В автобусе несколько пассажиров тихо дремали, уткнувшись кто в оконное стекло, кто в воротник. Ольге не спалось, и это радовало, потому что каждый раз перед сном она закрывала глаза со страхом: а вдруг опять ей приснится что-то, чего она меньше всего хотела бы видеть, чувствовать или переживать.
Сверкающий купол рокатовской церкви она заметила еще издали, на подъезде к деревне. Да его и невозможно было не заметить. Местная церковь была, наверное, здесь самым высоким сооружением. И хотя крест на куполе едва доходил до третьего этажа, церковь была видна далеко, может, оттого, что в любое время дня её серебристая луковица во все стороны рассеивала солнечные лучи.
Ольга вышла у небольшой кирпичной остановки, дождалась, пока «ЛАЗ» скроется из виду и только тогда пошла дальше вдоль по улице, не упуская из виду церковный купол.
Стрелки на часах замерли на одиннадцати. Она приехала почти по расписанию, значит, у нее еще есть время, прежде чем прибудет новый автобус. Но по-другому она бы не попала в Рокатово: кроме этого и вечернего автобусов рейсов больше не предполагалось. Но это ничего, главное, что она на месте, а значит, сделает все, как ей посоветовали, и как, она верила, ей нужно поступить.
Её это не удивляло. Она родилась в стране истого, казалось бы, атеизма. С детства воспитывалась в абсолютном равнодушии к церкви. Ни отец, ни мать никогда, сколько она себя помнит, не навязывали ей ни своих взглядов, ни своего безверия. Иногда, только бабушка, суеверно наслушавшись на улице бабьих россказней, одергивала мать, говоря: «Сегодня не шей, не убирай — праздник!» — и мать слушала её, хотя ничего не смыслила ни в постах, ни в обрядах, ни в атрибутах, не знала, кто такой Николай-угодник и в честь какого события отмечают Пасху.
Бабушка тоже в этом разбиралась слабо, но, общаясь со старушками во дворе, часто из солидарности с ними подсказывала всей семье, что грех, а что дело святое, когда нужно сходить в церковь, а когда освятить воду.
Так же и Ольга. Её мало занимали библейские истории, и в церковь она бегала исключительно ради любопытства или эстетической потребности, ибо весь этот блеск, мишура, позолота и багрянец, тихое пение старушек и какое-то неземное упоение очаровывали её, как, впрочем, и красивое кино, и музеи, и демонстрация мод.
Но теперь она почувствовала какую-то иную потребность, чем просто довериться кому-то или поговорить с кем-то по душам. Тут было что-то другое. Хотелось высказаться не просто человеку, но кому-то… Ольга даже не могла понять, кому, и думала, что батюшка ей поможет. Слепая уверенность воодушевила её. Мнилось, что, исповедавшись, она изгонит из себя все страхи, отвернет все несчастья, душа её обретет покой и равновесие.
С такой уверенностью она вошла во двор церкви, села на лавочке у невысокого решетчатого забора и стала ждать, когда откроется церковь и она сможет поговорить с настоятелем.
Церковь представляла собой двухэтажное, если не считать купола, почти квадратное здание, задний и боковой фасады которого утопали в пышных зарослях. Несколько высоких осин за забором создавали преграду холодному северному ветру. К входу вела неширокая дорожка из каменных плит, между которыми пробивалась молодая трава. Над дверью — навес, опиравшийся на деревянные столбы.
С полчаса просидела Ольга на скамейке. Мимо неё иногда проходили какие-то старушки в черных платках, окидывали Ольгу подозрительными взглядами и скрывались за углом церкви, где, наверное, были жилые строения. Ольга терялась: неужели сегодня церковь закрыта? Потом из-за угла вышла еще не старая женщина в черном ситцевом платке и подошла к ней.
— Ты чего-то хотела, дочка? — спросила она. — Если на службу, то её сегодня не будет, а если заказать что, то храм работает по субботам и воскресеньям: у нас в округе не так много прихожан.
Ольга поднялась, глянула в теплые глаза женщины и, несколько смутившись, произнесла:
— Я бы хотела увидеться с батюшкой. Мне очень нужно.
Женщина с любопытством посмотрела на Ольгу, но расспрашивать не стала.
— Вообще-то сегодня он не принимает, но раз ты приехали издалека, я спрошу, может, он уделит несколько минут.
— Спасибо большое, — кротко сказала Ольга.
Женщина повернулась и вскоре скрылась за углом церкви.
Ольга ждала еще минут двадцать. Может, женщина забыла или батюшка не захотел к ней выйти? Ольга не знала, что и думать.
«Хорошо, хоть еще не холодно», — думала в ожидании.
Однако женщина, вопреки сомнениям, сдержала слово. Спустя время опять вышла из-за угла и поманила Ольгу к себе.
— Сейчас батюшка оденется и примет тебя. Есть чем покрыть голову?
— Есть, — засуетилась Ольга, доставая из сумки светло-коричневый берет.
— Тогда ступай за мной.
Ольга послушно последовала за женщиной, еще не зная, о чем будет говорить — всё перемешалось в голове. А переступив порог низкой комнатушки, посреди которой на столе стояла купель, и совсем растерялась.
В помещении прежде всего в глаза бросалась скудость обстановки. Ни единого украшения на четырех покрашенных белилами стенах, только скромная икона Богоматери в верхнем левом углу. Видно, церковь действительно была небольшой и холодной, если крестили обычно в этой узкой, отапливаемой углем комнатке. На вымощенном плиткой полу стояли простые деревянные скамьи. Свет проникал через задернутые белыми накрахмаленными занавесками окна. Люстрой служила крохотная керосиновая лампа, стоявшая на древнем комоде, где, видимо, хранилось всё необходимое для обряда.
Вскоре дверь отворилась, и в комнату вошел бородатый мужчина в рясе. Присмотревшись к нему, Ольга заметила, что священник не так уж и стар. Скорее всего, ему не было и сорока. Это открытие еще больше смутило Ольгу, и она совсем растерялась: ведь этот человек старше её на каких-то десять-пятнадцать лет, как же она ему будет исповедоваться?
В облике батюшки было что-то аскетичное. Высокий, худой, с длинным, почти неподвижным лицом, он мало напоминал Ольге тех упитанных, оплывших от жира служителей церкви, с которыми она сталкивалась на венчаниях или крестинах у своих друзей и знакомых. Глубоко запавшие глаза, восковый лоб, иссохшие руки — всё говорило о том, как много этот человек постится или страдает. И если бы Ольга не знала, что перед ней стоит священнослужитель, точно брезгливо бы отвернулась от него и тем более не заговорила. Но сан будто придавал его внешности совсем иное толкование, более душевное, что ли, и Ольге сразу стало спокойнее, умиротвореннее, она уже без боязни могла открыться этому человеку, рассказать без утайки о своей жизни, мыслях, несчастье, которое её постигло.
Она поднялась со стула, на котором сидела, и приготовилась к любым вопросам, но батюшка мягко тронул её за руку, возвращая на место, и, подвинув другой стул, сел рядом.
— Варвара Тимофеевна сказала, что вы хотели со мною поговорить, — начал он издалека. — Но среди своих прихожан я что-то вас не припомню. Вы неместная?
Ольга отрицательно качнула головой.
— Как вы тогда оказались здесь? С какой целью?
— Я приехала издалека, — сказала Ольга, и что-то вдруг помешало ей говорить. Какие-то сомнения опять закрались в душу. Стоит ли вообще рассказывать ему о чем либо? Она же приехала сюда за сотню километров не просто затем, чтобы поговорить. Может, лучше подняться и уйти? Сможет ли он понять её? Что она ему скажет?
Но батюшка не торопил её, ждал, пока она сама осмелиться всё рассказать.
— У вас, наверное, случилось что-то скорбное? Это произошло с вами или с вашими близкими?
— С моими друзьями.
Ольга наконец нашла в себе силы начать.
— Очень сожалею, — сказал батюшка.
— Понимаете, во всем, во всем прежде всего виновата я. Вернее… Точнее, не во всем. Я их не убивала. Лайма сама пошла на это, но подстегнула её именно я. Я так думаю. Из-за меня это всё!
При упоминании имени Лаймы взгляд священника переменился, и, хотя Ольга этого не заметила, ему стало не по себе.
— Вы сказали — Лайма? Случайно, не Лайма Кречет?
— Это её девичья фамилия, а по мужу она Кравченко. Вы её тоже знали? — подняла на него печальные глаза Ольга.
— Сталкивался с ней. А потом приезжал молодой человек.
— Сергей, — перебила его Ольга. — Это мог быть только Сергей, её муж.
— Он был удручен, подавлен и хотел просить у неё прощения. Кажется, он был искренен.
— Знаете, как он сильно её любил. Если бы меня так любили. Но я… я… — Ольга хотела обозвать себя нехорошим словом, но вовремя опомнилась — наверное, в храме сквернословить неприлично. — Понимаете, это из-за меня она покончила с собой.
На священника ее слова произвели сильное впечатление.
— Постойте, вы говорите, что она покончила с собой?
Ольга удивленно посмотрела на него.
— Разве вы не знали?
— Её отец сказал, что она умерла от воспаления легких. Молодой человек тоже не упоминал о причине её смерти. Впрочем, я тогда и не допытывался. — Священник на минуту задумался. — Выходит, она была самоубийцей?
— Простите её, батюшка, она же не со зла. Это я во всем виновата. Из-за меня Лайма на это пошла.
Вдруг Ольга заметила, что батюшка её совсем не слушает, а думает о чем-то своем. Она спросила его:
— Вы меня слышите?
— Мне говорил старый настоятель этого храма, — неожиданно, будто и не пропадал, начал говорить священник, — что есть что-то нехорошее в этих местах и рано или поздно оно проявится. Он ждал этого всю жизнь, но так и не дождался. Когда мне это рассказывал, я отказывался верить, считая всё выдумкой его старческого угасающего сознания, но теперь я понимаю: он предупреждал меня, как будто знал наверняка!
Ольга не могла взять в толк, о чем он говорит, и что-то страшное пронзило её. Она испуганно стала вглядываться в лицо человека, который нес неизвестно что.
— Так вы говорите, он сильно любил её?
— Да, — ответила ему Ольга.
— Как сильно?
— Очень, очень сильно, я бы сказала даже, безумно, — проговорила, хотя сама в такую любовь совсем не верила: не те времена, думала, для безумных страстей.
— И он пришел, чтобы сказать, что не может без неё жить, умолял её простить его и вернуться. Вернуться!
Священник не смог усидеть на месте, резко поднялся и заходил вокруг стола с купелью.
— Теперь я всё понимаю: он её вызвал!
— Откуда вызвал? — ничего не понимала Ольга.
Священник снова опустился возле неё на стул.
— Вы говорили, что она покончила с собой.
— Да. Повесилась.
— А он потом три дня ходил к нам в церковь и ставил за её упокой свечки. Поставит — и к ней на могилу. Вернется и снова уходит. Понимаете?
Ольга отрицательно покачала головой.
— Он хотел вернуть её!
— Но разве это возможно?
— Для этого мира ничего невозможного нет. Он не позволил её душе уйти на тот свет, раскаялся и попросил вернуться. И значит, она еще не мертва!
Ольга посмотрела на настоятеля как на сумасшедшего. Ей стало не по себе. Она поднялась, чтобы уйти, но священник удержал её.
— Постойте, постойте, вы неправильно меня поняли. Я вам кажусь, наверное, безумцем. Я сам себе порой кажусь ненормальным. Но вот вы пришли, сказали мне о них, и я сразу понял. Сядьте, пожалуйста, выслушайте меня до конца. Понимаете, в последнее время в округе стали происходить странные вещи. Говорю это не понаслышке. По крайней мере, два человека точно умерло при удивительных обстоятельствах. Я отпевал их. У обоих на шее ранки. Как будто укусы зверя. Я хоть и священник, но по части земной все же рационалист, и сам попытался для себя определить причину этих смертей и не смог. Потом в Пырьевке произошел падеж скота. Это они сообщили, что падеж. На самом деле раз в неделю корова оказывалась мертва, причем в её теле не оставалось ни капли крови!
— Ну и что?
— Теперь, когда вы рассказали мне всё, я понял, чьих рук это дело.
— И чьих же? — Ольга уже стала жалеть, что пришла сюда. Этот странный священник стал пугать её.
— Я думаю, что это… В общем, это Лайма их всех лишила жизни!
— Лайма?! — не могла поверить Ольга.
— Да. Она стала вампиром!
Это не укладывалось в голове. Ольга почувствовала, как у неё слабеют ноги.
— Я вам все объясню. Постарайтесь только понять меня. Пожалуйста.
Ольга посмотрела в глаза священнику. В них была мольба.
— Нет, — вновь вскочила со своего места Ольга. — Вы хотите убедить меня в том, что Лайма — мертвая Лайма! — каким-то чудом ожила и начала убивать людей и животных?
— Да, — ответил священник.
— И я должна верить этим россказням?
— Понимаете, существует поверье, что вампирами чаще всего становятся самоубийцы. Но с Лаймой этого, может быть, и не произошло бы, если бы в естественный ход вещей не вмешался её муж. В своем огромном раскаянии он не позволил душе Лаймы отойти на тот свет. Он умолял её вернуться к жизни, сам не понимая, к чему это может привести. Если бы он этого не хотел так сильно…
— Но это же какая-то нелепица! — не удержалась, чтобы не воскликнуть Ольга.
— Почему нелепица? Разве вам не приходилось поднимать находящегося при смерти человека своей огромной любовью? А те, кто находился в состоянии клинической смерти, разве не рассказывают они о том, что прежде чем забрать их в мир иной, у них всегда спрашивали, не ждет ли их кто-нибудь на этом свете? И разве вам не известно, что жизнь человека кончается только тогда, когда его ничто больше здесь не держит! — воскликнул настоятель.
— Во всё это трудно поверить.
— А вы поверьте. Как верят в чудеса, как верят в силу Христа. Поверьте: душа Лаймы не даст никому покоя. Я боюсь, что её муж вскоре сойдет с ума.
— Хуже, — сказала Ольга.
— Что вы сказали?
— Я говорю: хуже. Его позавчера нашли убитым в собственной постели. Без головы. И на простынях не было ни капли крови!
— Значит, она пришла к нему!
— Вы все-таки думаете, что это сделала Лайма?
— Я просто убежден.
Ольга испуганно уставилась на священника.
— На Лайму это так непохоже. Я не верю, что это она убила всех тех людей и выпила кровь у скота. Она была такая добрая, чистая.
— Вы забываете, что этими качествами обладал человек, а не вампир, которым после смерти стала Лайма.
— И все равно не верю, что это была Лайма, пусть она даже и превратилась в вампира.
— А пропавшая голова? Вы же сами сказали, что там не обнаружили ни капли крови! Выходит, она сначала выпила всю кровь, а потом забрала с собой его голову. Только зачем?
На этот вопрос и у Ольги не было ответа. Тишина на минуту окутала комнату.
— Что нам теперь делать? — нарушила её Ольга.
— Нужно остановить Лайму.
— Как?
— Только традиционным способом: осиновый кол в сердце.
— Это значит, что нужно разрыть её могилу? — Ольга похолодела.
— А как еще до нее добраться? — Священник снова стал невозмутимым.
Ольга не знала, что сказать. Зачем она приехала в эту деревню? Зачем встретилась с этим странным настоятелем? Что теперь делать?
— Мне кажется, тянуть не стоит, ведь скоро исполнится сорок дней со дня её похорон. После этого срока её душа никогда не сможет уйти и будет вечно мыкаться по земле, досаждая другим.
Тут Ольга вспомнила, как во сне к ней явилась Лайма.
«Тебе не разлучить нас!» — сказала она тогда.
Значит, так может продолжаться всю жизнь, и всю жизнь душа Лаймы будет доказывать Ольге, что Сергей принадлежит только ей, Лайме. От этого можно сойти с ума!
— Я согласна, — сказала, избавившись наконец от всех сомнений, Ольга.
— Тогда мы сейчас оттрапезничаем, а после обеда отправимся в Пырьевку.
Ольга не стала противиться.
— Как вас зовут? — обернулся на пороге батюшка.
— Ольга, — ответила девушка.
— Священная, — тихо произнес он и закрыл за собой дверь.
5
Они вышли только около часу дня. Пока готовился обед, пока ели, потом отец-настоятель отдавал распоряжения по хозяйству. В серых брюках и теплой кожаной куртке настоятель он совсем не был похож на священника, больше на геолога. Это сравнение убрало, казалось, мнимую преграду, разделявшую Ольгу и ее духовного наставника.