«Черт его знает», — чертыхнулся Михайлов и, выйдя из квартиры Кравченко, закрыл на замок дверь.
7
Всю дорогу Бряка был не в себе. Он сидел на заднем сиденье, и его то и дело пробирала дрожь.
— Ребята, может, домой поедем, вдруг там менты?
Его старшие товарищи Санька Прыщ и Толик, которым давно перевалило за четырнадцать, не выказывали никакого волнения.
— Что ты все хнычешь, — не отрываясь от дороги и умело манипулируя рулем, говорил Сенька, самый старший, высокий для своих лет, крепкий и кучерявый. — Какие там в районе менты? Их там никогда днем с огнем не сыщешь. Да мы и не будем там разъезжать, купим по бутылочке пива — и обратно.
Они катались уже минут двадцать. Поначалу вдоль посадок по грунтовке, но это было неинтересно — сильно не разгонишься, не успел набрать скорость — посадка закончилась, дальше колхозные поля, пашня, там их могли увидеть. Сенька и предложить мотнуться в район за пивом, показав несколько червонцев.
— Где взял? — спросил Толик.
— Заначка, — ответил Прыщ.
Толика не нужно было долго уговаривать. А вот Бряка, самый младший из всех, вдруг запротестовал: а если поймают?
— Да кому ты нужен, сопля зеленая! — глянул на него с презрением Прыщ. — Мы же её не угоняем, только прокатимся немного. Ничего тебе не будет, ты еще несовершеннолетний, — закончил Прыщ.
Бряка и верил ему, и не верил. Тот все-таки был старше, знал больше. Может, и вправду им ничего не сделают?
— Поехали, — опять сказал Прыщ и вырулил на дорогу, ведущую в район.
Но Бряке было боязно. И хотя он знал, что отец в крайнем случае только накричит на него, не находил себе места. Доводы Прыща казались ему малоубедительными, поэтому он всю дорогу умолял приятелей вернуться домой. Однако скорость и бодрая музыка только подхлестывали неуемных сорванцов.
— Гляди, как по трассе классно гнать, — сказал Толик, сидевший на переднем сиденье вполоборота, закинув ногу на ногу.
Они уже мчались к переезду, и Сенька, как заправский водитель, стал сбавлять скорость. Машина неуклюже перебралась через железнодорожные рельсы. За переездом Сенька снова добавил газа, и они стрелой вылетели из посадки, заслоняющей железнодорожную ветку.
На повороте, ведущем в район, ребята неожиданно увидели гаишника. Тот сидел на черном «МТ» с коляской и пил воду из бутылки.
Теперь уже испугались все. Сенька вывернул руль вправо и, не снижая скорости, попытался проскочить мимо милиционера незамеченным, но тот обратил внимание на сидящих в «Жигулях» малолеток и, отшвырнув бутылку, вскочил на сиденье, мигом завел мотоцикл и рванул за машиной.
— Ну что, что я говорил? — захныкал опять Бряка.
— Да заткнись ты! — бросил ему Прыщ, решая, что делать. Он и сам растерялся при виде мента. Они ведь здесь никогда не стояли. Конечно, не ему бежать от милиционера. «Лучше, наверное, остановиться», — подумал Сенька, переключил на нейтралку и сбросил газ.
Машина, прокатившись еще несколько метров, приткнулась у обочины. Гаишник притормозил рядом, громко зашуршав гравием, рассыпанным вдоль асфальта, слез с мотоцикла и подошел к ним.
— Так, так, ребятки, покататься, значит, надумали? — спросил он, заглядывая в салон. — Нет, нет, сидите, сидите, — сказал, заметив движение озорников. — Хотя нет. Ну-ка перебирайтесь все на заднее сиденье, живо!
Сеньке и Толику ничего не оставалось, как выполнить команду.
— Дяденька, дяденька, мы не хотели, — заныл сразу же Бряка, но милиционер пропустил его рев мимо ушей. Сенька и Толик повесили носы.
Милиционер связался с райотделом и сообщил о случившемся.
— Требуется помощь для транспортировки автомобиля. Как поняли?
— Понял вас хорошо. Скоро будем, — прошипело из рации.
Ребята сидели не шелохнувшись. Даже Бряка перестал ныть. Гаишник стал осматривать машину, глянул на номера. Что-то знакомое показалось ему в комбинации цифр. Он достал из бокового кармана блокнот и, полистав его, нашел нужную страницу. Еще раз взглянув на номерной знак, присвистнул от удивления и спрятал блокнот обратно. Затем подошел к задней дверце машины, открыл её, посмотрел внимательно на ребят и спросил:
— Ну, признавайтесь, у кого вы ее угнали?
На мальчуганов жалко было смотреть. У каждого была каша в голове. Прыща конечно же отец исполосует, как он это часто делает. Бряку с неделю не будут выпускать на улицу. Толику запретят играть на приставке.
— Что молчите? — опять спросил гаишник.
— Мы её не угоняли, — пробурчал едва слышно Сенька. — Мы её нашли.
— Так, так, — произнес милиционер, рассматривая ребят. Мороки кому-то прибавится. А вот хозяину радости: машина в целости и сохранности, ничего не снято, не скручено. Иные находят вообще без запчастей, а то и сгоревшими.
— Вы местные? — спросил гаишник, не сводя с парней глаз.
— Тутошние, — опять негромко произнес Сенька.
— И то хорошо, — милиционер повернул голову в сторону виднеющихся на горизонте домов. Со стороны поселка к ним уже приближался милицейский «уазик».
— Вот и сопровождение. Сейчас проедем в райотдел, будем разбираться.
Гаишник отошел от машины и остановился на краю дороги. «Уазик» подъехал прямо к нему.
8
Когда Семенов вернулся из морга, Михайлов сидел в кабинете. Мать Кравченко осталась пока в коридоре.
— Мы прибыли, — сказал Михайлову Семенов.
— Как прошло опознание?
— Она узнала его. У него под левой мышкой была родинка.
— Как она? — спросил Михайлов, обдумывая, сейчас поговорить с матерью Кравченко или погодя.
— Крепенькая оказалась старушка: в обморок не падала. Сейчас вроде в норме. Позвать?
— Зови, будем беседовать.
Семенов выглянул в коридор и пригласил мать Кравченко зайти.
Это была еще не старая женщина. Однако судьба оставила на ней свой отпечаток. Мешки под глазами и складки в уголках рта. Щеки обвисли, лоб изборожден, волосы сыпались на её худые узкие плечи. Взгляд пустой и потухший. Она, наверное, многое в жизни повидала, много страдала. Теперь еще пережила сына, который к тому же умер не своей смертью.
Михайлов подумал, что лучше бы, конечно, перенести разговор: так сильно она была подавлена. Но когда еще выпадет случай? Да и слишком много накопилось невыясненных вопросов.
Из вежливости он сказал:
— Вы сможете со мной разговаривать или перенесем разговор на другой день?
— Да что там переносить, — выдавила из себя Кравченко. — Давайте уж сейчас.
Михайлов еще раз с сомнением посмотрел на неё, но беседу не прервал: расследование не терпело отлагательств.
— Как вас зовут? — спросил Михайлов.
— Елена Ивановна.
Он записал её данные. Они, оказываются, ровесники.
— Скажите, Елена Ивановна, — спросил Михайлов, — вы подозреваете кого-нибудь в смерти вашего сына?
— Да кого? Только его. — Она не поднимала на Михайлова глаз.
— Кого его? — уточнил Михайлов.
— Отца Лаймы. Он уже давно грозился убить Сережу.
— Конкретнее, пожалуйста, Елена Ивановна. Когда отец Лаймы грозился убить вашего сына?
— Тогда еще, когда забирал Лайму.
— Куда забирал?
— С собой. Он ведь не дал Лайму хоронить здесь. Сказал, что Лайма будет лежать только дома и увез её. Сережа даже возразить ничего не мог. Он всегда не любил Сережу.
Михайлов попытался сложить вместе фишки этого домино.
— Значит, Лайму похоронили не в городе?
— Я же вам сказала: он увез её с собой.
— А куда, вы, случайно, не знаете? — Её ответ мог ускорить поиски.
— Как же не знаю: к себе, в Пырьевку.
— В Пырьевку? — переспросил Михайлов.
— Да, она оттуда, там живет её отец.
Михайлов пометил в своем блокноте. Кажется, что-то начинает проясняться.
— А почему Сергей не воспрепятствовал этому?
— Я же говорю вам: у них с отцом Лаймы были натянутые отношения. Её отец не хотел даже, чтобы она выходила за Сережу замуж. Категорически был против. Даже на свадьбу не приехал. Я всё сама тянула.
— А вы как относились к Лайме? — не удержался Михайлов, чтобы не задать и этот вопрос.
— Мне все равно, с кем встречается мой сын, лишь бы он был счастлив.
— Но и отец Лаймы, наверное, хотел счастья для дочери? — спросил Михайлов.
— Да если бы он хотел, то не препятствовал бы браку. Она же любила моего Сережу, души в нем не чаяла. Разве он не видел?
— У каждого родителя свой взгляд на такие вещи. Может, отец Лаймы ничего не замечал?
— Да видел он всё, видел. Разве это скроешь? И Сережа её сильно любил. Может, это его и заело?
Михайлов предпочел промолчать.
— А как вы объясните смерть Лаймы?
— Здесь Сережа не виноват. Это всё та курва — Ольга. Она его с толку сбила.
— А ведь, насколько нам известно, они давно знакомы — ваш Сергей и Ракитина.
— Ну так что ж, что давно. Это не давало ей права лезть в кровать к женатому мужчине, — вдруг прорезалась у матери Кравченко неприкрытая злость. Видно, она и Ракитину не очень-то жаловала. — И потом, когда всё это случилось… — продолжала она, — когда Лайма покончила с собой, Сергей сразу же прогнал эту стерву. Он видеть её больше не мог, я знаю. Разве это не доказательство? Может, даже она его и убила.
Михайлов не стал её переубеждать.
— Тогда еще один вопрос: как жили Сергей с Лаймой?
Мать Кравченко недоверчиво посмотрела узкими, вдруг похолодевшими глазами на Михайлова и сказала:
— Я же говорила вам: душа в душу, как голубки. Да вы хоть кого спросите, в доме вам о них каждый скажет.
С минуту Михайлов обдумывал услышанное, переваривал. Молчала и мать Кравченко. Вроде больше спросить нечего.
— Вот еще, — вдруг всплыло у Михайлова. — Скажите, а вы случайно не знаете, Лайма водила машину?
— Водила. Сережа еще собирался машину покупать, а ездить не умел. Я ему говорила: как же ты учиться будешь, а он мне: Лайма научит, она, мол, хорошо водит.
Михайлов переглянулся с Семеновым. Появлялись новые вопросы. Он зацепился за слова матери Кравченко:
— Так вы говорите, что Сергей собирался покупать машину? Но ведь он нигде не работал, только пришел из армии?
Женщина опять взглянула на Михайлова с недовольством.
— Да, денег у него не было. И за это многие его не любили. А на машину он бы скопил, он у меня знаете какой был? Работящий, сильный, не в пример своему отцу!
— А вы давно с ним не живете?
— С кем? — спросила мать Кравченко.
— С мужем?
— А кто вам сказала, что у меня был муж? У меня его никогда и не было.
Михайлов почувствовал себя неловко.
— Простите, я не хотел вас обидеть.
Михайлов еще раз просмотрел в блокноте свои записи. Кажется, ему больше не о чем было спросить.
— Скажите, — прервала его размышления мать Кравченко, — а тело Сережи я могу забрать?
— Тело? — спросил Семенов. — Без головы?
Мать Кравченко обожгла его взглядом.
— Конечно, можете, — сказал, почувствовав негодование женщины, Михайлов. — Только как хоронить-то будете без головы?
— Разве вы её не найдете? — с упреком в голосе бросила она.
— Этим занимает вся милиция, — сказал Семенов. — Конечно, найдем.
— И все-таки я хотела бы забрать тело сына, — твердо повторила мать Кравченко.
— Хорошо, — сказал Михайлов. — Мы позвоним. Тело вам выдадут.
— Спасибо, — тихо сказала Елена Ивановна и замолчала, замкнувшись в себе. Потом, почувствовав, что вопросов к ней больше нет, спросила:
— Я могу идти?
— Да, пожалуйста, — ответил Михайлов.
Она поднялась и, сгорбившись, медленно вышла из кабинета. Семенов проводил её долгим взглядом.
— Еще вроде нестарая на вид, а злости…
— Да, злости у нее хватает. Буквально все принимает в штыки.
— Как же она с такой злобой живет? — спросил Семенов.
— Кто её знает, — ответил Михайлов. — Может, она и не живет вовсе.
9
— Итак, подытожим, — сказал Михайлов, когда его коллеги, Семенов и только что вернувшийся Горюнов, расселись за свои столы.
Горюнов наконец-то привез адрес отца Лаймы. Он один остался белым пятном в этой истории. Значит, все дороги вели в Пырьевку.
— Так как друзей и знакомых у Кравченко было немного, круг подозреваемых в его убийстве…
— И обезглавливании, — вставил Горюнов.
— … и обезглавливании, — согласился с подсказкой Михайлов, — сузился до трех человек. Первая — Ракитина, близкая подруга Кравченко и его последняя любовница. Поводом для убийства мог стать отказ Кравченко встречаться с ней дальше.
— Притянуто за уши, — сказал Горюнов.
— Согласен. Но исключить полностью эту версию мы не вправе.
— А если шантаж? — предположил Семенов. — Допустим, Лайма не повесилась, а её вздернул сам Кравченко? Может, она его довела? Ракитина догадалась об этом или знала наверняка и стала его шантажировать!
— Семеновна! — воскликнул Горюнов. — Ты все перекрутил! Убили-то Кравченко, а не Ракитину!
— Выходит, Ракитина отпадает?
— Пока сходит на нижнюю ступеньку, — сказал Михайлов. — Теперь отец Лаймы. У него есть и повод, и возможности для совершения убийства. Как рассказала мать Кравченко, он ненавидел своего зятя и даже не хотел, чтобы Лайма выходила за него замуж. После того, как он узнаёт о смерти дочери, в чем, бесспорно, был виноват Кравченко, он пробирается к нему в квартиру и убивает, когда тот засыпает.
— Так-то всё вроде логично, — с сомнением произнес Горюнов, — только непонятно, зачем его обезглавили и почему нигде нет крови, а только несколько капель на подушке?
— Это уже загадка… — заметил Михайлов. — И, наконец, Лайма. Это вообще, как вы говорите, из области фантастики. Если допустить, что её видела накануне убийства соседка и инспектор ГАИ в преследуемой машине, то из этого выходит, что Лайма осталась каким-то образом жива и таким странным способом просто-напросто отомстила своему любимому муженьку за измену.
— Этого нормальный ум не воспринимает.
— А если предположить, что она не умерла, а просто заболела этой, как её, черт… Каталепсией? С виду человек мертв, а на самом деле спит, — сказал Семенов.
— Ага! — ввернул с поддевкой Горюнов. — И как утверждал в старину один врач: единственный способ убедиться, жив человек или мертв — подождать, когда его тело начнет разлагаться. Семеновна, ты меня убиваешь. Она же повесилась!
— Ладно вам, хохмачи. Давайте серьезнее, — прервал их перебранку Михайлов. — Итак, на ком остановимся?
Он вопросительно посмотрел на своих коллег. Горюнов пожал плечами. Семенов произнес:
— Мне кажется, нужно снова допросить Ракитину, потом отца Лаймы…
— И вскрыть могилу его дочери, — закончил за него Горюнов.
— Этого я не говорил, — помотал головой Семенов.
— Но без этого нам, наверное, не обойтись, — согласился с Горюновым Михайлов. — Надо все-таки удостовериться, что Лайма погребена, хотя я и не верю в чудеса.
Неожиданно зазвонил телефон. Горюнов поднял трубку:
— Горюнов слушает.
Наступила минутная пауза.
— Ну, я следователь, — сказал в трубку Горюнов. — Кто говорит? Бабушка Ольги Ракитиной? — Горюнов замахал руками, показывая Михайлову, чтобы тот взял трубку спаренного аппарата. — Нет-нет, вы обратились по адресу. Нет, не заняты.
Михайлов тоже поднял трубку.
— Понимаете, — говорила Ирина Петровна, — я пришла домой, а Оли нет. Заволновалась. Ведь она давно должна быть дома. И тут смотрю: свитера её теплого нет, курточки тоже, и она мне оставила записку, что идет к подруге и останется там ночевать. Но я не знаю, что это за подруга. Оля никогда раньше ни у каких подруг не ночевала. Я забеспокоилась, а в пальто нашла ваш телефон, подумала, что может, она у вас, может, просто так написала записку, чтобы меня не тревожить?
— Да нет, — сказал Горюнов, — внучки вашей у нас нет, мы бы сами не прочь встретиться с ней. А скажите, пожалуйста, как давно она ушла?
— Не знаю. Я вернулась часа в два, её не было. К подружке как будто еще рано идти, да Оля меня б заранее предупредила, а то как ушла утром к гадалке, так я её и не видела.