Ему было приятно открывать глаза на очевидное. Но время стремительно утекало. И пришлось закругляться. Прихватить Кайзера. И выступить дальше — на юг, выскакивая из ловушки, которую на него, безусловно разворачивали. Во всяком случае он не рисковал предполагать иное.
И вот он в Мюнхене.
До этого города удалось добраться удивительно спокойно. Что именно на это повлияло — неизвестно. То ли наличие кайзера в колонне. То ли то, что он делал несколько крутых поворотов и несколько раз менял вектор движения колонны. Авианалетов тоже не было. Но это вопросов не вызывало. Значимые авиационные группы находились в прифронтовой полосе. И перебросить их за такое время просто не успевали для надлежащей концентрации. Да и развернуть с опережением тоже не могли, так как до конца не знали настоящую цель Меншикова.
Но день закончился. Люди утомились. И здесь в Мюнхене пришлось остановиться на отдых. Ночной, судя по всему. Заодно пополнить запасы топлива из местных складов и провести профилактику техники. Заодно Максиму требовалось переварить новости, от которых он был отрезан практически двое суток. За них много всего произошло.
Прежде всего — главная печаль — Третьяков не успел.
Немцы поступили не так, как ожидал и Максим, и штаб Северного фронта. Они смогли неприятно удивить. Ренненкампф попытался ввести в прорыв войска Третьякова с целью отрезать приморское крыло германских войск. Однако немцы фланговыми контратаками замедлили продвижение русских войск и позволили своим приморским частям выйти из намечающегося котла.
Да, какой-то выигрыш по территории и приморскому побережью удалось получить. Ведь немцы в конечном счете отошли. В итоге линия фронта оказалась отброшена на запад к линии Росток — Тетеров — Нойбранденбург — Пренцлау — Шведт. И закрепились в этих городах, превращенных оперативно в импровизированные крепости. Опыт обороны Меншиковым Штеттина в 1915 году они учли. Так что русские войска тупо уперлись в эти города, не в силах их преодолеть. Попытки штурмов даже не предпринимались. И, Максим подозревал, даже не будут предприняты. И Третьяков, и Ренненкампф прекрасно были осведомлены о ходе оборонительной операции в Штеттине, чтобы совершать столь самоубийственные поступки. Вот обойти — да, наверное, попытаются. Хотя шансов немного.
Формально — успех. И очень значимый. Русские войска вскрыли глубокую оборону и отбросили немцев на значимое удаление. Местами до ста километров буквально за пару дней. Было захвачено, безусловно, немало материальной части и имущества на складах. Их-то уж точно не успели вывезти, спасая людей и наиболее ценное оружие. Операция — любо-дорого посмотреть.
Однако она не решала глобальных, геополитических задач, на которые рассчитывал Максим. Он надеялся, что германские войска начнут беспорядочно отходить с линии фронта. Что они станут откатываться к Берлину, где и закрепятся. В десяти, может быть пятнадцати километрах от германской столицы. Плюс откроют дыру на северо-западе. Рискованных, но перспективных. Меншиков очень надеялся на то, что он сможет спровоцировать сход лавины цепных реакций. И стремительный финал, в котором он поучаствовал бы, действуя своей подвижной группой в тылах и срывая переброску войск на стратегически важные направления. Но не вышло. Немцы смогли прыгнуть выше головы. Или… возможно… он переоценил Третьякова с Ренненкампфом. Во всяком случае уже к вечеру 15 мая 1916 года фронт относительно стабилизировался. И теперь без штурмовых групп взломать его не получится.
Таким образом он оказался со своим механизированным полком посреди вражеских земель без цели и смысла. Куда идти? Возвращаться назад, прорываясь к Северному фронту? Рискованно. Можно легко завязнуть на подходах. О нем знают. Его ловят, обкладывая как волка флажками. Все-таки полк, пусть и такой замечательный, это всего лишь полк. Тем более, не обладающий бесконечным запасом боеприпасов. Любые затяжные бои ему были противопоказаны. Прорываться на юго-восток к Вене? Можно. Но зачем? Дороги там хуже. Да и ждут его, наверняка ждут. Было бы неплохо ворваться в Вену и одержать славную победу еще и так. Но не в текущей обстановке. К столице за минувшие двое суток они, безусловно, успели перебросить войска. И врываться туда — смерти подобно. Нет. Ему требовался маневр. Поле. И по возможности избегать серьезных сражений. Что оставалось идти на запад? Тоже не вариант, если подумать…
Максим встал и нервно вышагивая прошелся по кабинету. Подошел к столу. Покопался в картах. Достал ту, что отражала всю Европу с обозначением текущей линии фронтов. С минуту в нее всматривался, а потом начал напевать едва слышно песню Феанор, группы Эпидемия. Она почему-то всплыла в голове, и сама попросилась на язык. Тихо-тихо так. Едва различимым шепотом:
— Таков твой дух — одно из двух: или умереть, землю новую узреть, или медленно истлеть…
— Вы что-то сказали? — Подался вперед один из офицеров, что изучал документы коменданта в том же кабинете.
— Ты ненавидел край, что для любого рай, — чуть повысив голос, чтобы этот офицер нормально услышал слова. — В твоей душе есть свет, но ей покоя нет. Ты верил, что Мелькор так любит Валинор, но слышал только ложь — она как в спину нож. Кровавым был исход, природа слезы льет, но нолдоров челны вперед устремлены…
— Максим Иванович, о ком вы?
— О судьбе одного древнего эльфийского героя. Что? Вы не знаете, кто такие эльфы? Это подобный людям народ, живший на земле в незапамятные времена. Память о них почти что ушла в небытие. Лишь редкие народы хранят ее. Те же ирландцы, помнящие, что когда-то давно именно эльфы правили их землями. Они, правда, зовут их альвами или старшим народом.
— Я читал про альвов, — оживился один из офицеров. — Но… это же сказки. Древние легенды.
— В любой сказке лишь доля сказки… — мягко улыбнувшись, произнес Максима. — Феанор был старшим и любимым сыном Финвэ — верховного короля нолдор, как именовали себя высшие эльфы. Это было так давно… Он умер, но нет у него ни могилы, ни гробницы, ибо столь пламенным был его дух, что едва он отлетел, как тело Феанора осыпалось золой и потом и вовсе развеялось как дым. Подобных ему никогда больше не появлялось, а дух его никогда не покидал чертогов Мандоса. Во всяком случае, так считается.
— Чертоги Мандоса? Что это?
— Рай… загробный мир. Эльфы по праву первородных могли по своему усмотрению покидать его и возрождаться. Мда… — произнес Максим и словно завис, погруженный в свои мысли.
— Максим Иванович, а где вы об этом прочитали? Это очень интересно.
— Боюсь, друг мой, найти сведения о тех временах будет непросто, — печально ответил наш герой. Толкиен ведь еще не написал своего романа. И даже не приступил к работам над ним. И, как следствие, не появилось никакого производного контента. Но говорить своим людям, что эти книги еще не придумали было глупо. Вот он и решил сделать «умное лицо». Чуть-чуть помедлил. Снова глянул на карту и едва заметной усмешкой тихо произнес: — Вы же знаете, у меня была частичная потеря памяти. Из той, старой жизни, я мало что помню.
— А что с ними стало? — Поинтересовался все тот же офицер.
— С кем?
— С эльфами.
— Как что? Они умерли. Как и полагается добропорядочным живым существам. Хотя, бывает, некоторые шалят.
— Но вы же сказали, что они могут по своему усмотрению покидать загробный мир и возрождаться.
— Так и есть. Могут. Но я не сказал, что они этого хотят… и что возродятся они обязательно эльфами. Времена эльфов прошли. Магия ушла из этого мира. И, даже возродившись, они не смогут, как и в былые времена, жить столь, сколько пожелают, сохраняя юность, силу и здоровье. Они будут стареть. Медленней, чем люди, но стареть. Их будут поражать болезни. Зачем им такая жизнь? Намного приятнее жить грезами о тех дня, когда магия еще струилась по земле и даровала им благословение Илуватора.
— Илуватор? А кто это?
— Одно из имен творца. Так его звали эльфы. — Произнес Максим смотря в глаза своему офицеру, столь легко увлекшегося той чушью, что он нес. И вдруг испытал дурацкое желание пошутить. Снова. Как с тем вороном. Поэтому, улыбнувшись, он взял мел и, подойдя к стене, начертал на ней те самые эльфийские руны, что красовались на кольце Всевластья.
У него был роман как-то с одной девочкой, что бредила всей этой чушь. Секс славный, но жить с нею он не смог. Слишком уж разные были те планеты, в которых витали их грезы и мечты. Имени ее уже не помнил. Лица. Тела. А часть того бреда, что она ему рассказывала — крепко отложилась в памяти. В том числе и узор кольца Всевластия. Поэтому, может быть и не с полной точностью, но очень близко к оригиналу он его легко мог изобразить.
Вот и сейчас. Закончил писать эти четыре строки вязи. Отошел на несколько шагов назад. И довольно крякнув, вокализовал их:
— Ash nazg durbatulûk, Ash nazg gimbatul, Ash nazg thrakatulûk, Agh burzum-ishi krimpatul.
А потом, после небольшой паузы, добавил.
— Когда-то эти слова перевернули мир. Сейчас же — пустой звук.
Кар!
Раздалось от окна.
Максим обернулся и увидел на подоконнике распахнутого настежь окна ворона. Очень похожего на того, что был там, в поле. Он сидел там и наблюдал за действиями нашего героя.
Офицеры перекрестились.
Захлопали крылья. И рядом сел второй ворон.
Меншиков несколько секунд смотрел на них, а потом не придумал ничего лучше, чем спокойно подойти к столу и, подхватив оттуда кусочек запеченного мяса, кинуть воронам. Тот, что был ближе, поймал мясо на лету. Положил на подоконник. Придавил лапой. И отрывая куски начал поглощать. Чуть помедлив, Максим кинул еще кусок мяса уже второму ворону…
Спустя минут пять птицы переместились с подоконника на просторный стол. Туда, где среди бумаг и карт коменданта, стояли тарелки с принесенной нашему герою едой. Наглые. Дерзкие. Они словно чувствовали симпатию парня к ним. И еду. Много еды.
В какой-то момент птицы так обнаглели, что стали расхаживать по столу и изучать всякие интересные предметы. На мгновение один из воронов остановился и, посмотрев на карту ударил в нее клювом. Потом еще. И еще.
— Ты думаешь? — Спросил Максим, поддерживая эту игру к пущему шоку своих офицеров.
Кар!
Ответил ворон и еще раз ударил клювом в яркую картинку, рядом с которой была надпись: «Рим».
Часть 2
— Ты не можешь просто так убивать людей!
— Почему?
— Что значит «почему»? Потому что не можешь!
— Почему?
Глава 1
1916, 16 мая. Мюнхен
Тихо ступая по комнате Вальтер Грабе осматривал кабинет коменданта. Зачем и почему сюда позвали именно криминальную полицию он не знал. Но раз начальство распорядилось все осмотреть, то перечить он не стал. Тем более, что в какой-то мере его и самого распирало любопытство. Все-таки такое событие…
Но чем больше он осматривал помещение, тем меньше понимал происходящее. Что у него было на входе? Осмотр помещения где находился и, возможно, планировал свои дальнейшие действия лучший полевой командир этих лет. Человек, способный горсткой людей обрушить фронт и изменить ход войны даже такой монументальной, как эта. Что он ожидал увидеть? Холодную, вдумчивую, рабочую атмосферу, безусловно, отпечатавшуюся на окружающем пространстве. Так или иначе. А что увидел? Что-то совершенно невразумительное…
Чтобы подстраховаться и не сесть в лужу, Вальтер пригласил себе на помощь своих старых коллег, ныне живущих на покое в силу возраста. Но вполне еще внимательных профессионалов, замечающих многое. Однако это не прояснило ситуации. Скорее напротив — запутало, так как они нашли новые детали и новые нюансы, что ему в глаза не бросились.
— Слушайте, может быть он не так хорош, как про него говорят? — Предложил версию первый старик. — Может ему просто везет?
— Три года подряд? — Возразил второй.
— Все так глупо и непрофессионально… — недовольно пробурчал Вальтер, соглашаясь с первым своим престарелым коллегой. — Работать совершенно невозможно. Невозможно понять логику непрофессионала…
— А может быть он хитрый профессионал? — Не отступал второй старик.
Вальтер уже хотел психануть и выкрикнуть что-то злобное, но услышал чеканные шаги в коридоре. Судя по походке шел кадровый офицер. Вряд ли боевой. У них шаг быстро меняется, становится более мягким, гибким, хищным. Пропадает чеканка. А даже когда имеется, то вот так звонко никогда не выходит. Да. Это был определенно «цокот» кадрового офицера тыла, одного из тех, что имеет и время, и возможность, и необходимость следить за своим видом и общим образом.
Еще до того, как дверь открылась, Грабе уже примерно сформировал визуальный образ идущего. Сила чеканных ударов сапог о паркет, их манера и частота говорили ему многое. Он обернулся к открывшейся двери и едва сдержал улыбку. Да… профессионализм не подвел его, хотя это дело заставило усомниться в собственных возможностях. В помещение вошел холодный и предельно ухоженный офицер. Идеально выбритый и постриженный так, словно только что вышел от парикмахера. Форма его была такой же безукоризненно чистой, выглаженной и вообще производила удивительное впечатление. Вальтер всегда считал, что умеет носить свой мундир, однако рядом с тем, кто вошел, любой бы почувствовал себя неряхой и деревенщиной. Образ дополнял достаточно приятный, едва уловимый запах нейтрального одеколона и изящная трость из черного дерева с обкладкой серебристым металлом. Может быть и правда серебро, но сути это не меняло.
А вот серебристые витые погоны майора у вошедшего дополнял синий крест «Pour le Merite». От чего Вальтер резко потерял зачатки улыбки на лице и скривился, словно от приступа зубной боли. Боевой орден. Высший. Его просто так не давали.
— Ла-Манш. Медея. — Коротко ответил вошедший, двумя словами давая понять за что награда.
Пара секунд замешательства и Грабе вспомнил историю начала войны, когда какой-то летчик сумел потопить эсминец в Ла-Манше. Подробности он не помнил, но, кажется, сбросив удачно импровизированную бомбу из восьмидюймового морского снаряда. Больше никто этого подвига повторить не смог. С одной стороны, британские корабли как по мановению волшебной палочки обросли простенькими средствами ПВО, которые «этажерки» преодолеть были не в состоянии. С другой стороны, тому парню просто повезло.
Сейчас же Вальтер, судя по всему, и наблюдал «того парня». И ему это не нравилось, так как получалось, что он ошибся в своих ожиданиях и прогнозах. Снова. Перед ним был боевой офицер. Не из пехоты или кавалерии, а из авиации, что меняло многое. И «просто повезло» тоже выглядело в отношении него странно. Этот парень не выглядел везунчиком по жизни. Слишком хорошо много над собой работал, что говорило об обратном. Везение расхолаживает, распускает. А тут все наоборот. Так не бывает… Значит, что? Все не так… все не то…
— Добрый день, — нарушил ход его мыслей вошедший. — Пауль Смекер. Контрразведка. Я забираю у вас это дело. — Произнес он тоном спокойным, но предельно уверенным и не терпящим возражений. — Рассказывайте. Что удалось выяснить?
Вальтер хотел было уже потребовать документы, потому что для контрразведчика вошедший выглядел слишком неправильно. Но передумал. Слишком много ошибок, идущих в разрез с его опытом и знаниями, он уже допустил в этом деле. Здесь все выглядело не тем, чем кажется. Да и как-то этого парня сюда пустили? Старый фельдфебель, что командовал постом охраны, не имел склонности ни к лизоблюдству, ни к подхалимству, да и трусостью не отличался. Имел боевые награды. И вряд ли пропустил бы штабного, не проверив его документы. Вряд ли… хотя орден на груди Пауля менял многое. Впрочем, не важно. Грабе тяжело вздохнул и начал рассказывать все, что удалось найти. Без выводов. Просто — факты и детали.
Он говорил, а Пауль внимательно смотрел. Всюду. В том числе и на пол, где осталось немало следов пребывания русских. Их сапоги были подкованы специально для удобства в условиях бездорожья. То есть, с несколько выступающими шляпками гвоздей. Если ходить по паркету в таких не слишком осторожно, можно оставить массу царапин. А если аккуратно, то просто промять небольшие ямки. Из-за чего паркет выглядел довольно погано. Когда же Вальтер уже заканчивал свой доклад, Пауль остановился у стены, где были начертаны какие-то слова на неизвестном языке.