— Лайма?
— Лайма. Откуда вы знаете?
— Догадываюсь, Ирина Петровна.
— Сон странный был какой-то, вот я и отправила её к своей старой знакомой. Говорят, она в этом разбирается.
— Ясно, — сказал Михайлов. — И с тех пор вы её не видели?
— Нет, только вот записка. Но писала она её уже, как я поняла, после визита к Глафире Федоровне.
— Кто это?
— Гадалка.
— Понятно. Значит, сейчас Ольги дома нет.
— Нет. И я не знаю, что и думать.
— Ничего. Не волнуйтесь, ложитесь спокойно отдыхать, она, скорее всего, на самом деле у подруги.
— Хорошо, если так, — будто успокоившись, сказала Ирина Петровна.
— Да, и еще, — проговорил Михайлов. — Ирина Петровна, я очень попрошу вас, когда всё-таки появится Ольга, пусть позвонит нам по этому самому телефону. Договорились?
— Я передам ей. Обязательно. — Голос Ирины Петровны еще дрожал.
— Вот и спасибо. До свиданья. Не тревожьтесь, пожалуйста, спите спокойно.
— До свиданья, — тихо промолвила бабушка Ракитиной и положила трубку.
— Ну вот, — безрадостно произнес Михайлов. — Теперь и Ракитина пропала.
Он обратился к Семенову.
— Славик, запишите себе, пожалуйста. Мать Кравченко сказала, что он собирался покупать машину. Средств у него, как мы понимаем, не было. Отработайте эту линию. Может, мы вообще не там ищем, и родственники Кравченко здесь совсем ни при чем?
— Хорошо, товарищ майор.
Снова затрещал телефон. Теперь взял трубку Михайлов.
— Майор Михайлов слушает. Так. Так. Когда? Давно пришло сообщение? Два часа назад? Да что ж вы там, мать вашу, заснули, что ли? — с раздражением воскликнул он, бросил трубку и неожиданно для всех улыбнулся:
— Хоть одна хорошая новость за целый день.
— Не томите, Николай Николаевич, — запричитал Горюнов.
— Нашлись «Жигули», которые преследовал Скачко.
— Где?! — воскликнули хором Горюнов и Семенов.
— В районе Черемухина. Где это?
— Черемухино? Это же райцентр к северу от нас. На машине чуть больше часа езды, — сказал всезнайка Горюнов и вдруг просветлел: — Постойте, а ведь Лайма из Черемухинского района. Деревня Пырьевка. Я ведь сегодня узнавал!
Михайлов тоже обрадовался. Все дороги ведут в Рим.
— Значит, завтра прямо с утра в Черемухино.
— А на чем? — спросил Михайлова Горюнов.
— На твоем «Москвиче», если не возражаешь. Насчет бензина я договорюсь с Силаевым, тебя заправят. Нет, лучше заправься сегодня, а завтра часов в семь и выедем.
— А я, товарищ майор, с вами?
— Нет, ты останешься. У тебя есть работа. А если Ракитина объявится, задашь ей новые вопросы. А лучше разыщи её сам. Как ты понимаешь, она у нас подозреваемый номер два.
— А первый кто? — спросил Семенов.
— Пока остается отец Лаймы.
Часть III СКРЕЩЕНИЕ
«Все дороги ведут в Рим»
Ж. Лафонтен «Третейский судья, брат милосердия и пустынник»
1
В Черемухино автобус прибыл в четыре часа вечера. Ольга вышла на автостанции, вошла внутрь. Расписание автобусов висело за стеклом кассы. В недлинном перечне автобусных остановок она быстро разыскала Пырьевку на пути маршрута Черемухино — Лыково. Автобус на Лыково отправлялся в 18–40.
— Скажите, — спросила Ольга у кассира, — а до Пырьевки долго ехать?
— Мину двадцать пять — тридцать, — ответила кассирша.
— Спасибо, — сказал Ольга и отошла от кассы.
Значит, в Пырьевке она будет около семи вечера. Куда она пойдет, она же никого не знает?
И к отцу Лаймы не сможет пойти — он её никогда не видел. Что она ему скажет? Что близкая подруга его погибшей дочери? Чего ей надо?
Нет, в Пырьевку нужно ехать утром. Она спокойно разыщет могилу Лаймы и…
«Господи! — вдруг мелькнуло у Ольги. — Зачем я вообще сюда приехала?»
«Ты должна вымолить у неё прощение, — вспомнились ей слова старухи-гадалки. — Вокруг тебя смерть, одна смерть…»
Ольгу передернуло.
Может, стоит все-таки послушать старуху? Не убудет от нее, если съездит на могилу своей бывшей подруги и помолится там за упокой её души? Нет же! Самое трудное в жизни — переступить через саму себя, отречься от себя. На такое способны, как думала Ольга, только истинно верующие. Сегодня это, может быть, предстоит сделать ей. Сделать то, что делать совсем не хочется: признать свои ошибки, назвать их единственно верным словом без боязни потерять чувство собственного достоинства, оказаться униженной и оскорбленной, презираемой всеми, ведь признание своих ошибок и покаяние — суть одно и то же, синонимы. Нельзя признать свои ошибки, не покаявшись. Теперь она понимает это. И просто не может не сделать то единственное, что от нее требуется.
Ольга вернулась к кассе, снова посмотрела на расписание. Утренний автобус на Лыково отправляется в 10–30. В одиннадцать Ольга будет на месте. Если ничего ужасного не произойдет, вернется к вечернему рейсу в Карск. Она вполне может на него успеть. Значит, так и поступит. Переночует где-нибудь здесь, а утром отправится в Пырьевку. Нужно только узнать, где тут можно остановиться. Ольга снова спросила у кассира:
— Простите, вы не подскажете, здесь есть хоть какая-нибудь гостиница?
Кассирша недоуменно взглянула на Ольгу, но ответила:
— Выйдете из станции и направо вниз. Метров двести пройдете и справа увидите небольшое двухэтажное здание гостиницы.
— Спасибо, — поблагодарила её Ольга и покинула автостанцию.
Черемухино оказалось небольшим поселком, в центре которого высились три — четыре пятиэтажки, остальные дома были маленькие и приземистые. Улицы почему-то были редко засажены деревьями, но и посаженным было не более десяти лет: они еще не набрали своего роста, стволы их можно было легко обхватить руками.
Возле гостиницы вообще не было зелени, только неширокие клумбы по обеим сторонам заасфальтированной дорожки, ведущей прямо к входу. Ольга вошла. В холле никого не было. Она прошла дальше и попала в коридор, вдоль которого располагались комнаты. Справа, в конце коридора, Ольга увидела открытую дверь и направилась туда.
Комната, в которую она заглянула, оказалась небольшим кабинетом с простой неприхотливой обстановкой: стол, несколько стульев, книжный шкаф, до половины набитый документацией в папках, холодильник.
За столом в свете настольной лампы сидела женщина в теплой сиреневой кофте и что-то писала. Ее волосы блестели в тусклом отраженном свете.
— Простите, — вынуждена была прервать её работу Ольга. — У вас тут можно остановиться?
Женщина подняла на нее густо накрашенные глаза и спросила:
— Вы хотите переночевать или снять номер на несколько дней?
— Хотела бы переночевать, — ответила Ольга, чувствуя себя неловко: она не так часто ночевала в гостиницах.
— Присаживайтесь, — пригласила её комендантша. — Подождите секундочку, я узнаю, ушла кастелянша или нет, она работает до четырех.
Комендантша вышла, и вскоре до Ольги донесся её зычный голос:
— Лена! Лена! Ты еще здесь?
Ольге стало тоскливо. Сомнения снова охватили её. Какой черт занес её в это унылое захолустье, в убогую гостиницу, где и постояльцев-то нет? Сказать, что её сюда загнала судьба, все равно, что ничего не сказать или покривить душой. Нужна ли ей эта поездка? Что она делает здесь? Зачем приехала? И почему вообще должна из-за кого-то страдать? Тем более из-за людей не таких уж, если честно говорить, ей и близких.
«Зачем я здесь? — думала Ольга. — Почему?»
Её размышления прервала неожиданно появившаяся комендантша.
— Вы, к сожалению, немножко не успели: кастелянша ушла домой. Но это не страшно, — сказала, увидев, как потемнело лицо Ольги. — У нас есть один номер на двоих. С бельем. Только смотрите, никаких посторонних. У нас с этим строго. Паспорт у вас есть?
— Да, вот, — Ольга вытащила из дорожной сумочки паспорт и протянула его комендантше.
Та раскрыла его и начала просматривать страницу за страницей, раз за разом поднимая голову и глядя на Ольгу.
— Если не секрет, зачем к нам пожаловали?
Ольга посмотрела в любопытные глаза комендантши и сказала:
— Я у вас проездом, завтра утром уеду.
— Понятно, — проговорила комендантша, продолжая выписывать Ольге квитанцию. — Значит, завтра до обеда?
— Я выеду часов в девять утра. Только переночую, — сказала Ольга.
— У нас таких правил нет. Заплатите до обеда, а выезжайте хоть с рассветом.
Ольга не стала спорить. Ей хотелось сейчас поскорее остаться одной. Её охватили усталость и безразличие.
Комендантша быстро прикинула на калькуляторе и назвала сумму. Ольга без возражений вытащила из своего кошелька деньги и тут же расплатилась.
— Комната номер пять. Идемте, я вас провожу. Будете выезжать, сдадите комнату техничке. Я её предупрежу. Во сколько вы, говорите, выедете?
— Часов в девять — полдесятого.
— Так ей и скажу.
Возле пятого номера они остановились, комендантша достала из кармана кофточки связку ключей и открыла номер.
— Внутри шпингалет, можете на него закрыться. В комнате, пожалуйста, не курите, радио громко не включайте. Если понадобится что-то разогреть — кухня в конце коридора направо. Санузел на другом конце. Спокойного отдыха, — сказала напоследок комендантша и вышла.
Ольга закрыла за ней дверь на шпингалет, задернула на окнах шторы, включила свет, забралась с ногами на постель, прислонившись спиной к стене, и укуталась в одеяло: её немного знобило.
* * *
Самоубийство Лаймы потрясло её. Она не ожидала от неё такого поступка. Лайма, тихая, неприметная девушка оказалась настолько страстной, преданной, что бездумная и ничего, казалось бы, не значащая измена Сергея в один миг погубила её. Разве могла Ольга предположить, что такое может случиться? Она вообще тогда не придала тому событию никакого значения. Для неё, так же, как и для Сергея, она была уверена, та ночь была не более чем прихоть, забава. Она надеялась, что Сергей после той ночи будет мудрее и не раздует из мухи слона, однако он воспринял все, как трагедию. Уже наутро проклинал себя и просил Ольгу поскорее уйти, оставить его одного.
— Как ты не понимаешь, я же люблю Лайму. Не знаю, что произойдет, если она узнает об этом.
— А что может произойти? — словно не понимая, спрашивала Ольга.
— Да она не простит мне этого, — сжимая виски, говорил Сергей.
— Но ты вовсе не обязан ей говорить, — пыталась образумить его Ольга.
— Как же не обязан? Как не обязан! Я ведь с ума сойду! И какое тогда между нами доверие, искренность? Какое чувство?
И он не смог умолчать, не стал походить на тысячи других женатых мужиков, для которых измена — обычное дело. Обо всем, что произошло, Сергей все-таки рассказал Лайме. И хотя не признался, с кем разделил в ту ночь их брачное ложе, Лайма и сама догадалась. Это только подхлестнуло её. Предательство мужа и близкой подруги. Она не нашла в себе сил больше жить. От Ольги уже ничего не зависело.
* * *
За окном сгущались сумерки. Лампа в комнате, казалось, стала гореть ярче. Ольга согрелась и почувствовала себя лучше.
А как бы она сама поступила, если бы ей изменил любимый? Тоже покончила с собой или ответила ему тем же? Можно было только догадываться. Однако Ольгу тогда совсем не мучила совесть. Она не думала о том, что Лайма отважится на такое. Ведь, чтобы покончить жизнь самоубийством, нужна, наверное, смелость. Или одержимость. Или отчаяние! Наверное, все-таки отчаяние, ведь у Лаймы кроме Сергея и неё, Ольги, в этом городе ближе не было никого. Иногда Ольге просто казалось, что они с Лаймой как две сестры, как два колоска на одном стебельке. Может быть, потому она так легко отдалась Сергею? Может быть потому, что чувствовала себя Лаймой? Или хотела чувствовать? Во всем…
Когда-то они, еще до прихода Сергея из армии, таким же теплым уютным вечером сидели вместе в комнате Лаймы и болтали о всякой всячине. Напротив кровати, на которой они сидели, висело зеркало. Ольга то и дело бросала взгляд на их отражение. И вдруг… Вдруг её пронзила какая-то ясная мысль: «А ведь мы чем-то схожи».
— Мы похожи, — не удержалась тогда она и проговорила то, что возникло в тот момент в её душе. — Ты даже не представляешь, как мы похожи, — потрясенная этим открытием, восторженно воскликнула Ольга, продолжая смотреть в зеркало.
Но Лайма ничего на это не сказала. Только внимательно посмотрела туда, куда и Ольга, и, смущенно улыбнувшись, прижалась головой к её плечу. У неё были мягкие шелковистые волосы.
А потом Лайма, словно почувствовала разницу, словно уловила желание Ольги слиться с ней и попыталась убежать. Перед свадьбой покрасилась в другой цвет, черный, сделала более короткой стрижку, сменила губную помаду и цвет теней.
Теперь она не хотела походить на неё! Ни в чем.
«Ах, Лайма, Лайма, — думала Ольга. — Ты никогда ничего не имела своего, всегда принадлежала кому-то, и однажды захотела вырваться из силков, попытавшись сама стать собственником. Но не так-то просто изменить характер, сломать привычку. Вот что убило тебя, а вовсе не какая-то там супружеская измена. Но и я не подарок, каюсь. В этом была и моя вина. Я превратила тебя в зверька в клетке, расставила силки, не желая терять тебя, Лайма. И даже с Сергеем, своим давним приятелем Сергеем, свела тебя, может быть, поэтому»…
Неожиданно Ольга спохватилась. Она ведь не узнала, есть ли в Пырьевке церковь! Может, её там и нет? Ольга ощутила сильное желание исповедаться. Носить в себе всё, она чувствовала, ей уже не под силу. И хотя слабо верила, что кто-то может ей помочь, становилась все больше уверенной, что без этого не обойтись, что так надо, что покаяние будет единственным условием того, что смерти Лаймы и Сергея ей простятся.
Ольга вышла в коридор. Ни души. Направилась к выходу. В холле за столом, уткнувшись в тонкую книжицу, сидела дежурная, низенькая, плотная толстушка с пухлыми пунцовыми щеками, заступившая, очевидно, на ночь. Ольга тихо поздоровалась с ней и спросила, есть ли церковь по дороге на Лыково.
— Есть, — ответила дежурная, оторвавшись от книжки. — В Рокатово. А что? — уже с любопытством уставилась она на Ольгу. Ольге это мало что говорило.
— Да так, ничего. А как далеко от Пырьевки? — спросила она.
— Да почти рядом. Пырьевка — следующий поселок за Рокатово. Вам там что-то надо?
— Да нет, я, собственно, к знакомым, в Пырьевку.
— А-а! — понимающе протянула дежурная, не спуская с Ольги любопытного взгляда.
Ольга вернулась в номер и снова прилегла на кровать, уставившись в противоположную стену.
«Это хорошо, — думала она, — что есть церковь». Она обязательно заглянет в неё.
Голоса за окном стихли, и Ольга уснула.
Ей снился огромный сад, множество невысоких раскидистых деревьев. Кажется, яблонь. Плодов на них не было, и листья, блеклые, потемневшие до черноты, сохранились не везде. Сад был запущен. Длинные корявые ветви переплелись и тяжело клонились к земле. Между деревьями трудно пройти: мешают ветки, но Ольга упорно продирается сквозь них.
Вдруг что-то зацепилось за её пальто. Она обернулась, чтобы взглянуть, и увидела, что сад исчез и она находится в огромном сарае, доверху набитом сеном. Вокруг полумрак, сырость и почему-то запах тлена. Ольга нервничает, отступает к двери сарая, чувствуя, что кроме неё в нем есть еще кто-то, кого она не видит. Страх обволакивает, она продолжает пятиться и вдруг оступается, падает навзничь и… просыпается.
Яркое солнце светит ей прямо в глаза. Пора отправляться в дорогу.
2
В семь утра, как планировал Михайлов, выехать с Горюновым им не удалось. Подвел «Москвич». Куда-то пропало зажигание.
— Ничего не пойму, — разводил в отчаянии руками Горюнов. — Еще вчера ездил, все было нормально.